Группе "б" - строго на северо-запад, в сторону Лейпцигского госпиталя.
Командиром группы "б" (Бесмилляев, Негожий) назначить т. младшего сер-
жанта Бесмилляева, комиссаром товарища сержанта Негожего.
6. Принять во внимание просьбу рядового М. - "считать его опять ком-
мунистом".
7. В целях сохранения военной и государственной тайны резолюцию соб-
рания уничтожить. Уничтожение поручить рядовому М.
Принято единогласно."
Костра в целях маскировки уже давно не жгли. Тюхин почиркал спичками,
но на них от сырости отваливались головки. Резолюцию пришлось съесть,
что Тюхин и сделал, и, если честно признаться, без особого омерзения
(больше жрать было нечего), и уж во всяком случае без кочумаевских, с
высовыванием языка, кунштюков.
- Зу мнуй! - скомандовал товарищ старшина. И маленький интернационал:
член партии И. В. Сундуков, тюрок Бесмилляев, кубанский казак Негожий и
рядовой М., сами догадываетесь кто, двинулся через непролазные, дости-
гавшие в отдельных случаях трехметровой высоты, заросли бурьяна в сторо-
ну 4-го поста.
Прорубались при помощи топора и двух скальпелей. Шли, в сущности, на-
обум, поскольку стрелочка на компасе товарища Сундукова вела себя, как
Виолетточка в постели, и если б не стойкий запах от скрытого в тумане
свинарника, отряд наверняка бы заблудился. Вышку уже в сумерках заметил
глазастый, как тот зритель в кинотеатре, Бесмилляев. Залегли. Старшина
пополз снять часового, но его на посту, к счастью, не оказалось. Через
лаз, которым пользовался Шпырной, ходя в самоволку за пивом, преодолели
деревянный забор. В трех метрах, параллельно ему, была натянута колючая
проволока, но и тут товарищ старшина не сплоховал: в считанные секунды
проделал в ней проход с помощью уникальных стальных челябинского произ-
водства зубов.
Перебежками миновали капустное поле, безымянную высоту левее фольвар-
ка. За ней начался туман. Абсолютно непроглядный. С каждым шагом стано-
вившийся все гуще и сгустившийся буквально через несколько шагов до та-
кого состояния, что стал упруго сопротивляться при движении. Держась
друг за друга, как брейгелевские слепые, двинулись вдоль преграды. Шли,
строго придерживаясь субординации: за старшиной - сержант, за сержантом
- младший сержант, за младшим сержантом - рядовой, да к тому же еще М.
по фамилии.
Часа через два ходьбы под ногами странно заклацало, словно шли не по
земле, а по корпусу подводной лодки. Нагнувшись, товарищ старшина посве-
тил фонариком, и рядовой М., к изумлению своему, увидел не чужой, порос-
ший заячьей травкой, суглинок, а тусклый, ребристый, как казарменный ка-
фель, металл.
- А это еще зачем?! - вслух удивился он.
И тотчас же где-то правей остервенело взлаял пулемет, вспорола сумер-
ки сигнальная ракета.
Всю ночь пришлось ползти по-пластунски по горячей, мелко подрагиваю-
щей, пахнувшей тюхинской слесарной молодостью, поверхности. На рассвете
опять началась обыкновенная земля. Они наткнулись на целую полянку щаве-
ля и, чутко прислушиваясь, подкрепились витаминами.
Утро наступило внезапно: розоватую зарю словно включили, так неожи-
данно, без всяких там ненужных преамбул, она зажглась.
- Угунь! - простирая руку вперед, вскричал товарищ Сундуков, и Тюхин,
выхвативший из-за пояса пистолет, чуть было не выстрелил, но на мушке
прицела оказался на этот раз не враг, а свет в окне неведомого, смутно
обозначившегося во мраке, дома.
- Так ведь это же гаштет Хромого Пауля! - узнал удивленный Тюхин.
Через пять минут вышли на шоссе. На развилке, у дорожного указателя
"Нах Лейпциг" произошло расставание.
- Ты уж это... ты уж извини, если что! - сказал Витюша, обнимая прос-
лезившегося Негожего. А с Бесмилляевым они и вовсе расцеловались. Молча,
без слов.
И долго еще были видны их нескладные, нестроевые, по-детски взявшиеся
за руки силуэты. Долго. Долго-долго. Всю оставшуюся Витюшину жизнь...
