рившись спиной о перекошенные лестничные перила. А отец вырвал из Аниных
рук картину, оттолкнул Аню вслед за Анатолием и разорвал картину на две
части бросил ее себе под ноги и с остервенением стал топтать, бессвязные
ругательства вырывались при этом из его глотки.
Аня вдруг зарыдала и, обхватив покачивающегося от слабости Анатолия,
восклицала:
- Да что же это!...
В дверном проеме, за спиной отца, появилось заплаканное распухшее
женское лицо, с разбитой в кровь губой, то была мать Анны. Она схватила
своего мужа за руку и запричитала:
- Кирюша, уймись! прошу уймись!
А он оттолкнул ее вглубь квартиры и не удержавшись на трясущихся но-
гах упал бы, да схватился за дверную ручку и вновь заорал благим матом:
- А ну дочь давай в хату! Я тебя сейчас уму разуму поучу, будешь у
меня знать... А ты, - ткнул он в Анатолия, - если я еще раз рожу твою
немытую увижу, так отделаю так что мать родная не узнает!
Аня повернулась к нему и в глазах ее гнев смешался с растерянностью:
она не могла поверить, что эта картина, это окно в мир иной, слившееся в
ее сердце во что-то единое, прекрасное и жаркое вместе с чувством к Ана-
толию, что это ставшее уже частью ее самой, было так просто разорвано и
истоптано.
А отец уже вновь подошел к ней и схватив за руку потащил за собой.
Аня вновь вырвалась, на этот раз не ловко по кошачьи, а силой, именно
силой. Так в мгновенья наивысших духовных переживаний, даже в слабых те-
лах черпаются из духа силы великие.
- Я уйду! - закричала она, и в этот миг приоткрылась одна дверь на
площадке, на миг показалось испуганное старушечье лицо и дверь захлопну-
лась, а Аня все кричала в истерике отступая по лестнице и уводя за собой
Анатолия:
- Довольно с меня! Хватит!... Как ты мог... ты не человек после это-
го, не отец мне, ты... ты хуже животного!... Ухожу, видеть тебя не могу.
- А ты потаскуха! - заревел словно разъяренный бык ее отец, - Ну иди,
иди со своим художником! Тебе мое проклятье! Иди, иди!
Аня всхлипывая, потащила Анатолия за собой вниз по лестнице, а вослед
им раздался крик Аниной матушки:
- Доченька, вернись! Да куда же ты?! Вернись! - последний крик был
совсем уж пронзительным, таким что инвалид под лестницей словно бы отве-
чая ему сам зашелся в крике:
- Да заткнитесь же вы! Дайте мне заснуть!
Аня, по щекам катились слезы, все тащила за собой Анатолия и пригова-
ривала:
- Что же это он сделал... никогда, никогда я ему этого не прощу! То-
лечка, скажите, вы на меня очень сердитесь... вот я какая дура правда?
Точно на беду вы со мной встретились... Нет, нет, - тут же сама испугав-
шись своих слов поправляла она, - не на беду, не на беду, я знаете, То-
лечка, буду теперь всегда с вами, хорошо? Ладно? Буду вам помогать как
смогу, все что хотите теперь для вас сделаю. И вы ведь вновь нарисуете
такую картину и даже еще лучше, ведь это у вас в душе, да ведь Толечка?
В это время они вышли на улицу где стало совсем уже темно и в режущим
холодными порывами, жестком воздухе, летели и летели на мостовую бесс-
четные мириады снежинок; кое-где продиралось сквозь эту падающую без
конца к земле ледяную массу, пламя костров, и еще с более оживленных
улиц, виделись и мигали среди метели маленькие светлячки-фонарики.
- Ну вот и настоящая зима началась, - слабым голосом проговорил Ана-
толий и закашлялся, страшным, душившим его кашлем. Что-то заклокотало и
треснуло в его горле словно бы разорвалось. Наконец он засипел, - теперь
мне надо назад в мой подвал. Анечка я сам дойду, слышите?! Хватит уже,
оставьте меня и идите отогревайтесь у себя дома!
Аня вела его по улице, продираясь среди наметаемых сугробов в ту сто-
рону откуда, как ей запомнилось, они пришли.
- Если бы у меня был дом Толечка, то ты сейчас бы отогревался в нем.
