Ату его! Ату! - прикрыв ладошкой роток, хихикнул человек с гнилухой. И
по кровям заплюхали калоши, жизнь поплелась привычным чередом. И в кой
уж раз ума лишилась Вечность. И время жить прошло. И три минуты молча-
ния... И кваклое болото засыпало песком. И чье-то сердце клубочком пото-
чилось-покатилось все дальше, дальше... больше не мое...
Подпольный горком действует
Когда рядовой М. закончил читать, ни Ричарда Ивановича, ни Рихарда
Иоганновича, ни Григория Иоанновича в "коломбине" уже не было. Непости-
жимо, но факт: дверь так и осталась закрытой изнутри на задвижку! Что же
касается окошка, то через него не пролез бы даже Ромка Шпырной, имевший,
как известно, поразительные способности по этой части. Неблагодарный
слушатель исчез, оставив на телеграфном ключе свою знаменитую, с опален-
ными полями и прожженной тульей, соломенную шляпу. Эта привычка скры-
ваться в самый нужный момент - водилась за ним и раньше, но на этот раз
Зоркий слинял с каким-то подчеркнутым цинизмом - не притронувшись к
бромбахеру, бросив на пол сломанную надвое последнюю Витюшину сигарети-
ну, и это в тот самый момент, когда возбужденного автора так и подмывало
чокнуться в очередной раз. Кроме того существовал целый ряд вопросов,
которые не терпелось прояснить рядовому М., и тем более в свете столь
обидного исчезновения. Ну в частности: не болит ли у него, у Рихарда Ио-
ганновича, спина после табуреточки? Дело в том, что этот напрочь лишен-
ный совести иллюзионист, с которым, как читатель должно быть помнит, Ви-
тюша проживал в одном номере, повадился одно время, являясь под утро,
наотмашь бухаться спиной на кровать. Упав, он блаженно раскидывал в сто-
роны свои, обагренные кровью невинных жертв, руки и стонал:
"Уста-ал! Чертовски, Тюхин, уста-ал!" В конце концов терпение у Витю-
ши лопнуло и он подсунул этому энкавэдэшнику под кровать перевернутую
вверх ножками табуреточку. Надо ли говорить, что вопль, который издал
той ночью Рихард Иоганнович, был способен поднять на ноги даже Ваню Бла-
женного?.. А еще Витюша собирался поинтересоваться относительно старшины
Сундукова, чье грядущее перевоплощение в космические адмиралы представ-
лялось ему с одной стороны совершенно неизбежным, с другой - он как ав-
тор ума не мог приложить, каким таким фантастическим образом оно могло
осуществиться... Ну и самое, самое, пожалуй, главное: у рядового М. пря-
мо-таки язык чесался узнать, каково это - оказаться в положении гого-
левского поручика Пирогова, тоже, как известно, жестоко выпоротого, и
хотя Р. И. был выпорот не пьяными иностранцами немецкого происхождения,
а всего лишь впавшими в голодный мистицизм недоумками - это, по мнению
Тюхина, было не менее оскорбительным для любого мало-мальски уважающего
себя русского интеллектуала.
О, не говоря уже о поэме! Ни взглядом, ни подергиванием щеки, ни вне-
запной хрипотцой в голосе не выдавая своей по этому поводу заинтересо-
ванности!.. Спокойствие! Полное спокойствие, господа!.. Нам ли привыкать
к опустевшим креслам в зале?!
Забухшая от сырости дверь с трудом поддалась. Тюхин глубоко вдохнул
ночной, чреватый дождем воздух и замер, вслушиваясь. Где-то далеко пог-
ромыхивало. Сильный, порывистый ветер бренчал растяжками антенны, стре-
котал самодельным, вырезанным из жести Отцом Долматием, пропеллером на
флюгере. Витюша закрыл глаза и, точно прозрев, увидел очами души быст-
рые, несущиеся над самой "коломбиной" встречные облака. Дуло прямо в ли-
цо. Ветер гудел в ушах, и Тюхину, замершему в дверном проеме, казалось,
что он стоит на капитанском мостике летучего голландца, на всех парусах
несущегося через кромешную тьму, по некоему, одному Богу известному,
круготемному маршруту.
- Вижу, третьим глазом вижу... - прошептал Витюша, и захлебнулся тем-
ным ветром вечности, вздыбившим волосы, выжавшим слезы из глаз. И он еще
крепче зажмурился, еще глубже вздохнул, еще отчаянней подумал: "И все
равно, все равно!.."
