в первую очередь в эту сферу положу, а потом уж и сама. Мне бы только не
состарится там, вот я только об этом и думала не состариться бы там, мо-
лодой бы остаться! Вот о чем думаю...
- Да ты пей - там то выпивки не будет!
- Да вы говорите просто чего не знаете - все, что угодно там будет.
- А девочки будут? Ха-ха!
- И девочки и мальчики, все, что хочешь будет...
Судорога свела тело Дмитрия, он почувствовал, что чудовищный напор
раздирает изнутри его голову, что он умирает. Он белый, холодный и тря-
сущийся прополз к окну и склонился там над черной бездной выбрасывая в
нее содержимое своего желудка, глаза уже ничего не видели, но он стонал:
- Нет, я не хочу теперь умирать, не хочу теперь этого покоя, этой
пустоты, хоть она и была бы блаженством по сравнению с тем, что ждет ме-
ня... - по голове его хлестали капли, а он все стонал. - Теперь я до
конца буду с тобой, бедное человечество, уж думал я о тебе... мечтал о
счастье, думал с тобой в рай пойти - не удалось, так значит пойду в ад,
но убегать в пустоту от тебя, не стану... Нет - я люблю тебя! - он за-
кашлялся, его вновь стошнило и он обессиленный сполз куда-то на пол. Его
била дрожь, тело стонало, и он мог бы умереть, если бы захотел, но он не
хотел умирать, - Катя, Катя, нам уже никогда не быть вместе - не сужде-
но... может та, настоящая Катя, уже умерла, а может была счастлива до
тех пор пока не началось все это безумие... лучше бы ты умерла, погибла
в какой-нибудь катастрофе - а если ты сейчас уже там - в одной из
этих...
* * *
Следующий рассвет принес головную боль и бабье лето. Друзья ушли,
прибрав зачем-то никому уже не нужную квартиру.
На улице все залито было ослепительно яркими, теплыми лучами солнца,
который особенно ярко блистали во влажном после многодневных дождей ми-
ре. Сильный раскидистый тополь шевелил плотной, сочной кроной и шелест
от бессчетных листьев врывался дивным свежей мелодией в комнату, звал
прочь из этих бетонных узких стен на приволье, где можно насладиться да-
лями и хоть немного успокоить сердце.
А в груди Дмитрий, словно поселился маленький неутомимый кузнец, он
бабахал там часто и в голове эти удары отзывались скрипом несмазанных
петель...
Он шел прочь от города...
Последние дома уже остались за его спиной и теперь впереди в ярких
лучах, падающих с безбрежного неба, колыхалась зеленая даль - поля, пе-
релески, холмы, взгорья; вон речушка блещет, вон птица в небе...
Он испил из этой речушки холодной водицы, окунул в журчащую глубь го-
лову и потом лег на песчаном бережку около поваленной молнией старой бе-
резки и долго смотрел на небо.
- Если ты есть там - могучий, и не такой глупый как я и как все люди,
так приди сейчас или чуть позже, но только приди, не оставляй нас совсем
одних. А ведь если ты и есть, а ты должен быть, то знай, что люди скоро
совсем забудут о тебе - хотя, кто захочет тот будет видеть тебя, таким
каким им хочется видеть, и тот ложный ты, в миллиардах образов будет им
говорить то, что они хотят услышать и дозволять им все то, что они хо-
тят. Знаешь, господи, я ведь сейчас надеюсь робко, что есть все-таки ду-
ша и у человека, и у зверей, и у птиц, и у деревьев. Ведь весь мир твой
озарен изнутри этим прекрасным, все растет, стремиться вверх, развивает-
ся: из маленького ростка поднимается великий дуб, а из младенца, если он
жил истинно, вырастает мудрец, вечность чувствующий. И есть в мире лю-
бовь, что бы ни говорили, как бы в грязь ее не втаптывали, а все ж есть
она - разве же не она, разве же не любовь мною все это время руководи-
ла... Разве же одни только клетки мозга, воспоминания о ней хранящие,
все эти одинокие годы сил мне придавали! Вот оно ведь есть, есть!!! Ведь
я тогда, давно еще, в юности не тело в ней полюбил, а душу - душу, кото-
рая ее такой прекрасной делала! Ведь если бы я только тело одно полюбил,
так и нашел бы спокойствие, удовлетворение в этой сфере где не было ее,
а только лишь образ, который компьютеры из меня вытащили! Образ, тело
они вытащили, а душу то нет! Душу то не повторить компьютерам, она одна
- она целая вселенная, а там лишь пустышка мне вторящая... и не было мне
покоя! - он замолчал и по щекам его текли слезы, и глаза его так жгли,
что, казалось, прожгут небо и увидят тот вечный свет, который создал все
это... Потом он встал и пошел покачиваясь обратно к пустеющему с каждой
минутой городу.
