нависшей над ним беде.
Каня бархатным своим голосом рассказывала Люде:
- ...Моня вчера его родила, маленького. Родители, уже и раньше пре-
дупреждали: не найдешь, кому отдать - прогоним - на другую станцию отве-
зем, там и отпустим. Я родителей понимаю, дома - кот, кошка, пес... Це-
лый зверинец. Но пропадет он на воле! Ты не выручишь меня, Люда?
- Каненька, знаешь - если бы могла, если бы хоть как могла - так по-
могла бы. Но у меня уже два твоих котенка, с прошлого, и с позапрошлого
годов. Я уже говорила на эту тему с родителями - ни в какую. Но ничего -
мы с тобою обязательно что-нибудь придумаем. - Люда ободряюще улыбну-
лась.
- Да, конечно. - вздохнула Каня. - Поспрашиваю в институте - для по-
иска мне срок в один месяц дали.
* * *
Каня училась в педагогическом институте в Москве на учительницу не-
мецкого языка. В группе ее были, в основном, девушки; ну а так же и нес-
колько парней, решивших связать жизнь свою с учительством.
В институте у Кани было несколько подружек, не таких, конечно, близ-
ких как Люда - Каня и не разговаривала почти в институте; сидела, слуша-
ла музыку в плеере или же читала книгу; несклонна была Каня к девичьей
болтовне...
В первую очередь, именно у подружек своих спрашивала она бархатным
своим, мягким голосом:
- Не нужен ли вам котенок? Мама его египетских кровей.
- Что, египетская кошка? - навострив ушки, спрашивали подружки.
- Нет, нет. Ее бабушка была чистой египетской кошкой; но, все равно,
многое осталось от египетской...
- Нет. Нет. - теряли всякий интерес подружки...
Тогда Каня стала подходить и спрашивать у всех - нет, никому, оказы-
вается не нужен был котенок...
* * *
Миша сидел за предпоследней партой, около окна. Откровенно, в этот
апрельский, солнечный денек, совсем ему не сиделось в институте; но хо-
телось бросить все; побегать по лесу, потом, запыхавшись, присесть там
на бревно возле ручейка; сочинить стихотворение - одно из тех, что вып-
лескивал он из себя в минуты печали иль радости.
Он сидел, созерцая темные, мокрые ветви, старого тополя за окном;
время от времени смотрел на быстро проходящих по улице, не видящих это
красивое дерево прохожих, и удивлялся, куда же они все так торопятся,
будто выгадают от быстрого этого хода что-нибудь, кроме двух-трех минут.
У Миши были прямые темно-каштановые волосы, до плеч; сам он, благода-
ря стремительному, неспокойному своему сердцу, был очень худ. Лицо длин-
ное, черные густые брови, глаза серебристого цвета, большой с широкими
ноздрями нос, тонкие, часто плотно сжатые губы; одежду он носил исключи-
тельно темных тонов.
Так сидел Миша у окна, размышлял о суетности, беготне городской; о
том, что лучше бы этим людям направить энергию во что-нибудь благород-
ное, достойное Человека, как услышал совсем рядом бархатный, теплый го-
лос:
- Извините...
Он повернулся, увидел Каню... Впрочем, Каню он видел и много раз до
этого, так как проучились они вместе почти уже целый год; но, так как
сидели они в разных оконечностях аудитории, так как каждый склонен был к
задумчивости, к поглощенности в себя, то и не обмолвились за это время
ни одной какой-нибудь репликой, как бы и не составили о себе какого-ни-
будь мнения - каждый оставался для другого лишь человеком из толпы, ко-
торого, правда, часто видел он. И вот теперь Каня стояла возле Миши,
впервые обращалась к нему:
- Извините, не нужен ли вам котенок? Серенький, одним из предков его
была египетская кошка.
"Котенок..." - Миша быстро сообразил, что котенка ему не позволят за-
вести родители, по той причине, что жили они тесно, и обитала у них уже
собачка, и чирикала в клетке канарейка.
Мысли об котенке, тут же отошли на второй план - не позволят, так не
позволят - бог с ним, с котенком - на Каню он смотрел, на лицо ее доб-
рое, в мягкие, глубокие глаза.
