бочайшем презрении ко всем людям. Впрочем, я должен был также
учитывать, что и эта перемена в его позиции вряд ли надолго.
Поэтому я ответил Гитлеру, что решение должно быть рассчитано
на длительную перспективу. "Я не могу позволить себе еще одну
дискуссию по этому вопросу". Гитлер пообещал остаться твер-
дым. "Мое решение окончательно. Я и не подумаю менять его". В
заключение он назвал пустячными все обвинения против троих
моих начальников отделов, расставание с которыми я уже считал
неизбежным (18).
По окончании нашего разговора Гитлер снова проводил меня
до гардероба, надел фуражку и взял в руки перчатки, собираясь
проводить меня до выезда. Я был смущен такой официальностью и
в неформальном тоне, принятом в узком кругу, сказал, что я
обещал еще заглянуть к его адъютанту от люфтваффе Белову, на
верхний этаж. Вечером, как в былые времена, я сидел у камин-
ного огня, вместе с ним, Евой Браун и свитой. Медленно тянул-
ся бессодержательный разговор, Борман предложил послушать
пластинки. Поставили какую-то арию из вагнеровских опер, а
вскоре перешли, ко нечно, к "Летучей мыши".
После всех переживаний, перегрузок и какой-то судорожной
активности последнего времени я испытывал в тот вечер чувство
удовлетворения: казалось, что все сложности и конфликтные уз-
лы распутаны. Меня угнетала неуверенность последних недель. Я
не могу работать без доверия ко мне и уважительного отношения
к результатам моей работы. А сейчас я мог еще и считать себя
победителем в борьбе за власть, которую мне навязали Геринг,
Гиммлер и Борман. Сейчас они, бесспорно, испытывали разочаро-
вание: они-то полагали, что со мной все кончено. Может быть,
рассуждал я тогда, Гитлер понял, что за игра ведется против
меня и что его недостойно в нее втянули.
Когда я возвращался к анализу мотивов, которые неожидан-
но снова вернули меня в это общество, то должен был признать-
ся, что, конечно, удержание завоеванных позиций было очень
важным среди них. Если даже я всего был лишь в малой степени
- на этот счет я, по-моему, никогда не заблуждался - причас-
тен к власти Гитлера, то мне всегда хотелось, чтобы на меня
пал отблеск его славы, блеска, величия. До 1942 г. мне все
еще казалось, что моя позиция как архитектора позволяет мне
сохранять собственное, независимое от Гитлера самосознание.
Но затем меня подкупило и опьянило само обладание властью -
производить назначения людей, принимать ответственные реше-
ния, ворочать по своему усмотрению миллиардными суммами.
Внутренне уже почти примирившись с поражением, мне все же не-
легко было отказаться от движущих стимулов, присущих всякому
опьянению властью. Кроме того, отговорки и сомнения, которые
пробудились во мне перед лицом последних событий, куда-то
улетучились, когда я услышал обращенный ко мне призыв промыш-
ленности, да и ничего не утратившая в своем сильном гипноти-
ческом воздействии личность Гитлера делала свое дело. Хотя
наши отношения и дали трещину, а взаимное доверие было до-
вольно относительным, и я чувствовал, что оно уже никогда не
будет прежним. Но сейчас я был - и это самое главное - снова
в кружке Гитлера, и я был доволен.
Спустя два дня я снова отправился к Гитлеру, на этот раз
с Доршем, чтобы представить его как руководителя строительной
отрасли под моим кураторством. Реакция Гитлера была именно
такой, как я ее себе представлял: "Я полностью предоставляю
Вам, дорогой Шпеер, самому принять решение о распределении
компетенций в Вашем министерстве. Это Ваше дело, кого и на
какой участок Вы ставите. Естественно, я полностью согласен с
Доршем, но общая ответственность за строительную промышлен-
ность остается на Вас". (19) Похоже, это была победа. Но по-
беды - я это уже успел узнать - немного стоят. Уже завтра все
могло повернуться иначе.