... А когда он открыл наконец глаза, она уже стояла внизу, у лесенки,
чернобривая, в домашнем халате, с двумя бутылками шампанского в руках, с
бумажечками в кудряшках, белоликая, могутнорукая и до такой степени...
близкая, что Тюхин обмер и внезапно севшим голосом пролепетал:
- Христина Адамовна! Вот сюрприз! Как себя... э-э... чувствуете?
И Матушка-Кормилица, нахмурив аксамитный, как у Солохи, лоб, глубоким
грудным голосом провещала:
- Неудовлетворительно!
Ну разве ж мог Тюхин, человек, при всех его недостатках, душевный,
отзывчивый, разве же мог он не откликнуться?! Уже в "коломбине", поспеш-
но, но как бы и не совсем по своей воле, раздеваясь, он, правда, успел
для очистки совести ужаснуться:
- А это... а Виолетточка?
- Нету твоей Виолетточки, - тяжело сопя, ответила на это Христина
Адамовна Лыбедь. - Была, да вся вышла: по рукам жучка пошла по твоей ми-
лости!
- По рукам?!
- По строкам, по векам!..
И тут высокая гостья действительно хлопнула Тюхина по его блудливым,
не туда куда надо сунувшимся, как всегда, ручищам!
- А ну!.. А ну, кому сказано?! Ишь!.. Я сама... Это что там у тебя?..
Тьфу, гадость какая!.. А ну-ка, ну-ка!.. Ну-у, Тюхин!..
Всякое Тюхин видывал в своей жизни, но такого!.. но чтобы этак вот!..
Когда, отдышавшись, он, с присущим ему легкомыслием, а если уж называть
вещи своими именами, со свойственным ему бесстыдством, похлопал Христину
Адамовну по ягодице:
- Ну, чай, теперь твоя душенька довольна? - когда он позволил себе
такое непростительное панибратство, из мирно лежавшего дотоле тела,
вместо ожидаемого Витюшей счастливо-опустошенного вздоха, неожиданно
раздалось:
- И что, и это - все-о?! Вот уж верно говорят: с говна пенок не сни-
мешь! - вздымаясь, воскликнула живая богиня Христина Муттер Клапштос, и
вдруг обрушилась на злосчастного солдатика, как девятый вал на песочный
замок!..
- А ну-у!..
Что было после этого зловещего междометия, Тюхин и по сей день не мо-
жет вспоминать без содрогания. Лишь под утро, когда эта ненасытная бето-
номешалка, на полувздохе вдруг вырубившись, захрипела, Тюхин перевел
дух. Как любила говаривать одна его знакомая: совсем хорошо, это когда
аж нехорошо становится, но в данном конкретном случае Тюхину стало сов-
сем плохо. Истерзанный, с бьющимся, как у пойманного кролика сердцем, он
лежал на спине, устремив неподвижный взор в потолок. Ни единой мысли, ни
своей, ни чужой, не было в его опустевшей, как батарейная ленкомната,
голове. Лишь огненные Рихарды Иоганновичи, показывая языки, сучили копы-
тами в воспаленных от бессонницы глазах. Смертельно хотелось закурить,
но даже пошевелиться не было никакой физической возможности: тяжеленная,
как балка, на которой он хотел повеситься, ножища лежала на нем поперек.
Из прострации вывел свист. Чуткое ухо военного радиста уловило знако-
мые знаки морзянки: ... - - - ... .. - .. (СОС ?). Кто-то неведомый зап-
рашивал, не бедствует ли он?..
Тюхин выбрался из-под заснувшей мертвым сном Христиночки Адамовны,
как чудом уцелевший пилот из-под обломков потерявшего управление и рух-
нувшего на землю стратегического бомбардировщика. Воровато подобрав об-
мундирование, он переступил через бездыханный труп и на цыпочках двинул-
ся к выходу. Под босую пятку попала пробка шампанского. Витюша непроиз-
вольно чертыхнулся и замер от ужаса на одной ноге, прислушиваясь. Ни
вздоха, ни шевеления не раздалось за спиной. Шесть порошков люминала,
подсыпанных в кружку Живой Богини, не сразу, но возымели свое действие.
