стоящих на высоте современной физиологии и психологии, в
огромную апокалиптическую литературу, в автобиографические
свидетельства духовных авторов и некоторых религиозных
деятелей, имевших опыт подобного рода, непредубежденное
изучение и обобщение материала, рассеянного в трудах по
сравнительной религиологии, - все это приведет со временем к
выработке научной методики, на основе которой удалось бы
заложить фундамент гносеологии религиозного и, в частности,
метаисторического познания. Можно себе представить
возникновение научно-педагогической практики, ставящей целью
овладеть механизмом этого познания, дать личности, до сих пор
воспринимавшей этот процесс пассивно, способы вызывать его и
управлять им, хотя бы отчасти. Но все это - дело будущего, и
притом не близкого. Пока несомненно только то, что многообразие
этого процесса зависит и от субъекта, и от объекта познания.
Нельзя объять необъятного; я могу говорить здесь лишь о том
варианте процесса, с которым меня столкнула собственная жизнь.
Придется идти на то, чтобы усилить в книге элемент
автобиографический, хотя я лично, при любых иных
обстоятельствах, этого элемента стремился бы избегать.
В центре внимания при этом будут три вида религиозного
познания: метаисторический, трансфизический и вселенский.
Впрочем, проводить вполне четкую границу между ними невозможно,
да и не нужно.
Прежде всего: что, собственно, разумеется здесь под
метаисторией?
Метаистория есть, говорит Сергей Булгаков, едва ли не
единственный русский мыслитель, поставивший эту проблему
ребром, - метаистория есть "ноуменальная сторона того
универсального процесса, который одной из своих сторон
открывается для нас как история"' . Мне думается, однако, что
применение кантовской терминологии к проблемам этого порядка
вряд ли поможет уяснению существа дела. Понятия ноуменального и
феноменального были выработаны иным ходом мысли, вызваны иными
философскими потребностями. Объекты метаисторического опыта
могут быть втиснуты в систему этой терминологии лишь по способу
Прокруста.
Еще неправомернее сближение метаистории с каким-либо из
видов философии истории. Философия истории есть именно
философия; метаистория же всегда мифологична.
Так или иначе, термин "метаистория" употребляется в
настоящей книге в двух значениях.
Во-первых - как лежащая пока вне поля зрения науки, вне ее
интересов и ее методологии совокупность процессов, протекающих
в тех слоях инобытия, которые, будучи погружены в другие потоки
времени и в другие виды пространства, просвечивают иногда
сквозь процесс, воспринимаемый нами как история. Эти
потусторонние процессы теснейшим образцом с историческим
процессом связаны, его собою в значительной степени определяют,
но отнюдь с ним не совпадают и с наибольшей полнотой
раскрываются на путях именно того специфического метода
познания, который следует назвать метаисторическим.
___________
' Булгаков С. Два града. С. 103.
_______________
Второе значение слова "метаистория" - это учение об этих
процессах инобытия, учение, разумеется, не в научном, а именно
в религиозном смысле.
Нет ничего удивительного в том, что возможность познания
этих процессов обусловлена для различных индивидуумов рядом
психологических, а может быть, и физиологических предпосылок.
Очевидно, мы имеем здесь дело с некоторой врожденной
предрасположенностью; мы столь же мало можем вызвать или
уничтожить ее, как, например, врожденное свойство
музыкальности. Однако самая эта способность может быть на
протяжении жизни или заглушена, или просто остаться
неиспользованной, как зарытый в землю талант, или, наконец,
подвергнуться развитию, иногда даже чрезвычайно ускоренному.
Научно-воспитательная система, которая кажется нам возможной в
будущем, способствовала бы именно развитию этой способности.
Пока же средства положительного воздействия на эту способность
приходится нащупывать почти вслепую, и заметного развития ее на
протяжении жизни не получилось бы, вероятно, совсем, если бы
некоторые силы, действуя навстречу нашим усилиям, не брали бы
на себя огромный труд развития в нас соответствующих органов
восприятия. Однако кажется весьма правдоподобным, что для
возникновения процесса метаисторического познания необходимо,
кроме врожденных свойств и деятельной помощи Провиденциальных
сил, и кое-что приобретенное нами самими, например - наличие
пусть скромного, но безусловного запаса положительных
исторических сведений. Для человека совершенно невежественного,
никак не переживающего своей связи с историческим потоком
явлений, живи он в австралийской пустыне или в дебрях
современного города-гиганта, метаисторический метод познания
закрыт. Участием в накоплении вот этого именно запаса
исторических сведений и ограничивается пока роль научного
фактора в разбираемом психологическом процессе, точнее - в
подготовке к этому процессу. Самый же процесс, по крайней мере,
тот его вариант, который мне знаком, не имеет к научным формам
познания ни малейшего отношения. Повторяю это и подчеркиваю.
Состоит он из трех последовательных стадий.
Первая стадия заключается в мгновенном внутреннем акте,
совершающемся без участия воли субъекта и, казалось бы, без ви-
димой предварительной подготовки, хотя, конечно, в действитель-
ности такая подготовка, только протекающая за порогом сознания,
должна иметь место.
