ром йода, понемногу затягивалась. Между прочим, когда Витюша поинтересо-
вался, откуда такой дефицит, Зоркий внимательно посмотрел на него поверх
своих черных провиденциалистских очков и покачал головой: "Плохо же вы,
батенька, меня знаете!.. Да я ведь чем все это кончится с самого...
м-ме... начала знал. Тогда и отоварился. М-ме... У Христины Адамовны,
если уж это вас так интересует. У вашей Христины Адамовны... Вы ведь и
ее... Ну тихо, тихо, не дергайтесь!.. И не стыдно, - живого-то человека
- до смерти?! Ти-ихо-тихо!.. М-да!.. Экая ведь дырища! Как там у вас в
стишке: "Говорили Витеньке: не ходи на митинги!" Ничего подобного Витюша
никогда в жизни не писал, но почему-то промолчал, только зашипел от бо-
ли, как шницель на сковородке, когда йод все-таки попал в рану.
Они уже давно перестали грести отодранной от дверей эмалированной
табличкой со словами "Офицерское кафе", да, собственно, этого и не тре-
бовалось - плот медленно дрейфовал, что можно было заметить по плевкам,
которые Зоркий время от времени отправлял за борт.
На четвертый, последний, день их плавания со дна стали с бурчанием
подниматься крупные парные пузыри. Было невыносимо душно. Тюхину даже
пришлось последовать примеру Рихарда Иоганновича и раздеться догола. При
этом Зоркий подал реплику, от которой Витюша самым форменным образом ос-
толбенел: "Ну вот, - хохотнул чертов квази-немец, - а еще говорили, что
у вас... м-ме... хвост, пардон, до колен!.." "Кто?!" - ахнул Тюхин. -
"Да Виолетточка, трепушка. Ах, что за люди, ну что за люди, Тюхин, ниче-
го святого!.." И тут Витюша закрыл глаза и, с трудом сдерживаясь, про-
шептал: "Слушайте, если б вы только знали, как от вас прет козлом!.."
Вот после этого они и устроили помывку. Долговязый Рихард Иоганнович
сиганул за борт и выяснилось, что их потоп вряд ли мог соперничать с
библейским: вода за бортом едва доставала до чресел. На плоту обнаружи-
лось и мыло. Они долго плескались, намыливались, терли друг другу спины,
окунались и снова намыливались и каждый раз, когда Рихард Иоганнович ис-
чезал под водой, Тюхин с замиранием сердца надеялся на чудо, но его не
происходило - Зоркий выныривал...
Был полный штиль. Вечерело.
Причесавшись, спутник Тюхина еще больше похорошел: уж очень ему шла
благородная седая эспаньолка. Даже голос его обрел несвойственное ему
прежде благозвучие:
- Мене, текел, упарсин! - загадочно сказал Рихард Иоганнович и ловким
жестом опытного фокусника извлек из рундучка бутылку кубинского рома. -
Вуаля, Тюхин!.. Кстати, позволю себе заметить, я даже намеков себе не
позволил по поводу ваших, минхерц, ароматов. Известное дело - свое
дерьмо не пахнет, но если уж начистоту, от вас ведь самого так несло
свиным, извиняюсь... м-ме...
- Ладно-ладно, - примирительно пробормотал увлеченный пробкой Витюша.
И Ричард Иванович еще больше оживился и с возгласом "гоп-ля-ля!" достал
все оттуда же - из оружейного ящика - внеочередную банку тушенки, кажет-
ся, говяжьей.
Через пятнадцать минут они, обнявшись, запели. В тот памятный вечер
голос у Тюхина тоже звучал как-то необычно хорошо. Спели "Тонкую ряби-
ну", "Последний троллейбус", "Колокола Бухенвальда", "В Кейптаунском
порту", "Забота у нас такая...". Особенно хорошо получилась "Я люблю те-
бя, жизнь!" Тюхин так после исполнения расчувствовался, что зачем-то
рассказал Зоркому, как в детстве страшно любил петь "Темную ночь", а
особенно эту вот таинственную строчку: "Только кули свистят по степи",
ему прямо так и виделись бедные китайские кули, которые насвистывали во
мраке ночи, должно быть, тоскуя по родине, грустные китайские песни.
- Ну да, ну да, - рассеянно подхватил его партнер, - а когда вы пели
"Шаланды полные кефали", вам казалось, что "кефали" это глагол, и вы все
спрашивали у отца: а куда же они кефают эти полные шаланды?..