Подчеркнуто холодно я проинформировал Геринга о новой
ситуации; я его даже объехал, решив назначить Дорша своим
представителем по вопросам строительства в рамках четырех-
летнего плана. Поскольку, как писал я не без скрытого сарказ-
ма, "я исхожу из того, что, зная доверие, питаемое Вами к
господину министериаль-директору Доршу, Вы без всякого сомне-
ния согласитесь с его кандидатурой". Геринг ответил кратко и
раздраженно: "Со всем согласен. Уже подчинил Доршу весь стро-
ительный сектор люфтваффе". (20)
Гиммлер вообще никак не прореагировал. В подобных ситуа-
циях он упободлялся рыбе, которую никак не ухватить. А у Бор-
мана, впервые за два года моей министерской работы, ветерок
подул в мою сторону. Он моментально понял, что я добился
серьезного успеха и что все, очень старательно, на протяжении
месяцев закрученные интриги лопнули. Он был не из того теста
и не располагал все же такой властью, чтобы и далее при столь
сильно изменившихся обстоятельствах лелеять свою злобу против
меня. Досадуя на мое демонстративное отсутствие интереса к
предмету разговора, он при первой же удобной возможности, по
пути в чайный домик, заверил меня в своей абсолютной непри-
частности к организованной против меня травле. А возможно, он
и не врал, хотя мне и трудно было поверить этому. Во всяком
случае, он все же признал сам факт такой травли.
Вскоре после этого он пригласил меня и Ламмерса в свой
оберзальцбургский дом, обстановка которого была поразительно
лишена всякой индивидуальности. Безо всякого на то повода и
даже как-то назойливо он организовал выпивку и после полуночи
предложил Ламмерсу и мне перейти на дружеское "ты". На следу-
ющий день мне удалось это переиграть, а Ламмерс так и остался
с этим "ты". Это, однако, не помешало Борману вскоре же без-
жалостно придраться к нему, тогда как на мое довольно бесце-
ремонное отношение к нему он отвечал со все большей сердеч-
ностью; во всяком случае, пока я оставался в фаворе у
Гитлера.
В середине мая 1944 г. во время посещения гамбургских
верфей гауляйтер Кауфман доверительно сообщил мне, что даже
спустя более полугода раздражение в их среде от моего выступ-
ления перед гауляйтерами все еще не улеглось. Почти все гау-
ляйтеры относятся ко мне негативно. Борман подпитывал это
настроение. Кауфман предостерегал меня от опасности, которая
грозит мне с этой стороны.
Я отнесся к этой информации достаточно серьезно, чтобы
при следующей же встрече обратить на нее внимание Гитлера. В
этот раз он одарил меня еще одним небольшим жестом внимания,
пригласив меня в первый раз в свой отделанный деревянными па-
нелями кабинет в бельэтаже Бергхофа. Здесь он обычно вел
очень личные или очень доверительные разговоры. Тоном почти
дружеским он посоветовал мне избегать всего, что могло бы
восстановить гауляйтеров против меня. Вообще же я никогда не
должен недооценивать власть гауляйтеров, потому что это может
только омрачить мое будущее. Недостатки и особенности их ха-
рактеров ему хорошо известны, многие из них простецкие руба-
ки, довольно грубоватые, но очень преданные. Их следует при-
нимать такими, каковы они есть. Из разговора ясно следовало,
что Гитлер отнюдь не собирается свое отношение ко мне ставить
в зависимость от удовольствия или неудовольствия Бормана. Тем
самым натиск Бормана на меня был сорван и на этом участке.
В тот момент, возможно, и у Гитлера в единый клубок
сплелись весьма противоречивые чувства, когда он, поделившись
своим намерением наградить Гиммлера высшим орденом Рейха, как
бы искал моего понимания, что и я одновременно не удостаива-
юсь такой же награды. Рейхсфюрер СС имеет совершенно исключи-
тельные заслуги, добавил он почти извиняющимся тоном (21). Я,
пребывая в счастливом состоянии духа, ответил, что я скорее
бы питал надежду после завершения войны быть награжденным в
качестве архитектора не менее высоким орденом за заслуги пе-
ред искусством и наукой. Тем не менее, Гитлер казался нес-
колько обеспокоенным, как я восприму отданное Гиммлеру пред-
почтение.
