терство, но он настоял на том, чтобы прежде предстать перед
Геббельсом, хотя он так же хорошо, как и я, знал, что министр
питал к нему враждебность и недоверие.
Тем временем в квартире Геббельса уже был арестован воен-
ный комендант Берлина генерал Хаазе. В моем присутствии Фромм
вкратце изложил ход событий и попросил Геббельса связать его с
Гитлером. Вместо ответа тот предложил Фромму пройти в соседнюю
комнату и лишь зател стал связываться по телефону с Гитлером.
Когда дали связь, он попросил и меня оставить его одного. При-
мерно минут через двадцать он выглянул из двери и распорядился
поставить часового у комнаты, где находился Фромм.
Было уже далеко за полночь, когда у Геббельса появился до
ех пор неуловимый Гиммлер. Хотя никто его ни о чем не спраши-
вал, он начал обстоятельно объяснять, почему он остался в сто-
роне (13): испытанный способ подавления мятежа заключается в
том, чтобы все время находиться дальше от его центра и прини-
мать контрмеры извне. Это единственно грамотная тактика. Геб-
бельс сделал вид, что согласен с этим. Он был в превосходном
настроении и упивался возможностью своим подробным рассказом о
происшедшем показать Гиммлеру, как он практически один обладел
ситуацией. "Если бы они не были так неповоротливы! У них был
большой шанс. Какие козыри! И какое ребячество! Уже если бы я
взялся за это! Почему они не заняли Радиодом и не начали с не-
го для распространения своей самой гнусной лжи? Тут у моих
дверей они утснавливают пост. И в то же время со спокойной ду-
шой позволяют мне поддерживать телефонную связь с фюрером, все
раскрутить! Они не отключили даже мой телефон! И еть столько
козырей на руках... Что за приготовишки!" "Эти военные слишком
положились, - продолжал он, - на выпестованный инстинкт послу-
шания, в соответствии с которым всякий приказ должен неукосни-
тельно выполняться любым нижестоящим офицером и рядовыми. Уже
одно это обрекало путч на поражение. Они позабыли, - добавил
он с удовлетворением, но без всякого пафоса, - что за послед-
ние годы национал-социалистское государство научило немцев
мыслить политически: "Сегодня уже невозможно себе представить,
чтобы они, как марионетки, подчинялись бы приказам какой-то
генеральской клики". Внезапно он как бы споткнулся. Мое при-
сутствие стало ему почему-то нежелательным, и он сказал: "Мне
нужно обсудить несколько вопросов с рейхсфюрером, дорогой гос-
подин Шпеер. Спокойной Вам ночи".
На следующий день, 21 июля, наиболее важные министры были
приглашены в ставку фюрера для принесения поздравлений. К мое-
му приглашению было сделано добавление, что я должен прихва-
тить с собой моих двух ответственных сторудников, Дорша и Зау-
ра. Выглядело это несколько странно, тем более, что остальные
министры прибыли без своих заместителей. На приеме Гитлер под-
черкнуто сердечно их обоих поприветствовал, тогда как мне лишь
небрежно пожал руку. Да и окруженеи Гитлера было со мной нео-
бычно сдержанным. Стоило мне войти в комнату, как разговоры
стихали, присутствующие только что не отворачивались или прос-
то удалялись. Шауб, гражданский адъютант Гитлера, сказал мне
многозначительно: "Теперь нам известно, кто стоял за спинами
тех, кто покушался". С этими словами он удалился. Большего я
ничего не мог разузнать. Заур и Дорш - но не я! - были даже
приглашены на ночное чаепитие узкого круга. Все это вселяло в
меня беспокойство.
Кейтель же, напротив, совершенно преодолел кризис, в ко-
тором он пребывал несколько недель из-за изменившегося к нему
отношения лиц из ближайшего окружения Гитлера. Когда сразу же
после взрыва бомбы он в клубах пыли поднялся с пола и увидел,
что Гитлер стоит невредимый, он, как теперь охотно рассказывал
Гитлер, бросился с криком "Мой фюрер, Вы живы! Вы живы! и бур-
но, вопреки весм принятым нормам поведения, обнял его. Было
ясно, что после этого Гитлер не согласится на его смещение,
тем более, что Кейтель казался ему наиболее подходящей фигурой
для свершения возмездия над путчистами: "Кейтель сам чуть не
погиб, он им не даст пощады", - заявил он.
