щества, но Гитлер крепко держался за свою идею, которой он с
точки зрения целостности Империи придавал еще большее, чем ав-
тобанам, значение.
От месяца к месяцу он становился все молчаливее. Возможно
также, что в моем обществе - иначе, чем с более далеко отстоя-
щими от него гостями - он перестал принуждать себя и забо-
титься о поддержании беседы.Во всяком случае, начиная с осени
1943 г., эти совместные трапезы превратились в настоящую пыт-
ку. В молчании мы съедали суп, в перерыве до следующего блюда,
может быть, обменивались замечаниями о погоде, причем Гитлер
по обыкновению поругивал службу прогнозов, ни на что не
способную, под конец разговор возвращался к качеству еды. Он
очень был доволен своей поварихой-диетологом и расхваливал ее
поварское искусство, особенно по вегетарианской части. Если
какое-то блюдо казалось ему особенно удавшимся, то он пригла-
шал меня непременно его попробовать. Его преследовал страх
набрать вес, "Вещь невозможная! Вы только представьте себе,
что я расхаживаю с животиком! Это было бы политически
убийственно!" Нередко, чтобы отогнать от себя искушение, он
звал слугу и говорил: "Съешьте вот это, а то для меня это
слишком вкусно". Он подшучивал над любителями мяса, но не пы-
тался как-нибудь повлиять на меня,обратить в вегетарианскую
веру. Ничего не имел он против и стаканчика "штайнхегера"
после жирной каши - хотя как-то жалобно добавлял, что он
совсем не считает его обязательным в своем меню. Если подавали
мясной бульон, я мог быть уверенным, что он помянет "трупный
чай"; приносили раков, и у него непременно была наготове исто-
рия о какой-то старушке-покойнице, которую ее родственники
сбросили в реку для приманки этих чудовищ; угри давали повод
рассказать, что ловить или откармливать их лучше всего дохлыми
кошками.
Гитлер не смущался такими сколь угодно часто повторяющи-
мися историями по вечерам еще в Рейхсканцелярии; теперь же, во
времена отступлений и заката, их можно было считать признаком
особо хорошего расположения духа. Нов основном царило кладби-
щенское молчание. Было впечатление постепенно угасающей лич-
ности.
Своей собаке Гитлер приказывал лечь на специальную
подстилку в угол, где она в течение часто многочасовых совеща-
ний или обеда и лежала, недовольно по временам поварчивая.
Если ей казалось, что на нее не обращают внимания, она чуть
подползала в направлении кресла хозяина, а затем, после слож-
ных маневров, отваживалась положить морду на его колено. Рез-
кий приказ отправлял ее обратно на место. Я, как и всякий дру-
гой сколько-нибудь разумный визитер Гитлера, старался не воз-
буждать в Блонди дружеских чувств. Временами это было не
просто, особенно если во время обеда голова собаки оказывалась
на моем колене, а ее глаза внимательно следили за каждым
куском мяса, который я подносил ко рту и который выглядел нам-
ного привлекательней, чем вегетарианское блюдо хозяина. Если
Гитлер замечал эти попытки установить отношения, он раздражен-
но отзывал ее. По существу, овчарка оставалась в ставке
единственным живым существом, которое его как-то приободряло.
Этого хотели и мы со Шмундтом. Но - собака была нема.
Погружение Гитлера во все более полную изоляцию шло
постепенно, почти незаметно. Очень красноречиво было, повто-
рявшееся особенно часто, начиная примерно с осени 1943 г., его
высказывание: "Шпеер, в конце в меня останется только два дру-
га - фройляйн Браун и моя собака". Звучало это с таким презре-
нием к людям и настолько прямолинейно, что исключало какие-ли-
бо заверения в своей преданности или чувство обиды. Эти слова
оказались, при поверхностном взгляде,единственным сбывшимся
предсказанием Гитлера. Но и это не может быть всецело отнесено
на его счет; скорее это было мужество его метрессы и привязан-
ность его собаки.
