он, казалось, попал в знакомый ему мир, присел к солдатскому
костру, шутил направо и налево в кругу солдат. Гитлер вернул-
ся после этого посещения расслебленным и за непродолжительным
ужином рассказывал некоторые примечательные подробности.
Между тем Главное командование сухопутных сил вовсе не
пришло в восторг от этого. Его адъютант при Гитлере Хоссбах
говорил о "нарушениях дисциплины" солдатами, в присутствии
главы государства нарушивших парадное построение. Он настаи-
вал на том, чтобы в следующем году не допускать подобных ин-
тимностей, как противоречащих достоинству главы государства.
Гитлер в кругу своих близких сердился на эту критику, но ус-
тупил. Меня удивила чуть ли не беспомощная пассивность Гитле-
ра, когда эти требования выражались в энергичной форме. Может
быть, его вынуждало к эттому диктуемое соображениями тактики
осторожное отношение к вермахту и то, что он еще не совсем
осознал себя как главу государства.
Во время подготовки съездов я встретился с женщиной, ко-
торая произвела на меня сильное впечатление еще в студенчес-
кие годы. Это была Лени Рифеншталь, исполнительница главных
ролей и режиссер известных фильмов о горах и лыжном спорте.
Она получила задание Гитлера делать фильмы о съездах. Единс-
твенная женщина - официальное лицо в партийном механизме, она
часто противостояла партийной организации, поначалу готовой
взбунтоваться против нее. На политических руководителей тра-
диционно неприемлющего женщин движения уверенная в себе жен-
щина, без стеснения командовавшая этим мужским миром как ей
было нужно, действовала, как красная тряпка на быка. Чтобы
сбросить ее, плели интриги, клеветали на нее Гессу. И все же
после первого фильма о съезде, ставшего даже для сомневающих-
ся из окружения Гитлера свидетельством профессионального мас-
терства режиссера, нападки прекратились.
Когда у меня с ней наладился контакт, она вынула из кас-
сеты пожелтевшую вырезку из газеты: "Когда Вы три года назад
перестроили партийный дом в Берлине, я, не зная Вас, вырезала
из газеты Вашу фотографию". Я обескураженно спросил о причи-
не. Она ответила: "Я тогда подумала, что Вы с такой головой
могли бы сыграть роль... Конечно, в одном из моих фильмов".
Кстати, я вспоминаю, что кадры, запечатлевшие одно из
самых торжественных заседаний съезда 1935 г., были испорчены.
По предложению Лени Рифеншталь Гитлер отдал распоряжение пов-
торить эти сцены в павильоне. В одном из больших павильонов
берлинского Йоханнисталя я смонировал декорацию, изображающую
часть зала, а также президиум и трибуну. На нее направили
свет, вокруг озабоченно сновали члены постановочной группы, а
на заднем плане можно было видеть Штрайхера, Розенберга и
Франка, прохаживающихся туда-сюда с текстами своих выступле-
ний, старательно заучивая свои роли. Прибыл Гесс, его пригла-
сили сниматься первым. Точно так же, как перед 30000 слушате-
лей на съезде, он торжественно поднял руку. Со свойственным
ему пафосом и искренним волнением он начал поворачиваться
точно в том направлении, где Гитлера вовсе и не было, и, вы-
тянувшись по стойке смирно, воскликнул: "Мой фюрер, я при-
ветствую Вас от имени съезда. Съезд продолжает свою работу.
Выступает фюрер!" При этом он был настолько убедительным, что
я с этого момента не был полностью убежден в подлинности его
чувств. Трое других также натурально играли свою роль в пус-
том павильоне и проявили себя как талантливые исполнители. Я
был совсем сбит с толку; напротив, фрау Рифеншталь нашла, что
снятые в павильоне кадры лучше, чем оригинальные.
Меня уже приводила в восхищение продуманная техника,
когда Гитлер, например, во время своих публичных выступлений
начинал издалека, кружил вокруг да около, пока, наконец, не
нащупывал один из пунктов, позволявших ему вызвать первый,
большой взрыв аплодисментов. От меня вовсе и не ускользала
определенная доля демагогии, которую я и сам подклеплял, соз-
давая декорации для важнейших митингов. Но тем не менее, до
сих пор я был убежден в подлинности чувств ораторов, вызывав-
ших восторг масс. Тем более неожиданным было для меня в этот
день на киностудии в Йоханнистале то, что это завораживающее
воздействие можно "натурально" воспроизвести и без публики.
