Годы спустя Гитлер вспомнил это приглашение. "Я обратил
на Вас внимание во время осмотров. Я искал архитектора, кото-
рому я когда-нибудь смог бы доверить свои строительные планы.
Он должен быть молод, Вы же знаете, эти планы ориентированы
далеко в будущее. Мне нужен человек, который и после моей
смерти продолжил бы их осуществление, авторитет которого был
бы связан с моим именем. Такого я увидел в Вас".
После нескольких лет неудач я был одержим желанием рабо-
тать и мне было двадцать восемь лет. За крупный заказ я, как
Фауст, продал бы душу. И вот я нашел своего Мефистофеля. Выг-
лядел он не менее обаятельно, чем у Гете.
Глава 4
Мой катализатор
Я был от природы прилежен, но мне всегда был необходим
определенный толчок, чтобы открыть новые способности и высво-
бодить новую энергию. И вот я нашел свой катализатор, более
мощный и сильнодействующий я не смог бы найти. Я должен был
полностью выкладываться, темп все ускорялся, и нагрузки пос-
тоянно увеличивались.
Тем самым я лишился того, вокруг чего и протекала моя
жизнь: семьи. Гитлер привлекал и воодушевлял меня, я пол-
ностью попал под его влияние, и вот уже я принадлежал работе,
а не она мне. Гитлер умел заставить ? своих сотрудников с
максимальным напряжением. "Человек растет по мере того, как
возрастают его задачи", - считал он.
В течение двадцати лет, проведенных мной в тюрьме Шпан-
дау, я часто спрашивал себя, что бы я сделал, если бы распоз-
нал действительное лицо Гитлера и истинную природу установ-
ленного им господства. Ответ был банальным и одновременно
удручающим: я вскоре уже не мог отказаться от своей должности
архитектора Гитлера. Мне еще даже не было тридцати и мне ри-
совались самые волнующие перспективы, о которых только может
мечтать архитектор.
Кроме того, моя жажда деятельности вытесняла проблемы, с
которыми я неизбежно должен был бы столкнуться. В будничной
суете отступала всякая нерешительность. Когда я писал эти ме-
муары, я все больше и больше удивлялся, а потом был просто
поражен, что до 1944 г. так редко, собственно, почти никогда,
не находил времени, чтобы поразмыслить о себе самом, о том,
что я делаю, что никогда не размышлял о своем существовании.
Сейчас, когда я предаюсь воспоминаниям, у меня возникло ощу-
щение, что что-то подняло меня тогда над землей, лишило меня
всех корней и подчинило многочисленным чужим силам.
Если оглянуться назад, почти больше всего меня пугает
то, что в то время я в основном беспокоился, каким путем я,
как архитектор, пойду, я отходил от уроков Тессенова. Напро-
тив, я, по-видимому, считал, что лично меня не касается, ког-
да я слышал, как люди моего круга говорят об евреях, масонах,
социал-демократах или свидетелях Иеговы, как о стоящих вне
закона. Я считал, что достаточно было не участвовать в этом
самому.
Рядовым членам партии внушали, что большая политика
слишком сложна, чтобы они могли иметь о ней свое суждение.
Вследствие этого каждый всегда чувствовал себя ответственным,
и в то же время никогда не аппелировали к личной ответствен-
ности. Вся структура системы была направлена на то, чтобы не
дать возникнуть конфликтам со своей совестью. Следствием это-
го была полная стерильность всех разговоров и споров между
единомышленниками. Было неинтересно взаимно поддерживать
стандартные мнения.
Еще более сомнительным было подчеркнутое ограничение от-
ветственности рамками своей компетенции. Круг общения ограни-
чивался своей группой, например, архитекторами, врачами,
юристами, техниками, солдатами или крестьянами. Профессио-
нальные организации, в которые каждый входил автоматически,
назывались палатами (палата врачей, палата искусств), и это
название очень метко определяло обособление в отдельные,
словно отделенные друг от друга стеной области жизни. Чем
дольше существовала система Гитлера, тем в меньшей степени
даже представления выходили за пределы таких отдельных палат.