В тот день меня больше беспокоило, что Борман может
подсунуть Гитлеру с соответствующими комментариями статью из
анлийского "Обсервер" за 9 апреля 1944 г., в которой меня ха-
рактеризовали как чужеродное тело в партидеологическом меха-
низме. Чтобы упредить его, я дал Гитлеру с некоторыми юморис-
тическими замечаниями перевод этой статьи. Гитлер, не спеша,
надел очки, основательно уселся и принялся за чтение: "В из-
вестном смысле Шпеер для Германии сегодня важнее, чем Гитлер,
Гиммлер, Геринг, Геббельс или даже чем генералы. Как-то так
получилось, что все они стали работать на подхвате у этого
человека, который, действительно, обеспечивает работу гигант-
ского двигателя и выжимает из него максимум возможного. Его
пример - чистый образец свершающейся революции менеджеров.
Шпеер - не один из тех опереточно-живописных наци, которые
всегда на виду. Вообще не ясно, есть ли у него какие-либо
иные, чем самые расхожие, политические убеждения. Он спокойно
мог бы присоединиться к любой другой партии, которая обеспе-
чила бы ему работу и карьеру. Это ярко выраженный тип преус-
певающего среднего человека - хорошо одет, вежлив, не прода-
жен. По образу жизни его семьи (жена и шестеро детей) -
типично средний класс. В гораздо меньшей степени, чем кто-ли-
бо другой из немецких руководителей, он напоминает о чем-то
типично немецком или типично национал-социалистском. Он ско-
рее всего служит воплощением того типа, который во все воз-
растающей мере начинает играть важную роль во всех воюющих
странах, - чистого техника, не принадлежащего к какому-либо
определенному классу, блестящий человек без знатного проис-
хождения, у которого нет иной цели, кроме как пробиться, опи-
раясь всецело на свои технические и организационные способ-
ности. Именно отсутствие психологического и духовного
балласта и непринужденность, с которой он обращается с ужас-
ной технической и организационной механикой нашей эпохи, поз-
воляет в общем-то заурядному типу в наши дни продвинуться
очень далеко. Это время принадлежит им. От гитлеров и гиммле-
ров мы можем избавиться, но шпееры, что бы в дальнейшем ни
произошло с этим конкретным человеком, будут еще долго среди
нас". Гитлер внимательно прочитал комментарий до конца, сло-
жил листок вдвое и молча отдал его мне, но с каким-то почте-
нием.
На протяжении последующих недель и месяцев мне, вопреки
всему, все отчетливее сознавался разлад между Гитлером имной.
И теперь он рос неудержимо. Нет ничего более трудного, чем
восстановить авторитет, который однажды уж был поставлен на
карту. Теперь, после того как я в первый раз оказал Гитлеру
сопротивление, я стал самостоятелен в своих мыслях и поступ-
ках. На мою непокорность он, вместо того, чтобы прийти в
раздражение, отреагировал почти беспомощно, а затем - и зна-
ками особенного внимания. Он отказался от своей позиции, хотя
уже определил ее раньше в присутствии Гиммлера, Геринга и
Бормана. А то, что и я со своей стороны сделал уступку, не
обесценивало открытия, что при решительном напоре можно и от
Гитлера добиваться удовлетворения непростых намерений.
И все же этот новый опыт не принес мне ничего, кроме са-
мых первых размышлений о принципиально сомнительном характере
этой системы власти. Тогда меня, пожалуй, больше возмущало
то, что господствующий слой нипочем не хотел разделить с на-
родом те лишения, которых он от него требовал; что он бездум-
но распоряжался людьми и ценностями, погряз в интригах и тем
самым выставлял напоказ свое моральное разложение. По-видимо-
му, все это вместе и подталкивало меня к медленному ослабле-
нию уз с этой системой. Еще очень колеблясь, я начинал про-
щаться, прощаться с моей предшествующей жизнью, ее заботами,
привязанностями и с неумением думать, которое и было во всем
повинно.