На следующий день Гитлер был ко мне более благосклонен, и
его окружение последовало его примеру. Под его председательст-
вом в чайном домике состоялось совещание, в котором наряду с
Кейтелем, Гиммлером, Борманом и Геббельсом принял участие и я.
Гитлер провел, хотя и без ссылки на меня, решение, которое я
рекомендовал ему в памятной записке двумя неделями ранее, и
назначил Геббельса "Имперским уполномоченным по тотальному
напряжению всех сил" (14). Спасение придало ему большей реши-
тельности в притянии решений, за несколько минут было принято
то, за что Геббельс и я боролись более года.
Под конец совещания Гитлер остановился на событиях пос-
ледних дней: он испытывает триумф, так как, наконец-то, насту-
пил большой перелом к лучшему. Мы пережили времена предатель-
ства, к командованию придут новые и более способные генералы.
Теперь ему совершенно очевидно, что Сталин, организовав про-
цесс над Тухачевским, сделал решающий шаг к повышению боеспо-
собности своей армии. Ликвидируя Генеральный штаб, он открыл
дорогу свежим силам, уже не связанным с царским временем. Об-
винения на московским процессах 1937 г. он, Гитлер, всегда
считал фальшивкой; теперь же, после 20-гоиюля он спрашивает
себя, а не стояла ли за ними некая реальность. Хотя у него и
нет прямых зацепок, он считает теперь предательское сотрудни-
чество обоих генштабов уже не совсем исключенным.
Все с этим согласились. Особенно старался Геббельс. Он
вылил ведро презрения и издевок на генералитет. Когда же я по-
пытался внести какие-то смягчающие оговорки, он тотчас же нас-
кочил на меня резко и неприязненно. Гитлер молча наблюдал за
этим (15).
То, что начальник войск связи генерал Фельдгибель тоже
оказался в числе заговорщиков, дало Гитлеру повод для бурного
взрыва, в котором удовлетворение, ярость и торжество сливались
с чувством удовлетворения своей дальновидностью: "Теперь мне
понятно, почему все мои крупные замыслы в России были обречены
на неудачу. Все было сплошным предательством! Без этих преда-
телей мы были бы уже давно победителями! Этим я оправдан перед
историей! Теперь необходимо выяснить, не имелся ли в его рас-
поряжении прямой кабель в Швейцарию, по которому все мои стра-
тегические планы шли к русским. Допрашивать его с применением
любых средств!.. И снова, вы видите, я был прав. Кто соглашал-
ся со мной, когда я решительно возражал против создания единой
структуры руководства вермахтом? Вермахт, сосредоточенный в
одних руках, - это опасность! Вы все и сегодня еще полагаете,
что создание по моему приказу возможно большего числа дивизий
СС было чистой случайностью? Я знал, что я,несмотря на все
сопротивление, делаю и приказываю... А генеральный инспектор
бронетанковых войск все твердил: все делается-де для дальней-
шего раздробления вооруженных сил".
Затем Гитлер снова пришел в ярость, заговорив об участни-
ках путча: он их всех "истребит и выкорчует". На память ему
приходили имена людей, когда-либо выражавших по какому-нибудь
поводу несогласие с ним и он тут же зачислял их в круг заго-
ворщиков: Шахт был саботажником курса на вооружение. К сожела-
нию, он был слишком снисходителен по отношению к нему.Гитлер
тут же отдал приказ об аресте Шахта. "И Гесса мы повесим безо
всякой пощады, так же, как и этих свиней, офицеров-предателей.
Он положил всему этому начало, подал пример предательства".
После таких шквалов ярости Гитлер обычно успокаивался. С
облегчением, которое испытывает человек, только что переживший
опасность, он стал рассказывать подробности покушения, затем
снова свернул к рассуждениям о начавшемся перелосе в ходе вой-
ны, о победе, которая совсем уж близка. В эйфорическом упоении
он в провале путча черпал новую уверенность в победе, и мы с
легкостью снова заражались его оптимизмом.