И тут Тюхин, как-то разом вдруг протрезвев, нахмурился:
- А вам откуда это известно?
Рихард Иоганнович встал, такой же, как Тюхин, длинный, нескладный.
Скрестив руки на груди, он устремил задумчивый взор на закат. И вдруг
спросил:
- А вы что, голубчик, так и не сообразили, кто я такой?.. Хотите
подсказку? Я ведь никакой не Зоркий и, уж разумеется, не Ричард Ивано-
вич...
- И не Рихард Иоганнович, - усмехнувшись, подхватил Витюша, - и не
Григорий Иоа...
- А вот тут - стоп! - перебил его спутник. - Вот тут уже, сокровище
вы мое, тут уже... м-ме... теплее! Совсем тепло, половинка вы моя маг-
нитная. Я ведь и в самом деле - Григорий, а вот что касается отчества...
Ну, хотите, даже букву могу назвать?
- Так и назовите, - сказал Тюхин.
- Эх, каяться, так каяться! Буква сия - "вэ", а следовательно инициа-
лы мои, как нетрудно сообразить: Гэ Вэ...
И взбулькнула вода за бортом, и Витюша, подцепив тушеночки, посмотрел
на своего сугубо засекреченного компаньона снизу вверх.
- Ну, то, что вы - гэвэ - это, как любил говаривать наш самозакопав-
шийся старшина, и невооруженным глазом видно...
И они еще долго, до самой внезапно наступившей темноты, пикировались
подобным, если уж не родственным, то совершенно дружеским образом. И да-
же распили еще одну бутылочку доброго пиратского напитка. А потом кидали
пустые бутылки по очереди кто дальше - в зеленовато-светящуюся флуорес-
цирующую воду за бортом.
Спали они, накрывшись одной скатертью, с вышитыми Виолетточкой фир-
менными вензелями - "О.К." И приснился Тюхину Бог, который, наклонившись
над ним, спящим, шепнул: "Все будет о'кэй, Тюхин!" И пошел, пошел по мо-
рю, яко посуху. И был он весь в белом, и со спины до удивления напоминал
Витюшиного лечащего врача со странной, вечно заставляющей его вздраги-
вать, фамилией Шпирт...
А когда они проснулись на рассвете, плот уже сидел на мели.
Это был совершенно необитаемый остров. Трижды мореплаватели обошли
его вдоль и поперек, но никаких признаков жизни на нем, увы, не обнару-
жили. Клочок суши - семьдесят шагов в длину, пятнадцать в ширину - был
покрыт лебедой. Заросли его были такими дремучими, что на первую венти-
ляционную трубу они наткнулись случайно, уже возвращаясь к пункту высад-
ки. Шагах в десяти от первой они обнаружили еще одну, с хорошо памятной
- синей краской - самим же Тюхиным и сделанной, надписью на ней: "Дем-
биль - в мае!"
- Минуточку-минуточку! - воскликнул осененный Витюша, - так ведь это
же спецхранилище!
- Пантеон Героев?!
- Гадючник, где "шиляк" прятали! Это мы с вами по его крыше разгули-
ваем.
Удивленные, они огляделись окрест, однако ничего, кроме парной мглы,
даже глядя с-под ладони, как русские первопроходцы, не открыли. Впрочем,
одно открытие все же состоялось. И было оно более, чем неприятное. Во
время их пешей вылазки опрометчиво брошенный без присмотра плот та-
инственно исчез. Вместе с ним исчезла практически вся одежда, за исклю-
чением разве что черных очков Г. В. и нательного крестика Тюхина, не го-
воря уже о спиртном, жратве, скатерочке, которую они намеревались расс-
телить на берегу - Тюхин уже даже руки потирал от предвкушения. Сгинуло
все, и этот удар они перенесли молча, глядя друг на друга долгими взаи-
моисключающими взглядами. На этот раз Г. В. не спасли и очки: Тюхин пе-
реглядел его, после чего псевдослепец, покачав головой, пробормотал:
- Одна-ако!..
На третий день их идиотской робинзонады, когда Тюхину все чаще и чаще
стал вспоминаться почему-то товарищ подполковник Хапов, начались собы-
тия. С утра, как выключенный, прекратился вдруг этот странный, ни на се-
кунду не прекращавшийся свист. Вода всклокотала, как вскипяченная, что,
собственно, и соответствовало действительности: Григорий В., сунувший в
воду свой длинный интеллигентский палец, тут же выдернул его с воплем:
- Кипяток, Тюхин!