Если бы это упражнение было растянуто на несколько поколений,
то уже это иссушило бы систему, потому что мы пришли бы к
своего рода "кастовости". Меня всегда ошарашивало противоре-
чие с провозглашенной в 1933 г. "народной общностью", потому
что интеграция, к которой оно стремилось, таким образом отри-
цалась или же ей чинились препятствия. В конечном счете это
была общность изолированных. В отличие от того, как это, мо-
жет быть, звучит сегодня, для нас ведь не было пустой пропа-
гандистской формулой то, что надо всем "думает и управляет
фюрер".
Восприимчивость к таким явлениям мы получили в юности.
Наши принципы мы получили от иерархического государства, а
именно в то время, когда законы военного времени еще более
усугубили его субординационный характер. Может быть, этот
опыт подвел нас как солдат к такому мышлению, с которым мы
вновь столкнулись в гитлеровской системе. Жесткий порядок был
у нас в крови; по сравнению с ним либерализм Веймарской рес-
публики казался нам гнилым, сомнительным и уж ни в коем слу-
чае не достойным подражания.
Чтобы всегда быть под рукой у моего хозяина, я снял для
архитектурного бюро ателье художника на Беренштрассе в нес-
кольких сотнях метров от рейхсканцелярии. Мои сотрудники, все
без исключения молодые люди, работали, забыв о личной жизни,
с утра до поздней ночи; обедом нам обычно служила пара бу-
тербродов. Только около десяти часов вечера мы, обессиленные,
завершали свой рабочий день легким ужином в находящемся поб-
лизости Пфальцском винном погребке, где мы еще раз обсужда-
ли все, что успели сделать за день.
Правда, крупных заказов все еще не было. Гитлер по-преж-
нему давал мне разовые горящие поручения, по всей видимости,
моей наиболее сильной стороной для него была способность
быстро выполнять заказы: кабинет его предшественников на вто-
ром этаже рейхсканцелярии тремя окнами выходил на Вильгельмс-
платц. В эти первые месяцы 1933 г. там почти всегда собира-
лась толпа, скандировавшая "фюрер", вызывая его. Поэтому в
комнате стало невозможно работать; Гитлер этого не хотел и по
другой причине: "Слишком мал! Шестьдесят квадратных метров -
это площадь, достаточная для одного из моих сотрудников! А
где мне прикажете присесть с каким-нибудь иностранным гостем?
Может, в этом закутке? А за письменным столом такого размера
сидеть только моему директору конторы".
Гитлер поручил мне оборудовать под новый кабинет зал,
расположенный за садом. В течение пяти лет его удовлетворяло
это помещение, хотя он считал его временным. Но и кабинет в
новой рейхсканцелярии, построенной в 1938 г., вскоре также
перестал удовлетворять его. К 1950 г. в соответствии с его
указаниями и моими планами должен был быть осуществлен окон-
чательный проект рейхсканцелярии. Там для Гитлера и его пре-
емников грядущих столетий предусматривался рабочий зал пло-
щадью 960 квадратных метров, в 16 раз больше кабинета его
предшественников. Впрочем, я, переговорив с Гитлером, прист-
роил к этому залу личный кабинет, его площадь опять составила
около 60 кв.м.
Старым кабинетом больше нельзя было пользоваться, потому
что отсюда он хотел свободно выходить на "новый исторический
балкон", спешно пристроенный мной, чтобы оттуда являться тол-
пе. "Окно было для меня слишком неудобным, - довольно заявил
мне Гитлер, - я не был виден со всех сторон. Не могу же я, в
конце концов, свешиваться оттуда". Автор проекта первого но-
вого здания рейхсканцелярии, профессор Берлинского Техничес-
кого института Эдуард Йобст Зидлер заявил протест против та-
ких изменений, а Ламмерс, начальник рейхсканцелярии,
подтвердил, что наши действия являются нарушением авторского
права. Гитлер с издевкой отвел претензии: "Зидлер испоганил
всю Вильгельмсплатц. Это выглядит как офис мыловаренного кон-
церна, а не как центр империи. Что он там думает! Что он мне
еще и балкон построит?!" Но он согласился дать профессору за-
каз на строительство в качестве компенсации.