Позже, уже в своем многолетнем заточении я понял, что это
значит - жить под огромным психологическим прессом. И только
здесь я осознал, что жизнь Гитлера имела немало сходства с
жизнью заключенного. Его бункер хотя тогда и не обрел размеров
огромного мавзолея, которые ему предназначались после июля
1944 г., имел все же мощные перекрытия и стены вполне тюремно-
го вида, стальные двери и ставни перекрывали немногочисленные
пути, его жалкие прогулки за колючей проволокой давали ему не
больше воздуха и природы, чем арестанту, кружащему по тюремно-
му дворику.
Час Гитлера наступал, когда после обеда, около 14 часов
начиналась "ситуация". Внешне картина почти не изменилась с
начала 1942 г. За редким исключением те же самые генералы и
адъютанты теснились вокруг сидящего за большим столом для карт
Гитлера. Только выглядели все участники совещания постаревшими
и притухшими. Как-то безучастно и даже подавленно выслушивали
они приказы и пароли.
Предметом дискуссий становились надежды. Из допросов во-
еннопленных и из иных разрозненных донесений рождались надежды
на истощение противника. Потери русских в наступательных боях
представлялись более высокими, чем наши, даже в процентном от-
ношении ко всему населению. Сообщения о малозначительных, ло-
кальных успехах сильно разрастались в ходе обсуждения, пока
они не становились для Гитлера неопровержимым доказательством
того, что прямой прорыв русских к Германии можно сдерживать до
их полного обескровливания. Многие из нас верили, что при этом
Гитлер сумеет еще своевременно окончить войну.
Для прогнозирования возможного развития событий в ближай-
шие месяцы Йодль подготовил для Гитлера доклад. Эти он попы-
тался одновременно в качестве начальника штаба оперативного
руководства вермахтом приподнять свои задачи, которые Гитлер
все больше прибирал к своим рукам. Йодлю был известен скепти-
цизм Гитлера в отношении разного рода количественных подсче-
тов. Еще в конце 1943 г. Гитлер обрушился с издевательскими
нападками на генерала Георга Томаса за его разработку, в кото-
рой тот оценил советский военный потенциал как исключительно
весомый. Он долго еще продолжал раздражаться из-за этой памят-
ной записки, хотя и Томасу и Верховному командованию вермахта
сразу же было запрещено заниматься впредь подобными изыскания-
ми. Когда отдел планирования моего министерства осенью 1944 г.
разработал, из самых лучших побуждений, желая помочь командо-
ванию при принятии решений, памятную записку о производствен-
ном потенциале противника в области военной техники, Кейтель
нам также запретил передавать такие материалы Верховному ко-
мандованию вермахта.
Йодль представил себе, что при реализации своего замысла
без трудностей не обойтись. Поэтому он подобрал себе молодого
полковника люфтваффе, Кристиана, который должен был на одной
из "ситуаций" развернуть общие соображения в одной относитель-
ной частной области. У полковника было то трудно переоценимое
достоинство, что он был женат на одной из секретарш Гитлера,
входившей в его кружок ночных чаепитий. Подготовленный им ана-
лиз должен был дать обоснованные варианты долгосрочных такти-
ческих планов противника и вытекавших из них следствий для на-
шей стороны. В памяти не сохранилось ничего об этой потерпев-
шей неудачу попытке, кроме нескольких большеформатных карт Ев-
ропы, по которым Кристиан что-то объяснял молчаливо слушавше-
му, но все же не перебивавшему его Гитлеру.
