Митфорд, временами, хотя очень редко, какой-нибудь художник
или скульптор. Затем еще д-р Дитрих, имперский ??? и всегда
Мартин Борман, очень незаметный секретарь Рудольфа Гесса. На
улице ожидали несколько сот человек, которым достаточно было
нашего присутствия, чтобы знать, что "он" приедет.
Сплошное ликование снаружи: Гитлер направлялся к нашему
углу завсегдатаев, с одной стороны отгороженному полустеной;
при хорошей погоде мы сидели в небольшом дворе. Хозяина и
обеих официанток приветствовали с напускной любезностью: "Что
сегодня хорошего? Равиоли? Если бы они не были такими вкусны-
ми. Слишком уж они соблазнительны". Гитлер щелкал пальцами:
"Все было бы хорошо у Вас, господин Дойтельмозер, но моя фи-
гура! Вы забываете, что фюреру нельзя есть то, чего хочется".
Затем он долго изучал меню и выбирал равиоли.
Каждый заказывал, что хотел: шницель, гуляш, также боч-
ковое венгерское вино; несмотря на шутки, которые Гитлер вре-
мя от времени отпускал по адресу "пожирателей трупов" или
"пьяниц", можно было без стеснения позволить себе все. В этой
компании все были среди своих. Было безмолвное соглашение: не
говорить о политике. Единственным исключением была мисс Мит-
форд, которая и позднее, в годы напряженности агитировала за
свою родную Англию и часто буквально умоляла Гитлера все с
ней уладить. Несмотря на холодную сдержанность Гитлера, она
не отступала все эти годы. Потом, в сентябре 1939 года, в
день объявления Англией войны, она попыталась покончить с со-
бой в мюнхенском Английском парке при помощи слишклм малень-
кого пистолета. Гитлер сдал ее на попечение лучших специалис-
тов Мюнхена и затем отправил ее в спецвагоне через Швейцарию
в Англию.
Основной темой во время таких обедов обычно были утрен-
ние визиты к профессору. Гитлер рассыпался в похвалах тому,
что он увидел; он без труда запоминал все детали. Его отноше-
ние к Троосту было как у ученика к учителю, он напоминал мне
мое некритическое восхищение Тессеновым.
Эта черта очень нравилась мне; меня удивляло, что этот
человек, на которого молилось его окружение, был еще способен
к чему-то похожему на почитание. Гитлер, который сам себя
чувствовал архитектором, в этой области уважал превосходство
специалиста, в политике он бы этого не сделал никогда.
Он откровенно рассказывал, как семья Брукман, одна из
культурнейших издательских семей Мюнхена, познакомила его с
Троостом. У него словно "пелена с глаз упала", когда он уви-
дел его работы. "Я больше не мог терпеть того, что рисовал до
сих пор. Какое счастье, что я познакомился с этим челове-
ком!" Это было действительно так; невозможно себе предста-
вить, каким был бы его архитектурный вкус без влияния Троос-
та. Один раз он показал мне альбом с набросками, сделанными в
начале двадцатых годов. В них сквозило пристрастие к монумен-
тально-парадным сооружениям в стиле новое барокко 90-х годов
прошлого века, которые определяют облик венского Ринга; часто
эти архитектурные проекты странным образом перемежались на
одной и той же странице с эскизами оружия и военных кораблей.
По сравнению с этим архитектура Трооста была попросту
скупой. Поэтому его влияние на Гитлера также оказалось эпизо-
дичным. До конца своих дней Гитлер хвалил архитекторов и соо-
ружения, которые служили ему примером для его ранних наброс-
ков: Парижскую Гранд Опера (1861-1874) Шарля Гарнье: "Ее
лестница - самая красивая в мире. Когда дамы в своих дорогих
туалетах спускаются вниз, а лакеи стоят по обеим сторонам, а,
господин Шпеер, мы тоже должны построить что-то подобное! Он
мечтательно говорил о Венской опере: "Великолепнейшая опера в
мире с превосходной акустикой. Когда я в молодости сидел там
на четвертом ярусе..." Об одном из двух архитекторов, постро-
ивших это здание, ван дер Нюлле, Гитлер рассказывал: "Он счи-
тал, что опера ему не удалась. Вы знаете, он был в таком от-
чаянии, что за день до открытия пустил себе пулю в лоб. А
открытие превратилось в его величайший триумф, весь мир апло-
дировал архитектору!" Такие рассказы потом нередко переходили
в рассуждения, в каких тяжелых положениях и сам он уже нахо-
дился и как тем не менее всегда выходил из них благодаря
счастливому повороту судьбы. Никогда нельзя сходить с дистан-
ции.