- А быть может, мне просто сейчас очень-очень захотелось, чтобы ты
был на самом деле, чтобы ты спас всех нас и даже меня от этого безумия.
Мне просто так захотелось этого, что я действительно поверил в тебя...
Но, быть может, это опять только самообман, просто слабость - просто то
прекрасное, недостижимое, как вершина, вздымающейся над всем миром горы,
которая лишь мираж для слабых сердец... Но господи, господи, как хотел
бы я чтобы был ты на самом деле, чтобы спас всех нас раз уж мы сами
слишком для этого слабы, и я надеюсь, что мы еще встретимся, любимая...
* * *
Он прошел у кровавой стены "Электры" и затерялся среди бетона. Там
его ждала сфера, у которой он разделся и, взглянув на прощанье на нежное
сентябрьское солнце, живущее за окном, сказал:
- Закрой меня до последнего дня этого мира... там, а аду и в одино-
честве, я все же буду с тобой, человечество, любимое мое!
12.08.97 - 19.08.97
P. S. Если человек по настоящему любит, хоть всю свою родину, хоть
одну только девушку, его ничто не должно пугать: ни боль, ни расстоя-
ния... А если это пугает его, то значит - это не любовь, а лишь какой-то
самообман. Только высшая любовь - высшее самоотречение во благо любимого
и отличает нас от животных.
ГРАНИТНЫЕ БЕРЕГА
There's No Time For Us
There's No Place For Us
QUEEN "Who Wants To Live Forever"
Холоден, заполнен пронизывающими до костей ветрами, месяц ноябрь. Не-
бо затянуто низкими, быстро летящими, свинцово-серыми тучами, из которых
целыми днями падает к размокшей, покрытой холодной грязью земле, серая,
пробирающая дрожью, пелена дождя. Природа словно бы умирает в это время
года: птицы, которые так искренне заливаются трелями весной давно уже
улетели куда-то далеко, в жаркие страны, молчаливы черные дубравы, негде
нет ярких цветов, и лишь кое-где на покрытых густыми каплями ветвях,
дрожат в холодных порывах, почерневшие листья, им осталось жить совсем
немного, слабо-слабо держаться они, и каждый ледяной порыв может сорвать
их и бросить на черный ковер сложенный из мокрых и истлевших тел их
братьев...
О город Петра! - ты поднявшийся, гранитными стенами и гранитными бе-
регами, из топи русских болот, как холоден, как темен ты в это время го-
да! Все-все одето в холодный, твердый гранит: и набережные, и стены до-
мов, и небо, и воздух, и волны которые с тяжелым гневным рокотом обруши-
ваются на твои берега, словно бы пытаясь сокрушить их...
* * *
Пронзительно завыл где-то меж узко сдвинутыми крышами ветхих, старых
домишек, где-то меж их покрытыми, грязно-темными отеками, серых стен,
ветер. В серовато-промозглом воздухе пролетела с гранитного ледяного не-
ба, разорванная бумажка, она печально прошелестела что-то в воздухе и
пала в грязь, которую, казалось, размазал по всей улице, неравномерными,
местами слишком жирными и глубокими, мазками, какой-то безумный худож-
ник. Пустынна была эта улица, иногда лишь скрипнет где-нибудь дверь, да
мелькнет за грязным окном бледное и расплывчатое лицо, окруженное тьмой.