Содержанием этого акта является молниеносное, но
охватывающее огромные полосы исторического времени переживание
нерасчленимой ни на какие понятия и невыразимой ни в каких
словах сути больших исторических феноменов. Формой же такого
акта оказывается сверх меры насыщенная динамически кипящими
образами минута или час, когда личность ощущает себя как тот,
кто после долгого пребывания в тихой и темной комнате был бы
вдруг поставлен под открытое небо в разгар бури - вызывающей
ужас своей грандиозностью и мощью, почти ослепляющей и в то же
время переполняющей чувством захватывающего блаженства. О такой
полноте жизни, о самой возможности такой полноты, личность
раньше не имела никакого представления. Синтетически
охватываются единовременно целые эпохи, целый - если можно так
выразиться - метаисто-рический космос этих эпох с великими,
борющимися в нем началами. Ошибочно было бы предполагать, что
эти образы имеют непременно зрительную форму. Нет, зрительный
элемент включается в них, как, может быть, и звуковой, но сами
они так же относятся к этим элементам, как, например, океан
относится к водороду, входящему в состав его воды. Дать
представление об этом переживании крайне трудно за отсутствием
сколько-нибудь точных аналогий с чем-либо другим, более
известным.
Переживание это оказывает потрясающее действие на весь
душевный состав. Содержание его столь превосходит все, что
находилось раньше в круге сознания личности, что оно будет
много лет питать собою душевный мир пережившего. Оно станет его
драгоценнейшим внутренним достоянием.
Такова первая стадия метаисторического познания. Мне
кажется допустимым назвать ее метаисторическим озарением'.
Результат озарения продолжает храниться в душевной
глубине, храниться не как воспоминание, а как нечто живое и
живущее. Оттуда постепенно, годами, поднимаются в круг сознания
отдельные образы, идеи, целые концепции, но еще больше остается
их в глубине, и переживший знает, что никакая концепция никогда
не сможет охватить и исчерпать этого приоткрывшегося ему
космоса метаистории. Эти-то образы и идеи становятся объектом
второй стадии процесса.
Вторая стадия не обладает тем моментальным характером, как
первая: она представляет собою некоторую цепь состояний - цепь,
пронизывающую недели и месяцы и проявляющуюся почти ежедневно.
Это есть внутреннее созерцание, напряженное вживание,
сосредоточенное вглядывание - иногда радостное, иногда
мучительное - в исторические образы, но не замкнутые в самих
себе, а воспринимаемые в их слитности со второй,
метаисторической реальностью, за ними стоящей. Выражение
"вглядываться" я употребляю здесь условно, а под словом
"образы" разумею опять-таки не зрительные представления только,
но представления синтетические, включающие зрительный элемент
лишь постольку, поскольку созерцаемое может вообще иметь
зрительно представимый облик. При этом крайне важно то, что
содержанием подобного созерцания бывают в значительной мере и
явления иномерных слоев материальности; ясно, что воспринимать
их могут не физические органы зрения и слуха, но некоторые
другие, имеющиеся в составе нашего существа, но обычно
отделенные как бы глухою стеной от зоны дневного сознания. И
если первая стадия процесса отличалась пассивным состоянием
личности, ставшей как бы невольным зрителем ошеломляющего
зрелища, то на второй стадии возможно, в известной мере,
направляющее действие личной воли, - иногда, например, в выборе
того или иного объекта созерцания. Но чаще, и как раз в
наиболее плодотворные часы, образы всплывают непроизвольно,
излучая, сказал бы я, такую завораживающую силу и приоткрывая
такой
_____________
' Такая характеристика, однако, не должна
быть воспринята как попытка предрешить заранее в положительном
смысле оценку объективной значимости описанного
психологического явления. Об этом речь впереди.
многопланный смысл, что часы созерцания превращаются в ос-
лабленные подобия минут озарения. При известной творческой
предрасположенности субъекта образы эти могут в иных случаях
становиться источником или стержнем, осью художественных произ-
ведений; и сколь мрачны и суровы ни были бы некоторые из них,
но величие этих образов таково, что трудно найти равное тому
наслаждение, которое вызывается их созерцанием.
Именно метаисторическим созерцанием можно, мне кажется,
назвать эту вторую стадию процесса.
Картина, создающаяся таким образом, подобна полотну, на
котором ясны отдельные фигуры и, быть может, их общая
композиция, но другие фигуры туманны, а некоторые промежутки
между ними ничем не заполнены; иные же участки фона или
отдельные аксессуары отсутствуют вовсе. Возникает потребность
уяснения неотчетливых связей, наполнения скитающихся пустот.
Процесс вступает в третью стадию, наиболее свободную от
воздействия внеличных и внерассудочных начал. Ясно поэтому, что
именно на третьей стадии совершаются наибольшие ошибки,
неправильные привнесения, слишком субъективные истолкования.
Главная помеха заключается в неизбежно искажающем вмешательстве
рассудка: вполне отделать я от этого, по-видимому, почти
невозможно. Возможно другое: уловив внутреннюю природу
метаисторической логики, удаются иной раз перестроить в ее
направлении даже работу рассудка
Эту третью стадию процесса естественно назвать
метаисторическим осмыслением.
Таким образом, метаисторическое озарение, метаисторическое
созерцание и метаисторическое осмысление можно фиксировать как
три стадии того пути познания о котором идет речь.
Оговорю возможность еще одного рода состояния
представляющих разновидность состояний первой ста дни. Это -
озарение особого типа, связанное с переживанием
метаисторических начал демонической природы; некоторые из них