Особое пристрастие он питал к многочисленным позднеба-
рочным театральным зданиям Германа Гельмера (1849-1919) и
Фердинанда Фельнера (1847-1916), застраивавших ими по одной и
той же схеме не только Австро-Венгрию, но и Германию конца
XIX века. Он знал, в каких городах есть их сооружения и позд-
нее приказал привести в порядок запущенный театр в Аугсбурге.
Но он также ценил более строгих зодчих XIX века, таких
как Готфрид Гемпер (1803-1879), построивший в Дрездене оперу
и картинную галерею, а в Вене Хафбург и ??? и Теофиль Хансен
(1803-1883), воздвигнувший несколько значительных построек в
стиле классицизм в Афинах и Вене. Как только немецкие войска
в 1940 г. заняли Брюссель, мне пришлось поехать туда, чтобы
ознакомиться с огромным дворцом юстиции, построенным Пелером
(1817-1879), бывшим предметом его мечтаний, хотя он знал его,
как и Парижскую оперу, лишь по чертежам. После моего возвра-
щения он заставил рассказать все до мельчайших подробностей.
Это был архитектурный мир Гитлера. Но в конце концов его
всегда тянуло на вычурное необарокко, которое кулитивировал и
Вильгельм II со своим придворным архитектором Ине: в принци-
пе, всего-навсего "упадочное барокко", аналогичное стилю,
сопровождавшему распад римской империи. Так Гитлер в области
архитектуры, точно также как и живописи и скульптуры застрял
в мире своей молодости: это был мир 1880-1910 г.г., придавший
особые черты его художественному вкусу, как и его политичес-
ким и идеологическим представлениям.
Для Гитлера были характерны противоречивые склонности.
Так, хотя он открыто восторгался своими венскими кумирами,
которые произвели на него большое впечатление в его молодые
годы, тут же заявлял: "Только благодаря Троосту я понял, что
такое архитектура. Как только у меня появились деньги, я стал
покупать у него один предмет обстановки за другим, осматривал
его сооружения, интерьеры "Европы" и всегда был благодарен
судьбе, явившейся мне в образе фрау Брукман и сведшей меня с
этим мастером. Когда у партии появились значительные средс-
тва, я заказал ему перестройку и отделку "Коричневого дома".
Вы его видели. Какие у меня из-за этого были трудности! Эти
мещане в партии сочли это расточительством. А чему я только
не научился у профессора в ходе этой перестройки!"
Пауль Людвиг Троост был вестфальцем высокого роста,
стройным, с наголо обритой головой. Сдержанный в разговорах,
без жестов, он принадлежал к той же группе архитекторов, что
и Петер Беренс, Йозеф М. Ольбрих, Бруно Пауль и Вальтер Гро-
пиус, которая в качестве реакции на богатый орнаментами
югендштиль создали почти лишенное орнаментов направление,
экономно использующее архитектурные средства, и сочетающее
спартанский традиционализм с элементами модернизма. Троост,
хотя и добивался время от времени успехов на конкурсах, но до
1939 г. ему никогда не удавалось войти в число лидеров.
Какого-то "стиля фюрера" не было, сколько бы партийная
печать ни распространялась на эту тему. То, что было объявле-
но официальной архитектурой рейха, было всего-навсего троос-
товой трактовкой неоклассицизма, который потом был размножен,
видоизменен, преувеличен или даже искажен до смешного. Гитлер
ценил в классицизме его преувеличенный характер, тем более,
что он считал, что нашел в дорическом роде некоторые точки
соприкосновения с его германским миром. Несмотря на это, было
бы неверно искать у Гитлера идеологически обоснованный архи-
тектурный стиль. Это не соответствовало его прагматическому
мышлению.