Без всякого шума и не вызвав неудовольствия всех причаст-
ных, все и после этой попытки осталось, как было: Гитлер про-
должал принимать решения единолично, без всяких экспертных
оценок и заключений. Он отказался от анализа в комплексе, не
продумывал материально-техническое, транспортное обеспечение
своих идей; для него не существовало понятия исследовательской
группы, которая со всех сторон просчитывала бы наступательные
планы и возможные контрмеры неприятеля. Ко всем этим методам
современного ведения войны штабы ставки были вполне подготов-
лены, их нужно было только расшевелить. А Гитлер, если и поз-
волял представить ему информацию по отдельным секторам, то в
целостную картину они должны были складываться только в
единственной, его собственной, голове. Его фельдмаршалы, как и
все ближайшие сотрудники, выполняли, в сущности, консультатив-
ные функции, потому что его решения принимались заранее и в
них могли вноситься только отдельные нюансы. Помимо всего про-
чего он отторгал от себя полезные уроки, которые мог бы изв-
лечь самостоятельно из Восточного похода 1942-1943 гг.
Под тяжким бременем ответственности ничто в ставке не бы-
ло, вероятно, более желанным, чем решение, оформленное прика-
зом сверху - облегчение и оправдание одновременно. Мне извест-
ны лишь единичные случаи, когда офицеры просились на фронт,
чтобы избавиться от внутреннего конфликта, который был неизбе-
жен при службе в ставке. Здесь заявлял о себе феномен, для ме-
ня и сегодня еще не до конца ясный: при всем критическом отно-
шении почти никто из нас не попытался открыто заявить о своих
возражениях. В действительности мы их просто не чувствовали.
Что несли с собой приказы Гитлера на фронт, где воевали и уми-
рали, нас в отупляющем мирке ставки немало не беспокоило. К
примеру, - если возникали отнюдь не неизбежные котлы только
вследствие того, что Гитлер все медлил с одобрением предложе-
ния генерального штаба отвести войска.
Никто не может ожидать от главы государства, что он будет
регулярно посещать фронт. Но как главнокомандующий наземных
войск, который к тому же принимал самые детальные решения, он
был обязан это делать. Если же он чувствовал себя для этого
слишком больным, то он должен был назначить кого-нибудь друго-
го. Если он слишком опасался за свою жизнь, то он не имел пра-
ва быть главнокомандующим армией.
Несколько поездок на фронт позволили бы ему и его штабу
без труда увидеть те принципиальные ошибки, которые стоили
столько крови. Гитлер же и его командование полагали, что мож-
но руководить военными действиями по карте. Им были неведомы
ни русская зима, ни дороги России, ни тяготы солдат, которые
должны были, не имея крыши над головой, жить в землянках, пло-
хо экипированные и вооруженные, переутомленные, промерзшие, с
давно уже сломленной боевой волей. Эти-то части виделись Гит-
леру во время "ситуаций" полноценными, и им ставились соот-
ветствующие задачи. Дивизии, измотанные в боях, без вооружения
и боеприпасов, он с легкостью передвигал туда-сюда по карте,
сплошь да рядом определяя совершенно нереалистические сроки. А
так как постоянным его требованием было немедленное выступле-
ние, то передовые части оказывались под огнем, прежде чем сое-
динения могли в полной мере реализовать свою сплоченную бо-
еспособность. Так их бросали на врага, так их рассекали и по
частям уничтожали.
По тем временам узел связи ставки был образцовым. Можно
было вести прямой разговор с любым из наиболее важных театров
военных действий. Но возможности телефона, радио и телеграфа
переоценивались Гитлером. В то же время они лишали, в отличие
от войн прошлого, полководцев всякого шанса на самостоятель-
ность, поскольку Гитлер упорно вмешивался в положение дел на
любом отрезке фронта. Только благодаря узлу связи можно было
распоряжаться дивизиями на всех театрах военных действий, не
отходя от стола Гитлера в "ситуационной" комнате. Чем отчаян-
нее становилось положение, тем значительнее при помощи совре-
менной техники становился отрыв командных фантазий от действи-
тельности.
Командовать войсками - это прежде всего иметь ясный ум,
упорство и железные нервы. И Гитлер полагал, что каждого из
этих качеств у него намного больше, чем у его генералов. Прав-
да, после зимней катастрофы 1941-1942 гг. он все время