Глава шестнадцатая Преображение старшины Сундукова
С собой в разведку, на хутор, товарищ старшина Тюхина не взял. Под
кустом пришлось куковать в одиночестве. Ночь была сырая, зябкая. Капало
за шиворот. В полной темнотище вдруг запел петух, и хотя голосом своим
он ничем не напоминал товарища старшего лейтенанта, дыхание у Витюши все
равно почему-то сперло, во рту пересохло, как после бромбахера.
Чтобы скоротать время, рядовой М. стал вспоминать молитвы. Он начал с
"Отче наш", но на первой же фразе сбился, вспомнив вдруг, что снял крес-
тик, когда эта Эльза Кох с двумя бутылками "Советского шампанского" вва-
лилась на "коломбину". Судорожно он обшарил все карманы и, как всегда,
обнаружил искомое в последнем, нагрудном, в котором лежало заявление о
приеме в партию. Крестик Витюша с облегченным вздохом тут же надел,
только вот перекрестился не той рукой и, кажется, не в ту сторону.
Слабо зашуршала трава. Рядовой М. подумал, что это военно-полевая
мышь, но тут над головой вспыхнул фонарик, и он увидел прямо перед носом
мокрые от росы хромовые старшинские сапоги. Уползший в разведку по-плас-
тунски Иона Варфоломеевич стоял перед Витюшей во весь рост. Его декори-
рованная листвой фуражка была надвинута на брови, губы - сурово поджаты.
- Ну шу, тыхо? - зорко озираясь, вполголоса спросил товарищ Сундуков.
- Тихо, товарищ старшина, только Бдеев как петух кричал.
- Эту нэ Бдэев, эту я твую бздытэльнусть прувэрял...
Задами они прошли к хозяйскому дому. По пути товарищ старшина, дернув
Витюшу за рукав, свернул к сараю. Он открыл дверь, зажег фонарик и рядо-
вой М. увидел заваленное всяким хозяйственным барахлом помещение, в углу
которого стоял белый концертный рояль с двумя, сразу же узнанными Тюхи-
ным, колесами от "коломбины" на крышке.
Не говоря ни слова, товарищ Сундуков посветил фонариком в другой угол
и рядовой М. увидел огромный деревянный чан для квашения капусты, в ка-
честве гнета на коем была использована (Господи, Господи!) хорошо знако-
мая им обоим ядерная боеголовка, та самая, столь загадочно исчезнувшая с
их, стоявшей на плацу, у клуба, пусковой ракетной установки.
Так стало еще одной жгучей тайной меньше.
Тут же, в сарае, провели внеочередное заседание бюро гаркома. Поста-
новили по окончании боевых действий в безотлагательном порядке разобрать
персональное дело комсомольца Шпырного.
- Вут тэпэрь я дугадываюсь, куда прупали штуры из лэнкумнаты! - ска-
зал товарищ генеральный секретарь, и кулаки его яростно сжались.
То ли от запаха квашеной капусты, то ли еще от чего, но у рядового М.
томительно вдруг засосало под ложечкой и ни с того ни с сего ему внезап-
но вспомнилось, как он сам сначала тащил, а потом придерживал стремянку,
пока этот гад Ромка отстегивал, якобы в стирку, салатные с голубыми
кремлевскими елочками, шторы.
Хозяин придорожного гаштета Хромой Пауль знал русский, если уж не на
"отлично", то на твердое "карашо". Увидев в дверях своего увеселительно-
го заведения двух отважных советских воинов, геноссе Пауль просиял осле-
пительной, всегда вызывавшей самую искреннюю зависть Тюхина, фарфоровой
улыбкой и радостно вскричал:
- Карашо, тфаю мать, таварич!
Отморозивший под Сталинградом правую ногу, семь лет отмантуливший в
плену бывший капрал гитлеровского вермахта о России, тем не менее, отзы-
вался в основном положительно.
- Караганда - карашо! - любил говаривать он, задумчиво протирая пив-
ные бокалы. - Эмск, тфаю мать, зовзем карашо! Крифые Творы - зовзем-зов-
зем карашо, таварич!
- А Сталинград, сукабляврот? - украдкой подпихивая рядовому М. ногой,
интересовался сержант Филин.
И тут лицо у Хромого Пауля грустнело, глаза подергивались голубоватой
ностальгической дымкой.
- Шталинград, на куй, зовзем-зовзем-зовзем - карашо! - вздыхал он и
громко сморкался в полотенце.