Когда работал над сооружениями в Нюрнберге, я представ-
лял себе некий синтез образцовости Трооста и простоты Тессе-
нова. Я называл его не неоклассицизмом, а неоклассикой, пото-
му что считал его производным от дорического стиля. Я
обманывал самого себя, закрывая глаза на то, что эти строения
должны были стать монументальной декорацией, как уже раньше,
во время Французской революции, уже пытались сделать что-то
подобное, правда, используя более скромные средства. Катего-
рии классики и простоты едва ли соответствовали гигантским
масштабам, которые я положил в основу Нюрнбергских проектов.
Тем не менее, они и сегодня нравятся мне больше всего, в от-
личие от многих других, созданных мной позднее для Гитлера и
имеющих гораздо более хвастливый вид.
И за границу я впервые поехал в мае 1935 г. не в Италию
с ее дворцами эпохи Возрождения и монументальной архитектурой
Рима, хотя здесь мне легче было найти каменные прообразы сво-
их зданий. Из-за своей приверженности дорической культуре я,
и это характеризует мое тогдашнее мироощущение, направился в
Грецию. Здесь мы, моя жена и я, прежде всего разыскивали
свидетельства мира дорийцев. Я никогда не забуду, какое глу-
бокое впечатление произвел на нас восстановленный стадион в
Афинах. Когда два года спустя мне пришлось проектировать ста-
дион, я использовал его подковообразную форму.
Я думаю, в Дельфах я открыл, как быстро в ионических и
малоазиатских колониях накопленное богатство сгубило чистоту
форм греческих творений искусства. Не показывает ли это раз-
витие, насколько чувствительно высокое искусство и как немно-
го надо, чтобы преобразовать идеальные представления в нечто
неузнаваемое? Так я рассуждал с полной беззаботностью, мне
казалось, что мои собственные работы избежали этих опаснос-
тей.
По возвращении в июне 1935 г. в районе Берлина Шлахтен-
зее было завершено строительство моего собственного дома. Не-
большой домик со столовой и только одной гостиной,
необходимыми спальнями, имевший общую площадь 125 квадратных
метров, был сознательно задуман как противопоставление быстро
распространяющейся привычке рейха селиться в огромных виллах
или присваивать себе замки. Мы хотели избежать того, что ви-
дели у других, окружавших себя роскошью и холодной официаль-
ностью и из-за этого обрекавших и свою личную жизни на мед-
ленное "окостенение".
Да я и не мог построить дом больших размеров, потому что
у меня не было для этого средств. Мой дом стоил 70000 марок,
чтобы собрать их, моему отцу пришлось взять 30000 марок под
залог земли в ипотечном банке. Хотя я был свободным архитек-
тором и работал на партию и государство, денег у меня
по-прежнему было немного. Потому что, повинуясь самоотвержен-
ному порыву, навеянному иделистической увлеченностью в духе
времени, я отказывался от гонораров за все свои сооружения.
Эта позиция натолкнулась на непонимание. Однажды в Бер-
лине Геринг, находясь в прекрасном настроении, сказал мне:
"Ну, господин Шпеер, у Вас же теперь много работы. Вы и зара-
батываете кучу денег". Когда я стал отрицать это, он посмот-
рел на меня с непониманием: "Что Вы там говорите? Архитектор,
работающий так, как Вы? Я оценивал в несколько сотен тысяч в
год. Все Ваши идеалы - чепуха. Деньги нужно зарабатывать!" В
будущем я получал положенные гонорары, за исключением строи-
тельства в Нюрнберге, за которое мне платили по 1000 марок в
месяц. Но не только из-за этого я не желал поступать на служ-
бу и терять профессиональную самостоятельность; Гитлер, как я
знал, питал большее доверие к независимым архитекторам, его
предубеждение по отношению к чиновникам проявлялось даже та-
ким образом. К концу моей работы в качестве архитектора мое
состояние выросло примерно до полутора миллионов, и рейх за-
должал мне еще миллион, который я так и не получил.
