какое-то время был в нерешительности. Оккупированные восточ-
ные земли в будущем вообще подлежали дезиндустриализации, по-
тому что, как он полагал, промышленность способствует комму-
низму и вскармливает нежелательный слой интеллигенции. Но
обстоятельства во всех занятых странах оказались императивнее
всех гитлеровских представлений. Он достаточно практически
смотрел на вещи, чтобы понять преимущества, которые для обес-
печения армии вытекали из сохранения в целостности промышлен-
ности.
Франция была в этом смысле самой важной из всех завое-
ванных нами промышленных стран. Но до начала 1943 г. ее про-
мышленный потенциал почти ничего нам не дал. Принудительные
мобилизации Заукелем рабочей силы причинили там больше вреда,
чем принесли пользы. Потому что французские рабочие, уклоня-
ясь от них, попросту бежали со своих предприятий, немалая
часть которых выпускала продукцию для наших вооружений. В мае
1943 г. я впервые пожаловался на это Заукелю, а в июле на за-
седании в Париже я предложил, чтобы, по крайней мере, те
предприятия, которые работали на нас, были бы ограждены от
набегов Заукеля (2).
У меня и моих сотрудников было намерение наладить в пер-
вую очередь во Франции, но также в Бельгии и Голландии,
массовое производство потребительских товаров - одежды, обу-
ви, текстиля, мебели для гражданского населения с тем, чтобы
предприятия аналогического профиля в Германии переориентиро-
вать на военную продукцию. Сразу же, как только в мое распо-
ряжение в первых числах сентября перешла вся немецкая промыш-
ленность, я пригласил французского министра промышленности в
Берлин. Министр Белонн?, профессор Сорбонны, имел репутацию
чрезвычайно способного и энергичного человека. Не без некото-
рых пререканий с Министерством иностранных дел я все же до-
бился, чтобы его принимали как гостя немецкого правительства.
Пришлось мне подключить к этому и Гитлера, которому я заявил,
что Бишелонн у меня не "будет подниматься по черной лестни-
це". После этого решено было разместить его в берлинском Доме
гостей Имперского правительства.
За пять дней до прибытия Бишелонна Гитлер еще раз подт-
вердил, что идея планирования производства в европейском
масштабе им одобряется и что Франция, наряду с другими нация-
ми, должна получить равноправное представительство. И Гитлер
и я исходили из того, что Германия сохраняет за собой право
решающего голоса (3).
17 сентября я принял Бишелонна, с которым у меня очень
скоро установились неформальные, почти дружеские отношения.
Мы оба были молоды, оба верили, что нам принадлежит будущее и
оба надеялись, что когда-нибудь мы исправим ошибки находяще-
гося у власти поколения мировой войны. Я был бы готов отме-
нить территориальное обкрамсывание Франции, осуществленное
Гитлером, тем более, что по моим представлениям не столь уж и
важно, где проходят государственные границы в Европе, связан-
ные воедино совместным производством. Бишелонн и я свободно
парили в этом мире мечтаний и иллюзий.
В последний день переговоров Бишелонн попросил о беседе
наедине. Главой его правительства Лавалем, начал он, ему зап-
рещено, под давлением Заукеля, затрагивать в разговорах с Ва-
ми вопрос о депортации рабочей силы из Франции в Германию
(4). И все же - не готов ли я обсудить его? Я согласился. Он
изложил свои соображения. Под конец я спросил, удовлетворят
ли его определенные защитные меры от депортаций с французских
промышленных предприятий. "Если это реально, то тогда разре-
шаются все мои проблемы, в том числе и в рамках только что
нами согласованной программы, - с облегчением заявил он. - Но
ведь это означает, и я должен сказать это совершенно честно,
практически конец всяким депортациям". Это для меня было оче-
видно, но только таким образом я и мог что-то заполучить от
французской промышленности для наших целей. Мы действовали
вопреки всем правилам. Бишелонн пренебрег указанием Лаваля, а
я дезавуировал Заукеля, и оба на свой страх и риск достигли
соглашения с весьма серьезными последствиями. (5)
После этого мы отправились на совместное заседание, на
котором юристы принялись пространно дискутировать вокруг пос-
ледних спорных пунктов нашей программы. Это могло бы еще
продлиться несколько часов. И чего ради? Самые отточенные па-
раграфы не в состоянии заменить добрую волю к сотрудничеству.