Через несколько месяцев мне поручили возвести барачный
лагерь для строителей только что начатого автобана. Гитлеру
не нравилось, как их до сих пор размещали, и он хотел, чтобы
я разработал типовой проект для всех таких лагерей. С нор-
мальными кухнями, прачечными и душевыми, клубными помещениями
и комнатами на двоих, он, без сомнения, выгодно отличался от
существовавших до этого строительных городков. Гитлер входил
в мельчайшие детали этого образцового сооружения и спрашивал
меня, какое впечатление оно произвело на рабочих. Таким я
представлял себе национал-социалистического вождя.
Пока шли работы в квратире канцлера, Гитлер жил в квар-
тире своего госсекретаря Ламмерса, на самом верхнем этаже ад-
министративного здания. Здесь я часто принимал участие в его
обедах и ужинах. Вечерами чаще всего собирались люди, посто-
янно сопровождавшие Гитлера, многие годы возивший его шофер
Шрек, командир лейбштандарта СС Зепп Дитрих, заведующий отде-
лом печати доктор Дитрих, оба адъютанта, Брюкнер и Шауб, а
также Генрих Гофман, фотограф Гитлера. Поскольку за стол мог-
ли сесть одновременно не более десяти человек, свободных мест
уже почти не оставалось. Напротив, за обедом собирались преи-
мущественно старые мюнхенские соратники, такие как Аман,
Шварц и Эссер, или гауляйтер Вагнер, часто также Верлин, ру-
ководитель мюнхенского филиала Даймлер-Бенца и поставщик ав-
томобилей Гитлера. Министры приходили, видимо, редко; Гиммле-
ра я также встречал редко, как и Рема и Штрайхера, зато очень
? Геббельса и Геринга. Уже тогда исключались все чиновники из
окружения рейхсканцлера. Так, например, бросалось в глаза,
что даже Ламмерс, хотя он и был хозяином этой квартиры, ни-
когда не оказывался в числе приглашенных; конечно, это было
не случайно.
Потому что в этом кругу Гитлер часто анализировал собы-
тия дня. Без особых претензий, он просто завершал таким обра-
зом свою дневную программу. Он любил рассказывать, как он су-
мел избавиться от бюрократии, грозившей захлестнуть его в его
деятельности в качестве рейхсканцлера: "В первые недели мне
докладывали ну буквально о каждой мелочи. Каждый день я нахо-
дил на своем столе груды бумаг, и сколько бы я ни работал,
они не уменьшались. Пока я радикально не положил конец этой
бессмыслице! Если бы я продолжал так работать, я никогда не
пришел бы к положительным результатам, потому что они просто
не оставляли мне времени на размышления. Когда я отказался
просматривать бумаги, мне сказали, что я задерживаю принятие
важных решений. Но только благодаря этому я и смог поразмыс-
лить о важных вопросах, по которым я принимал решение. Так я
стал задавать ритм, а не чиновники - определять, что мне де-
лать".
Иногда он рассказывал о своих поездках: "Шрек был лучшим
шофером, какого я только могу себе представить, а наш автомо-
биль делал 170 километров. Мы всегда ездили очень быстро. Но
в последние годы я приказал Шреку ездить со скоростью не бо-
лее 80 километров. Подумать только, если бы со мной что-ни-
будь случилось. Мы особенно любили гонять большие американс-
кие машины. Всегда плелись в конце, пока у них не взыграет
самолюбие. Эти америкашки, если их сравнить с мерседесом,
ведь просто дрянь. Их мотор не выдерживал, через какое-то
время начинал захлебываться, и они с вытянутыми лицами оста-
вались на обочине. Так им и надо!"
Вечерами регулярно устанавливали примитивный кинопроек-
тор, чтобы после кинохроники показать один-два художестваен-
ных фильма. Поначалу слуги очень неумело обращались с
аппаратурой. Часто картинка была вверх ногами или рвалась
пленка; Гитлер тогда еще относился к этому спокойнее, чем его