Тюхин отщелкнул задвижечку и выскользнул на волю. По розовеющему небу
неслись быстрые и совершенно абстрактные - без всякой видимой логики и
подтекста - видения: крестики, буквы, треугольники солдатских писем,
бильярдные шары, портянки, приказы, формулы Эйнштейна, строчки из стихов
Тюхина-Эмского, вафельные полотенчики, табуретки, колеса, петушиные
перья, марки, рубли, доллары, квитанции из медвытрезвителя, ядерные бое-
головки, снаряды, пули, повестки в суд, торты, тарелки и прочая, прочая,
прочая совершенно несусветная, но от этого еще более милая солдатскому
сердцу чушь...
Все тот же встречный ветер дул в лицо. Злополучный тополь размахивал
ветвями, как читавший "Стихи о советском паспорте" Фавианов. На душе бы-
ло беспобедно, ноги подкашивались, мучительно хотелось прилечь на сырую
землю и прикинуться убитым.
Рядовой М. попытался свистнуть, но вместе с воздухом из него словно
бы изошли последние остатки сил. Небо вдруг покачнулось, поехало куда-то
на юг, в Чехословакию... и если бы не товарищ старшина, подхвативший его
на... если бы не стар...
- Това... - простонал Тюхин, - винова... не удержа-а...
- Утставыть рузгувуры, я все слышал, - мрачно прошептал Сундуков.
- А как... а как она "Лебе... диное озе...", как пляса... ла... слы-
шали?..
Скрежетнув челябинскими челюстями, старшина взвалил на плечи его об-
мякшее тело.
Проснулся Тюхин только через трое суток у дымящегося костерка, под
плащпалаткой, по которой стрекотал дождь. Вокруг стеной возвышался ди-
кий, выше человеческого роста чертополох. У огня, ссутулившись, сидели
трое. Двоих Тюхин узнал сразу же - это были Негожий и Бесмилляев,
третьего, только хорошенько приглядевшись: товарищ старшина был в маски-
ровочном комбинезоне, фуражка его была закамуфлирована похожими на
оленьи рога ветвями, усы на лице отсутствовали.
- Тебе кохвэ или чаю? - хмуро спросил Иона Варфоломеевич.
- А это... а компотику нету?
Так началась Витюшина партизанская жизнь.
Сменяя друг друга, дежурили у костра. Ходили на разведку. Подожгли
санчасть. Попытались подорвать гранатой ракетную установку, но граната,
к сожалению, оказалась учебной. Выбили стекла в кафе. Чуть не линчевали
Гусмана.
Однажды среди ночи громыхнуло так, что все подскочили.
- Гром?! - удивился Тюхин, глядя на совершенно чистое сиреневого цве-
та предутреннее небо.
- Эту нэ грум, эту ухвыцэрскую кухню вывели из струя, - сказал това-
рищ Сундуков.
- Кто?
- Наши.
В то же утро провели партийное собрание.
- Закрытое партийное собрание коммунистов и беспартийных разрешите
считать открытым, - волнуясь, произнес, впервые в жизни назначенный ве-
дущим, рядовой М.
Долгих дебатов не было. По-военному четко первый и он же последний
выступающий т. старшина Сундуков дал оценку сложившейся обстановке. Он
сказал, что родной гарнизон в опасности, что власть в нем захватила
"прэступнуя банда бандытув", и шу никукуй связи с вышестуяшшим руку-
вудствум нэт. Далее товарищ Сундуков подчеркнул, что сложившаяся сложная
ситуация после сегодняшней ночи еще более усложнилась, т. к. взбешенный
потерей пищепродуктов враг приступил к карательным операциям.
Создали редакционную комиссию, председателем которой избрали рядового
М. Он же и зачитал резолюцию собрания:
"1. В целях мобилизации всех духовных и физических сил образовать
подпольный гарнизонный комитет (гарком) нерушимого блока коммунистов и
беспартийных.
2. Избрать генеральным секретарем гаркома т. Сундукова И. В.
3. Всемерно совершенствуя боевую и политическую выучку, начать еще
более беспощадную борьбу (в том числе и вооруженную) с преступным окку-
пационным режимом.
4. Поручить возглавить борьбу товарищу старшине Сундукову. (Предложе-
ние т. рядового М. присвоить товарищу старшине звание космического адми-
рала товарищем старшиной отвергнуто как неконструктивное. Примечание
ред. комиссии).
5. В целях усиления беспощадной борьбы предпринять попытку пробиться
к своим, для чего на определенном строго засекреченном этапе разбиться
на две боевые группы: группу "а" и группу "б". Группе "а" (ст. Сундуков,
рядовой М.) - двигаться строго на северо-восток, в сторону Вюнсдорфа.