Я прервал этот мелочный торг и предложил скрепить наш союз
простым рукопожатием. Юристы обеих делегаций были явно недо-
вольны. И все же я придерживался нашего, весьма неоформленно-
го, соглашения до самого конца, стараясь сохранить французс-
кую индустрию даже и тогда, когда она уже не представляла для
нас большой ценности, а Гитлер приказал ее разрушить.
Согласованный производственный план был выгоден для обе-
их сторон. Я получал дополнительные производственные мощности
для выпуска военной продукции, французы же по достоинству
оценили возможность производства в разгар войны потребитель-
ских товаров. По согласованию с командующим французскими
войсками были определены заводы, изъятые из заукелевской
практики насильственной мобилизации рабочей силы, о чем и из-
вещали вывешенные на них охранные грамоты за моей личной под-
писью. А так как следовало укрепить основной костяк французс-
кой индустрии, гарантировать работу транспорта и
продовольственное снабжение, под конец вне сферы Заукеля ока-
зались почти все ведущие предприятия, общим числом в десять
тысяч.
Уик-энд мы провели с Бишелонном в загородном имении мое-
го друга Арно Брекера. В первые же дни следующей недели я оз-
накомил аппарат Заукеля с достигнутыми договоренностями. Я
призвал их добиваться того, чтобы французские рабочие приня-
лись за работу на французских заводах. Их численность будет
впредь засчитываться в выполненные квоты "откомандирования
для нужд немецкого военного производства" (6).
Десять дней спустя я был в ставке, чтобы своим докладом
Гитлеру опередить Заукеля: было известно, что успевший первым
выложить свои аргументы получал фору. В самом деле, Гитлер
казался довольным моим соглашением и заявил даже, что риск
приостановки производства вследствие беспорядков или стачек
вполне приемлем (7). Этим был почти что положен конец рейдам
Заукеля во Францию. Вместо прежних ежемесячных 50 тысяч в
Германию стали уже скоро депортироваться всего только 5 тысяч
(8). Прошло несколько месяцев, и 1 марта 1944 г. Заукель с
раздражением рапортовал: "Мои службы во Франции докладывают
мне, что там все подошло к концу. Во всех префектурах слышишь
одно и то же: министр Бишелонн заключил с министром Шпеером
соглашение. Лаваль заявил мне: "Больше я не поставляю людей в
Германию". Вскоре после переговоров с Бишелонном я подобным
же образом стал действовать в Голландии, Бельгии и Италии.
20 августа 1943 г. Генрих Гиммлер был назначен Имперским
министром внутренних дел. До этого он, хотя и был рейхсфюре-
ром охватывающих все вся СС, о которых говорили как о "госу-
дарстве в государстве", но как глава одной из полицейского
типа структур оставался, как это ни странно, подчиненным Им-
перского министра Фрика.
Власть гауляйтеров, взращиваемая Борманом, вела к разд-
роблению власти Рейха. Гауляйтеры делились на две категории:
на тех, кто еще до 1933 г. были ими и кто был совершенно не
способен к руководству управленческим аппаратом, и тех, кто,
пройдя в последующие годы школу Бормана, образовывал новый
слой гауляйтеров. Это были молодые, преимущественно с юриди-
ческим образованием чиновники-администраторы, умело и мето-
дично укреплявшие влияние партии в государстве.