Придумывая, чтобы сказать он, вспомнил, что спрашивала она про како-
го-то котенка, сказал:
- Я у родителей спрошу, у друзей спрошу.
Она улыбнулась, кивнула.
- А тебя Каней зовут? - спросил Миша.
- Да, Каня, а тебя?
- Миша. Э-э-э...
Она собиралась уже отойти, спросить у тех, кто сидел на последней
парте, но, видя, что Миша хочет у нее еще что-то спросить, остановилась.
- Э... А какая музыка тебе нравится? - придумал, наконец, вопрос Ми-
ша.
- Рок-музыка 60-х, 70-х...
- Ага, понятно! - перебил ее нетерпеливый Миша. - А мне больше совре-
менная, но и 70-е ничего: Блэк Саббат, Райнбоу - круто!
Миша уже решил, что нынче прекрасный день: он познакомился с девуш-
кой, и уже в бурной фантазии его кипели образы: вот идут они за руку по
парку зеленому, вот у фонтана сидят, и везде бархатный, теплый голос ее.
Тут же и полюбил эти образы Миша, так как, никогда раньше не представля-
лось ему столь прекрасного - он то привык к одиноким прогулкам по лесу,
а тут, такое. Он и страстно не хотел, чтобы отходила она от него; ему
очень хотелось сделать ей, что-нибудь приятное тут же, сейчас.
Потому заявил он:
- Я завтра вам, что-нибудь из записей своих принесу...
* * *
Каня несколько задержалась у последней парты, где парнишка с каштано-
выми волосами несколько обнадежил ее, заявил, что спросит насчет котенка
у родителей и у друзей.
Парнишка, который, кажется, представился Мишей, стал спрашивать у нее
про музыку и она, рассеяно улыбнувшись, ответила, какая музыка ей нра-
вится. Парнишка предложил ей свои записи и она не стала отказываться -
по какой причине она должна была отказываться?
Парнишка пробубнил что-то в растерянности, к окну отвернулся; тут же
обратно к ней повернулся, и вновь, покраснев, к окну отвернулся, ЗАСТУ-
ЧАЛ пальцами по столу.
Не то, чтобы парнишка этот не понравился Кане - нет, почему же: она
знала, что он вовсе не плохой, она могла и пообщаться с ним своим бар-
хатным голосом - точно так же, как и с несколькими приятелями своими.
Однако, каких-то чувств, каких-то образов, относительно прогулок с
ним по парку, да сидения возле фонтана, она не испытывала. Она даже и не
представляла, что он испытывает к ней нечто подобное; она и размышляла о
совсем ином.
Отходя от парты его, она только отметила, что на следующий день на-
добно ей подойти к нему, спросить относительно котенка.
Котенок... котенок... Она вспомнила, как накануне вечером смотрела на
него - маленького, совсем - не котенка даже, а цыпленочка какого-то ма-
люсенького, мокрого - смотрела, как Моня вылизывает его, и такая неж-
ность материнская, к этому маленькому существу, обреченному на отрыв от
семьи свой, в сердце ее родилась, что едва не расплакалась она - у ма-
тушки, у батюшки своих просить стала, чтобы позволили остаться они ему,
вырасти:
- Дом у нас большой и ему, малышу, у нас места хватит.
- Если каждый год этих малышей оставлять, так не дом у нас, а звери-
нец получится. - говорил, неотрывно следящий за экраном телевизора ба-
тюшка.
- Не каждый год, но хоть один раз. Ты посмотри только какой он.
- Хмм... Ничем не лучше прошлогоднего и позапрошлогодний тройни. Ме-
сяц тебе, Канерина, на поиск подходящего, так сказать, усыновителя, ну а
потом придется его на улицу выпускать.
Вернулась домой Каня, позвонила сестренке своей Люде и та, по зову
подруги, пришла уже через несколько минут. Приготовили они чай, булочки;
Моне молока налили, уселись возле нее на полу.
Люда, как всегда сияющая, рассмеяться готовая, спрашивала у своей за-
думчивой подруги:
- Ну как?
- В институте поспрашивала; никому, вроде, не нужен. Один, впрочем
сказал, что у родителей своих и у друзей поспрашивает - невелика надеж-
да. - она с любовью материнской смотрела на заснувшего, как в перине, в
теплой, серой шерсти Мони, котенка.
