полковая музыка, обрывки нашей, батарейной:
Проща-ай, не горюй, Напра... слез не лей...
Ну, само собой, я кинулся вдогонку, хотя прекрасно сознавал всю бесс-
мысленность этой затеи: ушедшее всегда невозвратно, даже если оно поры-
вается назад. Задыхаясь, я добежал до вышки третьего - того самого, на
котором застрелился Ваня, - поста и тут... и тут меня окликнули.
На обочине сидел товарищ лейтенант Скворешкин - совершенно седой,
смертельно усталый, семидесятилетний. Он поднял на меня потухшие глаза.
- Ну вот, - прохрипел он, - я ж им говорил - еще подождать надо... Ты
беги, беги - может, догонишь!
- А вы?
Он только махнул рукой, попытался улыбнуться, но у него на это не
хватило сил, как у Глеба Горбовского... (классик, блистательный бильяр-
дист. - Прим. автора).
- А родителям-то, небось, так и не написал? - на глазах угасая, про-
шептал он и вдруг застонал, повалился на жухлую, шелудивую травку.
- Воды, - прохрипел он.
Я заметался, потом вспомнил про колонку за автобусной остановкой, по-
ка добежал, пока набрал воды в пилотку... Одним словом, когда я нако-
нец-то вернулся, товарища лейтенанта Скворешкина, командира нашего ради-
овзвода уже не стало...
Вот так они и ушли, так и сгинули в этом проклятом, взявшем гарнизон
в блокадное кольцо, тумане. Все, как один: Боб, сержант Долматов, Женька
Кочумаев, Вовка Соболев, Валера Лепин, младший сержант Иванов, рядовой
Ригин, Василь Васильевич Кочерга помнишь, как Кочумай записывал нас на
вечер Дружбы, а Вася, хохол упрямый, набычился и сказал: "Воны моего
батька вбылы, а я з ими дружыты буду?!" И еще один Васька, беленький та-
кой, из Архангельска, забыл фамилию, и еще один Вовка, Голубов, и все
его дружки - Сибик, Могила, Кот, Герка Подойников... Ефрейтор Пушкарев,
ефрейтор Непришейкобылехвост, рядовой Максимов, и еще один Максимов -
сержант, водила нашей "пылевлагонепроницаемой" Купырь, хлеборез Мыкола
Семикоз, рядовой Тер-Акопян, рядовой Таги-Заде, сержант Каллас, старший
сержант Зиедонис, старшина Межелайтис, рядовой Драч, рядовой Пойманов,
рядовой Шевчук, старшина Трофимов, старший лейтенант Ларин, майор Логу-
нов, майор Мыльников, полковник Федоров, наш батя, генерал-майор Прудни-
ков, начальник связи армии... Ты говоришь, их не было и быть не могло, а
мне почему-то кажется - были... А еще Володя Холоденко, Женя Соин, Коля
Дмитриев, Борька Топчий - все, все поименно - даже этот говнюк Филин,
все до единого сослуживцы мои, мои, Тюхин, товарищи до конца, до послед-
него вздоха, после которого с лица спадет наконец нечеловеческая, в гно-
ящихся зеленых струпьях, личина, развеется гиблый туман, истают уродли-
вые видения...
Господи, спаси и помилуй нас, грешных!..
Глава тринадцатая Черт все-таки появляется...
Рядовой М. вернулся в часть совсем уже другим человеком. Хлопая фор-
точками, по казарме гуляли сквозняки. Окна в ленкомнате были выбиты, ис-
чез стоявший в углу гипсовый бюст вождя мирового пролетариата. На пол,
на знаменитый клинический кафель коридора было больно смотреть, до такой
невозможности он был исчиркан резиновыми подошвами.
Витюша подошел к висевшему рядом с тумбочкой дневального зеркалу со
звездой и красной надписью на стекле - "Солдат, заправься!" Человек, ко-
торый встретился с ним глазами, если и был похож на прежнего рядового
М., то разве что чисто символически: из зазеркалья на Тюхина глянул
стриженный наголо, от силы двадцатилетний, лопоухий салага, в чужих, с
неправдоподобно широкими голенищами, сапогах, в длинной, как юбка, гим-
настерке. Только вот глаза, глаза у молодого солдатика были такие пус-
тые, такие старослужащие, что, вглядевшись в них пристальней, Тюхин
вздрогнул.
Витюша обошел все помещения в казарме, заглянул даже в гальюн, но ни-
кого, ни единой души не обнаружилось. Ушли, похоже, все.
Он остановился перед стендом с батарейной стенгазетой "Прожекторист".