Жизнь моей семьи в этом доме складывалась счастливо, хо-
телось бы мне написать, что и меня коснулось это семейное
счастье, о котором мы с женой когда-то мечтали. Когда я позд-
но вечером возвращался домой усталый, дети уже давно спали, я
оставался вдвоем с женой, не в состоянии сказать ни слова от
изнеможения. Я все чаще впадал в такое оцепенение и в принци-
пе, оглядываясь сегодня назад, я вижу, что у меня все обстоя-
ло не иначе, чем у партийных шишек, роскошествами уродовавших
свою семейную жизнь. Они прямо-таки каменели от чопорности, а
я от чрезмерного труда.
Осенью 1934 мне позвонил Отто Мейснер, для которого Гит-
лер стал третьим после Эберта и Гинденбурга шефом: я должен
был на следующий день прибыть с ним в Веймар, чтобы вместе с
Гитлером ехать в Мюнхен.
До самого утра я размышлял о том, что уже какое-то время
занимало меня. Для съездов нужно было построить еще несколько
объектов: поле для показательных учений, большой стадион, зал
для речей Гитлера по вопросам культуры, а также для концер-
тов. Почему бы не объединить все это с уже имеющимися соору-
жениями в один большой центр? До этого момента я не отважи-
вался брать на себя инициативу в таких вопросах, потому что
их обсуждение Гитлер оставлял за собой. Поэтому я без особой
решительности начал набрасывать этот план.
В Веймаре Гитлер показал мне проект "Партийного форума",
разработанный профессором Паулем Шульце-Наумбургом. "Он выг-
лядит как огромная рыночная площадь провинциального города",
- сказал он. "В нем нет ничего типичного, он не отличается от
прежнего времени. Если уж мы строим партийный форум, должно
быть видно, что он построен в наше время и в нашем стиле,
как, например, площадь Кенигплац в Мюнхене". Шульце-Наумбур-
гу, авторитету в "Союзе борьбы за немецкую культуру", не дали
возможности оправдаться, его даже не пригласили, чтобы выска-
зать ему замечания. Гитлер не посчитался с реноме этого чело-
века и объявил новый конкурс среди архитекторов, избранных им
самим.
Дальше мы поехали в дом Ницше, где Гитлера ожидала его
сестра, фрау Ферстер-Ницше. Эксцентричная экзальтированная
женщина явно не могла найти общего языка с Гитлером, между
ними состоялся какой-то странный обмен банальностями. Однако
основной вопрос удалось решить к общему удовольствию: Гитлер
взял на себя финансирование пристройки к старому дому Ницше,
а фрау Ферстер-Ницше согласилась с тем, чтобы Шульце-Наумбург
сделает ее проект. Ему лучше удастся подстроиться под старый
дом, рассудил Гитлер. Он был явно рад предоставить архитекто-
ру небольшую компенсацию.
На следующий день мы на машине поехали в Нюрнберг, хотя
Гитлер по причинам, ставшим мне известными в тот же самый
день, в то время предпочитал поезд. Как обычно, он сидел ря-
дом со своим шофером в открытом темно-синем "Мерседесе" с
объемом двигателя 7 литров, позади него на одном из откидных
сидений я, на другом слуга, по требованию вынимавший из сумки
дорожный атлас, бутерброды, таблетки или очки, на заднем си-
денье адъютант Брюкнер и заведующий пресс-бюро д-р Дитрих; в
машине сопровождения таких же размеров и такого же цвета пять
крепких мужчин из охраны и личный врач д-р Брандт.
Едва мы очутились по другую сторону Тюрингского леса в
густонаселенной местности, как начались трудности. Когда мы
проезжали один из городков, нас узнали, но прежде чем люди
опомнились, мы уже проехали. "Теперь смотрите, - сказал Гит-
лер, - в следующем городке так просто не пройдет. Партийная
группа определенно уже связалась с ними". И действительно,
когда мы прибыли, улицы были заполнены торжествующими людьми,