Иногда ледяные порывы приносили откуда-то издалека, быть может из друго-
го мира, шум людской толпы, но так эти голоса были далеки что казались
лишь каким-то призрачным мертвенным шепотом вплетенным в вой ветра. И
ветер уносил эти голоса куда-то дальше по улице, где серый воздух сгу-
щался и стены домов расплывались в зябком мареве.
В этом сером морозном и вязком воздухе неожиданно резко застучали
удары каблучков, они, словно острые копья, пронзали болотное марево. А
вскоре из зяби вынырнула и фигурка: девушка среднего роста, одетая в
темно-зеленое старое пальтишко, запачканное кое-где в грязи, тесно-русые
ее волосы убраны были в аккуратную, полную косу, спускающуюся до плеч, а
бледное личико выглядело уставшим, изнеможенным даже, она жалась к сте-
нам домов, стараясь обходить грязь, но это ей не вполне удавалось -
грязь была повсюду.
Вдруг от стены, навстречу девушке выступила высокая фигура. Это был
человек - быть может юноша лет двадцати, а может и тридцатилетний мужчи-
на, трудно было определить это с точностью - лицо его было покрыто нале-
тами грязи и копоти; заросшие двухнедельной щетиной щеки; волосы длинные
спутанные, словно бы облитые какими-то помоями; одет он был в какое-то
рванье, насквозь пропитанное грязью, местами разорванное, в разрывах
видно было бело-синее, тощее, замерзающее тело. Вообще обликом своим он
скорее походил на кошмарное видение, на мертвеца восставшего из могилы,
потому девушка и испугалась и отдернулась от него и наверное бросилась
бы бежать прочь, приняв его за какого-нибудь безумца или насильника, ес-
ли бы не его голос...
Голос этот был мягок и очень печален, негромок, спокоен и тепел слов-
но дыхание весны; только услышав первые звуки, не поняв даже слов, по-
чувствовала она как сердце ее словно бы охватило мягкая волна сотканная
из вечернего заката, когда золотисто-бордовый, жаркий солнечный диск,
опускается за край небосвода. Потому она остановилась и внимательно
взглянула на этого человека.
- Извините я вас кажется напугал, - говорил он, - простите ради бога,
не хотел... Хотя знаю мой облик сейчас не может вызывать ничего кроме
отвращения, ведь я похож на кошмарный сон не так ли?... Ох, девушка,
знаете ли у меня есть картина, я совсем недавно нарисовал ее... старал-
ся... Хотите покажу вам, если вам понравиться, если захотите купить я
продам, совсем не за дорого, сколько денег дадите столько и возьму, мне
бы, хлебушка покушать, я так давно ничего не ел... Не помню уже сколько.
- Вы голодны... - проговорила девушка, и жалость к этому голодному
художнику вдруг разом охватила всю ее сущность, она неуверенно подошла к
нему, вглядываясь в его глаза. О какими были удивительными были его гла-
за - на этом грязном, изнеможенном лице, на этой серой улице, во всем
этом огромном гранитном городе, они были необычайно ясны, глубоки, жгучи
и печальны. "Господи, как же они печальны!" - вспыхнуло в ее голове.
- Как вас зовут? - спросила она.
- Анатолий, - ответил юноша, который смотрел теперь на личико девуш-
ки. Лицо ее вовсе не было лицом красавицы - нет, худенькое, бледненькое
личико, которое однако притягивало к себе взгляд словно некий могучий
магнит. Какая-то внутренняя сокрытая еще сила переполняла ее и нечто ог-
ромное и прекрасное рвалось из каждой ее черточки, рвалось вверх и
что-то пламенное охватывало душу от одного только взгляда на нее.
- А меня зовут Аня, - произнесла она. - Вы знаете Анатолий, у меня
нет денег, но если хотите я могу вас накормить, пойдемте ко мне домой...
- Да, право я был бы очень вам благодарен, но только перед этим поз-
вольте все-таки показать вам мою картину, если она вам понравиться так
забирайте, да-да непременно возьмите ее Аня, обязательно возьмите... Вы