Название было совсем не случайным. Сугубо секретная часть п/п 13-13 в
целях маскировки и введения в заблуждение противника выдавала себя за
прожекторную, впрочем, без особого успеха: когда колонна ехала по улицам
маленького немецкого городка В., жители махали нам вслед руками, радост-
но крича: "Гроссе руссише ракетен пу-пу!"
Ничего такого острого, режущего - ни лезвия, ни перочинного ножичка,
под рукой не оказалось. Он попробовал отколупнуть этот свой проклятый,
позорный, всю последующую жизнь отравивший ему, стишок про ХХХ-й партий-
ный съезд, но ничего, ничегошеньки из этой затеи не получилось. Отпеча-
танный на батарейной машинке, пожелтевший уже текст был приклеен намерт-
во, на веки вечные...
- Тавро! - отчаявшись, прошептал рядовой М.
Кабинет комбата был открыт. На полу валялись приказы, на вешалке ви-
сели плащ и фуражка без вести пропавшего товарища майора (среди аресто-
ванных его не было), в распахнутом шкафу на полочке скучал одинокий гра-
неный стакан, накрытый бутербродом, засохшим до такой степени, что сыр
на нем походил на зеленый, загнутый пропеллером погон еще не принявшего
присягу молодого воина. Рядом лежал завернутый зачем-то в мятый носовой
платок пистолет "макарова".
Рядовой М. уже выходил, но тут на глаза ему попался аппарат высоко-
частотной связи. Витюша снял трубку, приложил ее к уху, постучал по ви-
лочкам и, чтобы хоть что-то сказать, ни с того ни с сего сказал вдруг:
- Алло, Мандула, ты слышишь меня?
В трубке что-то хоркнуло, заторкотало и внезапно оттуда, из напичкан-
ного электроникой нутра, пугающе и громко, отчетливо раздалось:
- Шо?.. Але!.. Эй, хто там?..
Затаив дыхание, Витюша положил пластмассовое чудище на место. У него
заколотилось сердце, заныл затылок, томительно засосало под ложечкой.
- Да ведь этого не может быть, я же... убил его! - хватаясь за лоб,
растерянно прошептал он, но тотчас же в душе рядового М. зазвучал неот-
вязный, козлячий тенорок противоречия: - А что значит "убил". Вас вон,
сокол мой ясный, всю жизнь только и убивали. Ну вот и убили, и что из
этого?.. Не вы ли, минхерц, твердили где ни попадя, что смерти, мол
нет?! Но коли ее нет для вас, почему она должна быть для того же Манду-
лы?.. Согласитесь - нонсенс!.. А эта ваша в духе Ларошфуко максименция,
как там бишь - "Не отбросишь хвост..."
- Не откинешь копыта, так и не воскреснешь, - вздохнул Витюша. -
Только вот копыта-то здесь причем?..
Он вышел в коридор. Из помещения радиовзвода пахнуло неистребимым,
никаким сквознякам на свете не подвластным, армейским духом. Рядовой М.
подошел к своей койке, единственной среди всех аккуратно заправленной, и
достал из тумбочки библиотечного Маркса. Больше оттуда забирать было не-
чего.
Бледный, с нитроглицерином под языком, он потащился зачем-то на чер-
дак. Там было еще тоскливей, пахло пылью, сгинувшими куда-то голубями. В
глубине чердака, на поперечной балке он нашел обрывок коаксиального ка-
беля.
Товарищ старший лейтенант Бдеев возник из полутьмы как привидение.
- Ну наконец-то, - шумно задышал он. - Нехороший! Бяка, дрянь! Ты по-
чему не пришел в ту пятницу?.. Я ждал, я так ждал!.. - и с этими словами
он выступил на свет от слухового окошка, странный какой-то: с накрашен-
ными губами, с недельной, как у Б. Моисеева, щетиной на щеках, с клипсой
в ухе, мало того - в цветастом (Тюхин у Виолетточки такое видел) крепде-
шиновом платье, полу которого товарищ замполит кокетливо придерживал
двумя пальцами.
- Это как, что это? - пробормотал Тюхин.
И в ответ, пахнув духами, шелестнуло:
- Это - перестройка, шалунишка ты этакий!..
И тут этот несусветный педрила, упав на колени, пополз к нему, сияя
подрисованными глазами и горячо шепча:
- Требую удовлетворения, ах немедленного!.. Нехороший, нехороший! Но-
ги длинные такие, взор убийственный!.. Ам, так бы и съел!..