Вскоре после 20-го июля строителями был сдан бункер,
из-за строительства которого Гитлер тогда и задержался в моем
павильоне. Если постройка вообще может подниматься до символа
определенной ситуации, то это был именно такой случай: похожий
на древнеегипетские пирамиды, он представлял собой, собствен-
но, монолитную бетонную колоду - без окон, без прямой вентиля-
ции; в поперечном своем сечении бетонная масса стен в несколь-
ко раз превышала полезную площадь. В этой гробнице он жил, ра-
ботал и спал. Пятиметровой толщины стены, казалось, и в пере-
носном смысле отрезали его от внешнего мира, заточали его в
его безумстве.
Я воспользовался пребыванием в Растенбурге, чтобы нанести
прощальный визит получившему отставку уже вечером 20-го июля
начальнику Генерального штаба Цейтцлеру в его расположенно не-
подалеку ставке. Мне не удалось отделаться от Заура, и он увя-
зался за мной. Наша беседа была прервана адъютантом Цейтцлера,
подполковником Гюнтером Смендом, зашедшим доложиться. Несколь-
кими неделями позднее он был казнен, Заур сразу учуял нелад-
ное: "Вы заметили, что во взгляде с которым они обменялись,
промелькнула какая-то особая доверительность?" Я раздраженно
ответил : "Нет". Чуть позже, когда мы с Цейтцлером остались
одни, выяснилось, что Сменд только что вернулся из Берхтесга-
дена, гед он занимался разборкой и чисткой сейфа Генерального
штаба. И то, что Цейтцлер сообщил об этом совершенно спокойно,
укрепило мою уверенность в том, что заговорщики не посвящали
его в свои планы. Передал ли Заур свое наблюдение Гитлеру, мне
не известно.
Проведя три дня в ставке фюрера, ранним утром 24 июля я
улетел в Берлин.
Доложили о прибытии шефа гестапо обергруппенфюрера СС
Кальтенбруннера. Он никогда прежде не бывал у меня. Я принимал
его лежа, потому что моя нога разболелась снова. За внешней
сердечностью Кальтенбруннера, как и ночью 20-го июля, таилась
какая-то угроза, он испытующе рассматривал меня. Он перешел
прямо к делу: "В сейфена Бендлерштрассе мы обнаружили список
правительства, составленный путчистами.Вам отведен в нем пост
министра вооружений". Он задавал вопросы, было ли и что именно
мне известно об этом уготованном мне назначении. Но в общем
оставался корректным и, как всегда, вежливым. Может быть, от-
того, что при сообщенном мне известии у меня было очень расте-
рянное выражение лица, но только он склонен был поверить мне.
Он довольно скоро отказался от дальнейших вопросов и вместо
этого вынул из кармана документ - структура правительства пос-
ле государственного переворота (16). По-видимому, документ
этот вышел из-под руки офицера, потому что с особой тщатель-
ностью было разработано строение вермахта. Три его рода войск
сводились под начало "Большого генерального штаба". В его же
подчинении должен был находиться и командующий резервной арми-
ей, который одновременно становился и главным начальником по
вопросам вооружения, а пониже, в его подчинении, в маленьком
квадратике, среди многих иных, печатными буквами было выведе-
но: "Вооружение - Шпеер". Какой-то скептик оставил карандашную
пометку - "если возможно" и поставил знак вопроса. Этот неиз-
вестный, а также то, что 20-го июля я не последовал приглаше-
нию на Бендлерштрассе, спасали положение. Примечательно, но
Гитлер никогда не касался этого.
Конечно, я немало размышлял над тем, что бы я сделал в
случае успеха переворота и что бы я ответил на предложение и
далее исполнять свои служебные обязанности. Вероятно, на ка-
кой-то переходный период я согласился бы на это, но не без
больших сомнений. Из всего, что мне сегодня известно о лицах и
мотивах заговора, очевидно, что мое сотрудничество с ними
очень скоро излечило бы меня от моей привязанности к Гитлеру и
что я пошел бы за этими людьми. Однако уже чисто внешне сохра-