Неужели ты этого не понимаешь, - горестно говорила она, проходя какой-то
подворотней где у стены валялась бесформенная заметенная снегом фигура,
не то человека, не то собаки. Аня говорила: "- А моя матушка, сестры и
Петенька, что с ними без меня будет... хотя я сейчас им только лишний
рот, на почте то сейчас тоже все перевернулось, меня и не подпускают,
стоят там какие-то люди с винтовками... Да, я им сейчас только обуза,
кому я такая нужна... Нет не вернусь я домой, Толечка, вы даже не угова-
ривайте меня..."
А Анатолия вновь душили приступы кашля, каждый шаг давался ему все с
большим и большим трудом, озябшие ноги превратились в две негнущиеся
палки, которые совсем не держали тело, а все норовили завалиться в любой
из сугробов, которые казались Анатолию мягкими, теплыми перинами, в ко-
торых согреется он и заснет сладким сном. Потому он ничего не отвечал
Ане, все силы свои он употреблял на то чтобы сделать еще один шаг, и все
же казалось ему что проваливается он в бездонную черную яму, все тело
его и голова, все проваливались и проваливались куда-то вниз.
А Аня чувствовала каким невыносимо тяжелым стало его тело, которое
она придерживала и волокла за собой то одной то сразу двумя руками. И ей
каждый шаг давался с трудом и ноги устали, и голова кружилась - она ведь
как и Анатолий почти ничего не ела в последние дни, только у нее не было
этого жуткого кашля который разрывал Анатолия изнутри. Она хрипела "-Те-
бе же Толечка врач сейчас нужен. Не в подвал нам надо идти, а в больни-
цу..." - и она оглядевшись завернула в другую сторону.
Что описывать ту мучительную дорогу сквозь ревущий, гранитный мрак,
сквозь сугробы, сквозь сбивающий с ног леденящий ветер который заблудил-
ся меж бездушных стен и свистел отчаянно, жалобно и гневно, словно волк
загнанный в ловушку - волк которому не было здесь простора, пойман он
был средь этих стен. Что описывать ту дорогу, которая превратилась для
них в нескончаемую череду, мучительно тяжелых шагов, когда каждый из
этих шагов давался как надрывный, насильственный рывок, когда ноги увя-
зали в снегу словно в болотной тине, когда голодные, замерзшие тела не
слушались и только быстро бьющееся в груди Анечки сердце давало силы
сделать еще один шаг не только ей, но и согревало Анатолия и придавало
сил и ему.
Но наконец этот мучительный путь был закончен и они, измученные и за-
мерзшие, остановились у больших железных ворот, за которыми виделось в
свете фонарей, большое здание больницы, и несколько автомобилей и бричек
стоявших у ее крыльца.
Рядом с воротами маняще, зовя согреться, трещал костер и рядом с ним
стояли темные фигуры. Они вытянули руки к вьющемуся по мостовой пламени
и громко меж собой о чем-то спорили. Когда же из ревущей вьюги вынырнули
Аня и слабо постанывающий, с посиневшими губами, Анатолий, один из них
поднял ружье и предостерегающе крикнул:
- Эй, стой! Кто идет, назовись!
Аня крикнула что-то в ответ и подошла к пламени.
- Пропустите нас, - задыхаясь говорила она, - видите, ему очень нужна
помощь, он умирает...
Часовой опустил ружье и разглядывал Анечку, посмотрел на Анатолия по-
хожего на мертвеца, с клонящейся на замерзшую грудь, белой, словно бы
седой, головой и, вздохнув, молвил:
- Где такого откопала то девица? Ему уж не поможешь теперь... Кто он
тебе муж, брат?
Аня рассеяно качала головой.
- Ну так и брось его, - предложил неожиданно часовой, - сдался он те-
бе, сейчас знаешь таких мерзляков много развелось. Давай, подходи, пог-
рейся с нами.
- Пропустите меня скорее! - вскинув голову с жаром говорила Аня, -
Нельзя терять ни минуты, ну скорее же!