- Но-но! - сказал Тюхин, брезгливо отстраняясь. - Видали мы таких...
И кто знает, чем бы все это кончилось: товарищ старший лейтенант,
обхватив его ноги, быстро куснул Витюшу за коленку, кто знает, каким но-
вым скандалом обернулось бы для Тюхина это чердачное безобразие, но тут,
как это бывало почти всегда в самых безвыходных ситуациях его бурной
жизни, - кто-то Вышний, за все, вплоть до волоса, упавшего с его шальной
головы, ответственный, ослепительно сверкнул над крышей чем-то не менее
впечатляющим, чем, скажем, таинственно похищенная с их "изделия" боего-
ловка, промелькнула молния, грянул неслыханный, красного цвета, гром,
такой близкий, что рядовой М., совершенно машинально, не отдавая ни ма-
лейшего отчета своим действиям, перекрестился, а когда тяжелые, как бу-
мажные роли, раскаты стихли где-то далеко-далеко, чуть ли не за Польшей,
он вместо товарища старшего лейтенанта Бдеева увидел вдруг перед собой
большого пестрого петуха, с красным гребнем, с фасонистым, как у знаме-
нитого в прошлом московского поэта, тоже, как известно, Петуха по горос-
копу, хвостом и никелированными, звонкими, как Виолетточкин будильник,
шпорами.
Сердце Тюхина екнуло.
- Эй, как тебя? Цыпа-цыпа! - предчувствуя непоправимое, прошептал он.
Но тут эта новоявленная пташка с такими же злыми, бессмысленными, как
у товарища замполита, глазками больно клюнула его - точь-в-точь, как
93-й, петушиный год - в доверчиво протянутую руку и, всплескивая
крыльями, кудкудахтая, бросилась, падла, прочь. И не успел Витюша пере-
вести дух, как снова загремело, только теперь уже не сверху, а снизу, и
не одиночным, а очередью, да и нельзя сказать, чтобы уж очень громко.
Рядовой М. подбежал к слуховому окошку, абсолютно не заботясь о маски-
ровке, высунулся и увидел вдруг на плацу... а впрочем, ничего такого
сверхъестественного он там не увидел. Просто-напросто ликующая группка
гусей на руках несла в столовую Христину Адамовну Лыбедь, всю растрепан-
ную, помятую, но счастливую! Эх, то ли зрение у Христины Адамовны оказа-
лось нечеловечески пронзительным, то ли еще что, только она с высоты
своего положения углядела-таки на крыше казармы неосторожного рядового
М.
- Эй ты, сопля зеленая! - встрепенувшись, заорала она. - Ну у тебя и
дружок, ну и подельничек! Я его, ирода, обстирала, отпоила, в постелю к
себе положила, а он что?! Ты, Тюхин, вот что, ты этому нолю без палочки,
- тут несшие ее салаги восторженно загоготали, - ты этому недоразумению
в шляпе так и передай: попадется, я его с костями через мясорубку пропу-
щу! Вот так и передай ему, интеллигенту сраному!
Тюхин запоздало отпрянул, оступился, упал, ударившись об балку голо-
вой.
- Господи, - простонал он: - Ты же все можешь! Ну сделай же, сделай
так, чтобы и это прошло!..
И он зажмурился... а когда снова открыл глаза, обнаружил себя в сан-
части, на памятном до истомы, обтянутом дермантином, топчане, прямо под
слепящей, беспощадной, как в фильмах про попавших в руки врага советских
разведчиков, кварцевой лампой. Затылок мучительно ныл, во рту пекло. Тю-
хин застонал и тотчас же из тьмы выпали два таких уже родных лица, что
ему стало еще хуже.
- Ти живой?.. Э, ти живой, или неживой? - озабоченно припадая к его
груди, вопросил санинструктор Бесмилляев. - Э-э, шайтан, ти биледни та-
кой, бели! Тибе пирисидури нада!
Молчун Негожий - за два с лишним года службы Тюхин не услышал от него
ни единого человеческого слова - сержант Негожий, поднеся ко рту здоро-
венный, багровый, как у Афедронова, кулак, одобрительно кашлянул. Халат
у него был чем-то забрызган. Тюхин пригляделся, и в глазах у него опять
поехало...
После искусственного дыхания он все-таки очнулся, а когда его заста-
вили выпить целый чайник марганцовки, он и вовсе пришел в себя.
- А вы, вы-то почему не ушли? - с трудом приподнимаясь, спросил он.
Бесмилляев с Негожим, отступив в тень, потупились.
Тюхину стало не по себе, только теперь уже не от полученной на черда-