Сознательно заложенная Гитлером двойственность системы
заключалась в том, что Борман был начальником гауляйтеров как
партийных функционеров, в то же время и министр внутренних
дел был их прямым начальником в государственной их ипостаси
имперских комиссаров по вопросам обороны. При слабом Фрике
это не сулило Борману никаких опасностей. Знатоки нашей поли-
тической сцены оценивали новое назначение Гиммлера как появ-
ление у Бормана серьезного соперника.
Я рассуждал так же и питал определенные надежды на его
власть. Прежде всего я ожидал, что он, вопреки Борману, за-
держит прогрессирующий организационный распад единого имперс-
кого административного аппарата. Гиммлер немедленно ответил
согласием на мое предложение привлекать к ответственности
строптивых гауляйтеров (9).
6 октября 1943 г. я выступал перед рейхс- и гауляйтера-
ми. Отклики на мою речь показали, что налицо некий поворот.
Свою задачу я видел в том, чтобы открыть глаза политическому
руководству Рейха на истинное положение вещей, лишить его на-
дежды на скорое применение нового типа сверхтяжелых ракет и
дать почувствовать, что теперь уже противник диктует нам ха-
рактер военного производства. Следовало, наконец, внести из-
менения во все еще сориентированную на мирную продукцию эко-
номику страны, передать из шести миллионов, занятых в легкой
промышленности, по меньшей мере полтора миллиона военным
предприятиям, тогда как товары повседневного потребления
должны впредь производиться во Франции. Я признал, что такое
разделение обеспечивает Франции более благоприятные исходные
позиции для послевоенного времени. "Но я считаю, - продолжал
я перед словно окаменевшей аудиторией, - что если мы хотим
выиграть войну, то мы и должны в первую очередь быть готовыми
к жертвам".
Еще сильнее я спровоцировал гауляйтеров следующим до-
вольно дерзким заявлением: "Попрошу Вас принять к сведению,
что прежняя практика самоустранения отдельных гау от закрытия
предприятий легкой промышленности не может быть и не будет
терпимой. Если в течение ближайших двух недель гау не после-
дуют добровольно моему призыву, то я буду своим личным распо-
ряжением закрывать производство. И могу вас заверить, что я
преисполнен решимости добиться уважения к власти Рейха, чего
бы это ни стоило! У меня есть соответствующая договоренность
с рейхсфюрером СС Гиммлером, и я буду обращаться с теми гау,
которые откажутся от проведения намеченных мероприятий, как
они того заслуживают".
По-видимому, гауляйтеров взбудоражила не столько общая
жесткая тональность речи, сколько именно эти заключительные
слова. Не успел я закончить речь, как некоторые из них с
яростью набросились на меня. Предводительствуемые одним из
самых старых среди них, Бюркелем, они с возбужденными криками
и размахиванием рук обвинили меня в том, что я де пригрозил
им концлагерями. Чтобы внести ясность в этот пункт, я попро-
сил председательствовавшего Бормана дать мне еще раз слово.
Но Борман лишь отрицательно покачал головой. Лицемерно друже-
любно он сказал, что это излишне - нет никаких недоразумений
и все ясно.
Вечером того же дня многим гауляйтерам пришлось после
злоупотребления спиртным прибегнуть к чужой помощи, чтобы
добраться до спецпоезда, которым они отправились в ставку. На
следующее утро я обратился к Гитлеру с просьбой сказать нес-
колько умиротворяющих слов своим политическим соратникам. Но,
как и всегда, он пощадил чувства своих старых боевых друзей.
Со своей стороны Борман проинформировал Гитлера о моей стычке
с гауляйтерами (10). Гитлер дал мне почувствовать, что все
гауляйтеры крайне возмущены, не распространяясь подробнее о
причинах. Из последующего стало совершенно ясно, что в какой-
то мере Борману уже удалось подорвать мой кредит доверия у
Гитлера. Не теряя после этого успеха ни минуты, он стал еще
энергичнее долбить в одну точку. Я сам дал ему козыри в руки.
С этих пор я уже не мог с уверенностью полагаться на лояльное
отношение Гитлера.
Вскоре стало ясно, чего стоило заявление Гиммлера о ре-