- Вот что барышня, - усмехнулся в побеленную бороду часовой, - У нас
приказ никого не пускать, больница занята, закрыта, все! - и увидев как
посерело, осунулось сразу Анино лицо, как вздохнула она вся мученически
поспешил добавить, - Нет, ну я тоже человек, а не зверь, и все вот това-
рищи вам сочувствуют, - он кивнул на фигуры других охранников которые
переступали с ноги на ногу у костра и с любопытством поглядывали на
Анечку, - но пустить мы вас не можем, вот предлагаю постоять здесь с на-
ми до утра, погреемся, поболтаем, а? А этого вашего мерзляка положим
где-нибудь рядом, авось отлежится и согреется, а не согреется так и черт
с ним, я то чай не хуже, у меня, по секрету тебе скажу вот что есть, -
часовой достал из кармана объемную металлическую фляжку, - хоть на-
чальство, понимаешь, запрещает, а все ж нутро то согреть надо; так я ба-
рышня говорю?...
Аня, подавив рвущейся из груди пронзительный вопль, повернулась и
пошла, спотыкаясь на каждом шагу, волоча, за собой едва живого Анатолия,
холодное тело которого заваливалось в разные стороны при каждом шаге.
Вослед Ане кричал разговорчивый часовой:
- Да замерзнешь ведь дурочка! Куда с ним пошла то?! А ну вернись! Те-
бе говорю - вернись!
"-Куда я с ним пошла?" - неслось в гудящей от холода и от боли, голо-
ве Ани: "-Ведь право, я во всем виновата, зачем я его позвала за собой?
Не головой думала, а сердцем и вот теперь из-за меня дуры, этот человек,
этот замечательный, прекрасный, талантливый, добрый человек замерзает,
разве же дойдем мы теперь до его подвала... конечно же нет, у меня у са-
мой ноги уже одеревенели, вот повалюсь сейчас вместе с ним в сугроб и
найдем мы там себе теплую кроватку на все времена... нет это не выход,
он должен жить, я должна его спасти, ему нужны лекарства, я даже знаю
какой настой и таблетки... но ведь денег то нет... так надо зайти в ка-
кой-нибудь подъезд - надо сначала хоть немного отогреться..."
Она поволокла Анатолия к ближайшему дому - огромной холодной каменной
громаде, в стенах которой горели, словно входы в непреступные теплые пе-
щеры, окна. Вот и подъезд; немалых трудов стоило Ане открыть массивную
дверь, в какой-то миг, она даже испугалась что дверь заперта и что ей не
дотащить уже стонущего что-то в бреду Анатолия до следующего подъезда.
Но дверь все же открылась и Аня протащила Анатолия в проем. В мутном
свете лампочки видна была широкая лестница поднимающаяся вверх и еще од-
на лестница, спускалась в подвал и терялась там во мраке; дверь в подвал
однако была закрыта. Тогда Анечка протащила Анатолия под лестницу подни-
мающуюся на этажи, так в темноте, нащупала она рукой какие-то смятые ко-
робки и материю, положенную на полу, в углу запищали мыши. Видно это бы-
ло прибежищем какого-то бездомного, который перебрался в другое место; в
воздухе повисла вонь испражнений, но здесь, по крайней мере, было тепло,
гудели где-то совсем неподалеку батареи отопления, из-за стен слышен был
и гул ветра.
Аня осторожно положила Анатолия на пол и сама села с ним рядом, дыша-
лось тяжело, воздух вырывался из горла с хрипом. Анатолий стонал, вер-
телся, у него началась горячка - когда Аня положила ему руку на лоб он
оказался горячим и покрытым испариной, Анатолий перехватил ее руку и
прижал к горящим губам:
- Анечка, - быстро шептал он, - даже не вериться что так недавно с
вами познакомился... как кружится голова, все... все кружиться и плы-
вет... Анечка я вам не говорил вы...
- Нет, нет ничего не говорите, - низко склонившись над ним шептала
Аня, для которой за часы прошедшие с их знакомства этот человек стал для
нее самым близким, самым дорогим и самым любимым, - Все будет хорошо, вы
только не волнуйтесь, все будет хорошо, я помогу вам, и все у нас будет
хорошо и вы нарисуете еще много прекрасных картин. Так, сейчас я только
отдышусь и пойду...
- Я умираю, побудьте еще со мной недолго, - тут его начали душить
приступы кашля, а потом слова его перешли в бессвязные стоны.
- Нет я все таки пойду, - сжав все лицо в какой-то непереносимой му-
чительной гримасе, выдавила из себя Аня.
О знал бы кто-нибудь что творилось на душе ее. Какие штормы, какие
бури, сотрясали изнутри всю ее, как что-то резало всю ее, и в то же вре-
мя возносилась в бесконечном самоотвержении для блага любимого. Да, она