Злой, почерневший от голода и раздумий, рядовой Мы мрачно усмехнулся:
- Вот и хорошо. С кого начнем?.. Кстати, имейте в виду: у меня в 62-м
была инфекция...
- Тьфу, тьфу на вас! - досадливо отмахнулся Григорий В. и вдруг замер
в неудобной позе. - Слышите?.. Кажется, летят!.. Ну да, и впрямь летят!
Вон, вон они!
Вскочив на ноги, Тюхин устремил взор по направлению, указанному рукой
его несчастного собрата и увидел низколетящую над водой, быстро прибли-
жающуюся воздушную цель в виде стаи перелетных птиц.
- Это гуси, гуси! - вскричал пораженный Витюша.
- И лебеди, Тюхин, лебеди!
А птицы были все ближе, ближе! И вот - обдав ветром, они пронеслись
над островом Ивана Блаженного. И первой была лебедь белая - Христина
Адамовна, за ней лебедь черная - Виолетточка, а далее - строем по ранжи-
ру - гуси, елки зеленые: гусь Гибель, гусь Гусман, гуси - Петров, Ива-
нов, Сидоренко, Петренко, Иваненко, Сидоров, Крокодилов, а замыкал эту
странную небесную компанию опять от всех отстающий (пропади оно все про-
падом!), примкнувший к белым гусям по случайности, серый, тот еще гусь
Гуськов. С трубными кликами гуси-лебеди полетели прямиком на рдяный вос-
ток, все выше, выше, пока не скрылись в облаках...
- Ну вот, и эти улетели, - прошептал Витюша.
- Так ведь перестреляют же, человеки с ружьями перестреляют, - в тон
ему грустно вздохнул Григорий В.
- И все равно, все равно...
А вскоре островок затрясло. Откуда-то из-под земли началось низкое,
сопровождаемое вибрацией, густое трансформаторное гудение, такое
сильное, что они попадали на колени.
- А это, это еще как понимать?! - вскричал побледневший Тюхин.
- Господи, да вы что, святая простота, и сейчас не догадываетесь?! -
эти слова слепец-провиденциалист прокричал почти весело, а удивление,
которое запечатлелось при этом на его лице, было прямо-таки непод-
дельным. - Вам подсказать - или вы сами?.. Подсказать?..
- Да говорите же, черт вас побери!
- Так ведь это вы должны мне объяснить, каким таким фантастическим
образом он сумел докопаться до капитанского мостика... Ну что вы на ме-
ня... м-ме... вытаращились?! Да-да, я имею в виду вашего обожаемого
старшину Сундукова. У него что там - экскаватор оказался под рукой?..
- Экскаватор?..
- Ну, а что же по-вашему?! Здесь ведь метров сорок в глубину!
- До чего? - с трудом вымолвил рядовой Мы.
- До вашей летающей тарелки, чудо вы природы!..
То, что Тюхин услышал в то незабываемое утро, было столь невероятно,
что поначалу он просто-напросто не поверил. Без тени улыбки на лице Г.
В. заявил, что там, внизу под ними - та самая боевая военно-космическая
дурында адмирал-старшины Сундукова, которую Тюхин не только серьезно
повредил, ударив об купол Исаакиевского собора, но, что гораздо страш-
нее, путем беспорядочного нажатия на всевозможные кнопки перетрансформи-
ровал в некое подобие уэллсовской машины времени. Увеличившийся в разме-
рах до 1,5 км в диаметре супер-гипер по некоей совершенно неописуемой,
почти мистической траектории усвистал в земной 1963 год. Подобный обезу-
мевшему метеору, он промчался над Европой по касательной и, задев ее в
районе немецкой земли Саксония-Ангальт, как бы срезал часть советского
военного гарнизона с прилегающими к нему окрестностями и все по той же,
инициированной вредоносной рукой Тюхина, параболе, возвратился в Пара-
дигму Четвертой Пуговицы (ПЧП), где, ослепительный, как солнце, и сва-
лился на головы сидевших в лодке у Бруклинского моста - как раз напротив
Смольного - двух незадачливых химероидов, одного из которых звали Ричар-
дом Ивановичем, а другого, соответственно, Тюхиным...
О, это было неслыханно, немыслимо, непостижимо!
- Теперь понимаете, минхерц, что это за гудение? - топнув ногой по
крыше спецхранилища, вскричал возбужденный Г. В. - Это ведь он...
м-ме... двигатели включил на прогрев!
- Двигатели... - убито отозвался Витюша. - О... так вот... так вот