Но не из-за одного только русскоговорящего хозяина гаштет у шоссейки
пользовался в гарнизоне такой повышенной популярностью. Редкий советский
военнослужащий, будучи в городе по делу или в увольнении обходил сторо-
ной гостеприимную, с красным фонарем над дверью, загородную забегаловку,
пиво в которой подавала краснощекая, брыкливая, как молодая кобылка, и
как старомодный гужевой омнибус общедоступная, жена Пауля - Матильда.
Своими щедротами она, как правило, не обделяла никого - ни офицеров, ни
старшин, ни срочнослужащих.
- Матильда, на куй, карашо! - показывая большой палец, рекламировал
ее русофильствующий муженек. - Официрен - фюнфциг, утнер-официрен -
цванциг, руссише зольдатен - бизпладна, тфаю мать, таварич! - из-за при-
лавка провозглашал он и для вящей убедительности звонко шлепал ладонью
по ее совершенно уникальной, твердой, как старинный комод, заднице.
- Бизнес-шмизнес! - масляно улыбаясь, комментировал Ромка Шпырной.
У Отца Долматия на этот счет было категорически противоположное мне-
ние:
- Шпионское гнездо! - убежденно говорил он. - Они тут, елы-палы, све-
дения о нас собирают... Эй ты, таварич, а ну, на куй, еще по кружке!..
Даже тридцать лет спустя Тюхин так и не решил для себя, кто из них
двоих был ближе к истине.
Старшина и рядовой сели у окна, из которого лучше всего просматрива-
лась дорога. Из русских ходиков, висевших на стене, украшенной гипсовыми
ангелочками, выскочила ополоумевшая от бессонницы кукушка. Прокуковав
тринадцать раз, она испуганно спряталась и тотчас же деревянная винтовая
лестница, ведущая на второй, гостиничный этаж, заскрипела под ногами
спускавшегося по ней человека и двум повстанцам, сначала по колени, по-
том по пояс, а потом и вовсе во весь рост привидился Рихард Иоганнович
Зоркий - все в той же своей бороденке, в пижаме, без шляпы, но зато в
хорошо памятных Тюхину черных провиденциалистских очках.
- Ба-ба-ба! Кого я вижу: господа антитоталитарные... м-ме... комму-
нисты! А где же примкнувшие к вам злы татаровья?.. Ерничая, он приложил
ко лбу ладонь и замогильным голосом продолжил. - Ах, да-да-да! - ви-ижу!
Третьим глазом вижу: идут, голубчики, взявшись за руки, а злая полночь
прометывается хищной совой, страшит свиными рылами!..
Лестница опять заскрипела и в зальчик, заплетая на ходу волосы, со
шпилькой в зубах, спустилась фирменная Матильда.
Не спрашивая разрешения, Рихард Иоганнович подсел к растерянно при-
тихшим гостям, бесцеремонно двумя пальцами подцепив жареную сосиску из
тюхинской тарелки, в три хавка сожрал ее и только после этого соизволил
спросить:
- М-ме... можно?.. А мы вот тут на, так сказать, конспиративных квар-
тирах прозябаем, в некотором смысле, скрываемся от кровожадных пол-по-
товцев... Любопытственная история, Тюхин: очечки-то я свои, безвозврат-
но, казалось, сгинувшие, у Матильдочки в комоде обнаружил!.. Ну не пора-
зительно ли?! А, господа?!
Старшина и рядовой М., мрачно переглянувшись, промолчали.
Надевшая передник хозяйка, принесла Рихарду Иоганновичу двойную пор-
цию сосисок с капустой и большущую, чуть ли не двухлитровую кружку тем-
ного, типа "портер", пива. Какое-то время ели молча. Зоркий, пережевы-
вая, отстраненно пялился в потолок и козлиная его бородка с застрявшим в
ней перышком двигалась в рифму жевкам. У Тюхина вдруг возникло совершен-
но непреодолимое желание дать ему по уху - он уже даже салфетку скомкал
в кулаке - но Рихард Иоганнович и на этот раз предугадал:
- И напрасно, напрасно... м-ме... позавидовали, друг мой: пивцо-то -
не фонтан-с! Куда ему до того, что мы с вами прежде в Питере пивали, не
правда ли?..
И рядовой М., который поклясться мог, что пива с этим нравственным
уродом не пил ни при каких обстоятельствах, оторопело задумался.
А между тем Ричард Иванович, проявив несвойственную его сволочной на-
туре щедрость, заказал по рюмахе гольдвассера (невыносимо сладкий, соро-
каградусный ликер - прим. Тюхина) и еще по кружке светлого альтен-
бургского. Матильду, которая склонилась над столиком, он игриво потрепал