- А кто он? - улыбнулась Люда.
- Кто? - спросила Каня.
- Да тот "один"! - засмеялась своим звонким, похожим на звон коло-
кольчика смехом Люда.
И такой это был искренний, чистый, добрый смех, что и Каня тоже расс-
меялась, с любовью на эту вторую свою половинку взглянула.
- Так, кто же этот "один" из института?
- А парнишка. Учится у нас такой, кажется, Мишей зовут; хотя, может я
и ошибаюсь... Завтра надо будет к нему еще подойти, спросить. Хотя, на-
дежда на него не велика... Давай-ка пить чай, да думать, что с маленьким
делать.
* * *
Миша, как и Каня жил в Подмосковье, не в селе правда, а в городке,
окруженном темными, еловыми, в основном, лесами.
В тот день, после института, Миша не домой отправился, но, выйдя из
автобуса, побежал в лес, где довольно долго ходил и стоял, любуясь тем-
неющим, пропускающим все больше звездного света небом.
Улыбаясь небу, улыбаясь деревьям; он все яснее представлял себе, как
пригласит Каню в гости, как вместе с нею по этому самому лесу ходить они
будут, он даже так далеко, в фантазиях своих ушел, что и голос ее бар-
хатный рядом с собою слышал.
О котенке же, Миша уже и забыл - какой там котенок, он образ Канин -
растущий, становящийся все более прекрасным, благодаря воображению; все
перед глазами своими держал; все представлял, как вместе они будут.
Присев на поваленное дерево, он в темноте, на ощупь, нашел в сумке
тетрадь и ручку, начал писать:
- Так, порой, бывает, Что люди пробегают, Спешат и поспевают, Земли
красот не замечают. И так, порой, бывает, Что люди рядом обитают, Смеют-
ся и страдают, Любви своей не замечают. Одно ты место пробежишь, А в нем
- краса вселенной. Ты мимо глаз ее глядишь, А в них - костер нетленный!
* * *
Две недели прошло. На фоне темных лесов зелень проступила, птицы за-
ливали, радующуюся весне природу. И повсюду жизнь: все пробуждается, тя-
нется, поет; повсюду движение, повсюду радость.
В тот воскресный день Каня и Люда взяли с собою рюкзачки, взяли "су-
хие супы", и отправились в окружающий их "новорусское село" лес. Не боя-
лись они "новорусских" детишек, так как у тех всегда имелось изрядное
количество "зеленых" и не достатка в соответствующем женском обществе
они никогда не испытывали, и уж никогда бы не подошли они к Кане и Люде,
зная, что этим девушкам плевать и на их "зелененькие" и на весь их под-
лый уклад жизни.
Каня взяла с собой котенка; осторожно несла его - маленького, се-
ренького, недавно только ходить научившегося, сладко мурлыкающего во
сне. За ними по только-только поднявшейся, совсем еще маленькой травке
бежала Моня; что-то мяуканьем у дитя своего спрашивала, а тот отвечал ей
своим сладеньким, теплым мурлыканьем.
На полянке они развели костерок, воду вскипятили, супы приготовили;
отпустили на травку котенка, и улыбаясь, с сияющими материнской добротой
лицами, наблюдали, как он сначала с некоторой опаской, а потом со все
большим восторгом познает мир.
Вот застучал он по травинке лапкой: наблюдая, как она тоненькая, но
сильная, спокойно и плавно распрямляется каждый раз к Солнцу. Замурлы-
кал, когда обнаружил такое чудо, как маленький, средь трав золотящийся,
в неустанном движении прибывающий ручеек. Он замурлыкал громче, лапку в
воду окунул, отдернул ее, подняв в воздух несколько золотистых капель; к
костру пополз, желая узнать, что это за язычки такие, трещат, белыми
струйками в небо пускают, да тепло вокруг разливают. Тут взялась за дело
Моня - легонько оттолкнула свою чадо обратно к ручейку...
Каня вздохнула, смотрела теперь на покрытой светло-зеленой россыпью,
но все же, по большей части, темный еще лес.
- Печальная ты что-то в последнее время, Каненька, стала. - жизнера-
достно улыбнулась Люда.
Каня тоже улыбнулась в ответ, но неискренне, а затем только, чтобы не