Без сомнения, у Гитлера были определенные намерения,
когда он регулярно брал меня с собой в Мюнхен на свои строи-
тельные совещания. Очевидно, он хотел сделать и меня учеником
Трооста. Я был готов учиться и, действительно, многому нау-
чился у Трооста. Богатая, но из-за ограничения простыми эле-
ментами формы все же сдержанная архитектура моего второго
учителя оказала на меня решающее воздействие.
Затянувшаяся застольная беседа в "Остерии" закончилась:
"Профессор сказал мне сегодня, что в доме фюрера сегодня рас-
палубят лестницу. Я едва могу этого дождаться. Брюкнер, при-
кажите подать машину, мы сейчас же поедем туда. Вы, конечно,
поеде с нами?"
Он поспешно вбежал на лестницу Дома фюрера, осмотрел ее
снизу, с галереи, с лестницы, опять поднялся наверх, он был в
упоении. Наконец, были осмотрены все углы стройки, Гитлер еще
раз доказал, что точно знает каждую мелочь и размеры всех
комнат и как следует ошеломил всех участников строительства.
Довольный тем, как продвинулось дело, довольный самим собой,
потому что он был причиной и двигателем этих строек, он дви-
нулся к следующей цели: вилле своего фотографа в районе Мюн-
хена Богенхаузен.
При хорошей погоде там подавали кофе в маленьком саду,
окруженном садами других вилл, площадь которого была не боль-
ше двухсот метров. Гитлер пытался противостоять искушению съ-
есть кусок пирога, но под конец, отпуская комплименты хозяй-
ке, разрешал положить себе немного на тарелку. Если светило
солнце, случалось, что фюрер и рейхсканцлер снимал пиджак и в
одном жилете ложился на газон. У Гофманов он чувствовал себя,
как дома, однажды он попросил принести томик Людвига Тома,
выбрал пьесу и читал ее вслух.
Особенную радость доставили Гитлеру картины, которые фо-
тограф прислал ему на выбор домой. Вначале я просто онемел,
когда увидел, что Гофман демонстрировал Гитлеру и что ему
нравилось, позднее я к этому привык, но не отказался от кол-
лекционирования ранних романтических ландшафтов, например,
Ротмана, Фриза или Кобеля.
Одним из любимых художников Гитлера был Эдуард Грюнцер,
который со своими пьющими монахами и управляющими винными
погребами вообще-то больше подходил к образу жизни фотографа,
чем аскета Гитлера. Но Гитлер рассматривал картины с "худо-
жественной" точки зрения: "Как, это стоит всего 5000 марок?"
Продажная стоимость картины составляла никак не больше 2000
марок. "Знаете, Гофман, это даром! Посмотрите на эти детали!
Грюцнера сильно недооценивают". Следующая картина этого ху-
дожника обошлась ему значительно дороже. "Его просто еще не
открыли. Рембрандт тоже ничего не значил даже много десятиле-
тий спустя после своей смерти. Его картины тогда отдавали
почти бесплатно. Поверьте мне, этот Грюцнер когда-нибудь бу-
дет цениться так же, как и Рембрандт. Сам Рембрандт не смог
бы изобразить это лучше".
Во всех областях искусства Гитлер считал конец XIX века
одной из величайших эпох человеческой культуры. Он только
считал, что из-за малой удаленности во времени она еще не по-
нята. Но это почитание кончалось там, где начинался импресси-
онизм, в то время как натурализм Ляйбла или Тома соответство-
вал практичному вкусу. Выше всех он ставил Макарта, высоко
ценил и Шпицвега. В этом случае я мог понять его пристрастие,
несмотря на то, что его восхищала не столько широкая и часто
импрессионистская манера, сколько скорее жанр, изображение
жизни добропорядочных немцев, мягкий юмор, с которым Шпицвег
посмеивался над мюнхенскими мещанами своего времени.
Позднее обнаружилось, что эту любовь к Шпицвегу эксплуа-
тировал фальсификатор, это было неприятной неожиданностью для
фотографа. Гитлер вначале забеспокоился, какие из его Шпицве-
гов настоящие, но очень скоро подавил эти сомнения и сказал
со злорадством: "Знаете, те Шпицвеги, которые висят у Гофма-
на, частично являются подделками. Мне это бросается в глаза.
