да понять, что я имел в виду Дорша. Не без некоторой назида-
тельности я писал далее: "Но это никогда не заставит меня
отойти от этого железного принципа. По моему мнению, это
единственное, следуя чему, особенно на руководящих постах,
можно править и созидать". Строительная отрасль и производс-
тво вооружений именно в данный момент представляют собой одно
целое. Дорш мог бы и впредь нести ответственность за строи-
тельство на занятых территориях, в Германии же я хотел бы пе-
редать руководство в руки старого сотрудника Тодта Вилли Хен-
не. И оба они должны бы выполнять свои обязанности под общим
руководством лояльного сотрудника Вальтера Бругмана (12).
Гитлер отвел кандидатуру Бругмана, а через пять недель, 26
мая 1944 г., он погиб при довольно неясных обстоятельствах,
как и мой предшественник Тодт, в авиационной катастрофе.
Мое письмо было передано Гитлеру накануне его дня рожде-
ния моим старым сотрудником Фрэнком. В письме содержалась
просьба об отставке, если Гитлер не может согласиться с моим
общим подходом. Как мне стало известно из в данном случае са-
мого надежного источника - от старшей секретарши Гитлера Йо-
ганны Вольф, Гитлер пришел в крайнее раздражение от моего
письма и сказал: "Даже Шпееру полагается знать, что и для не-
го существуют высшие государственные соображения".
В подобном духе он уже высказался шестью неделями ранее,
когда я распорядился временно приостановить строительные ра-
боты на возводимых по его личному указанию бомбоубежищах для
высокопоставленной публики, поскольку возникла острая необхо-
димость расчистных работ после одного особо тяжелого воздуш-
ного налета. По всей видимости, у него сложилось впечатление,
что я собираюсь по своему усмотрению истолковывать его указа-
ния, во всяком случае, его раздражение нашло свой выход имен-
но в этом обвинении. В тот раз он уполномочил Бормана со всей
категоричностью, несмотря на мою болезнь, указать мне, что
"приказы фюрера обязательны к исполнению каждым немцем, они
ни при каких обстоятельствах не могут быть отменены или при-
остановлены или задерживаться с исполнением". Тогда же Гитлер
пригрозил, что в в противном случае "повинный в этом госу-
дарственный служащий за противодействие приказу фюрера арес-
товывается полицией и направляется в концентрационный ла-
герь" (13).
Только-только я узнал, и снова окольными путями, о
реакции Гитлера, как мне позвонил Геринг с Оберзальцберга.
Ему известно о поданном мной прошении об отставке, и по высо-
чайшему уполномочению он должен мне заявить, что только фюрер
имеет исключительное право принимать решение, когда министру
позволяется оставить службу. Напряженный разговор длился с
полчаса, пока мы не пришли к компромиссному решению: "Вместо
отставки продлевается мое лечение и, как министр, я незаметно
исчезну из поля зрения". Геринг почти с восторгом согласился
с такой формулировкой: "Отличный выход! Так и сделаем! И фю-
рер примет это!" Гитлер, всегда в щекотливых случаях старав-
шийся избегать конфронтации, не рискнул вызвать меня и ска-
зать мне в лицо, что он после всего должен сделать
соответствующие выводы и отправить меня в отпуск. По той же
нерешительности он и через год, когда дошло до открытого раз-
рыва, не попытался настоять на освобождении меня от моих обя-
занностей. Задним числом мне кажется, что, вероятно, была
возможность подогреть неудовольствие Гитлера до такой степе-
ни, чтобы отставка стала неизбежной. Во всяком случае те, кто
решил остаться в ближайшем окружении, делал это по своей во-
ле.
Как бы ни расценивать мои мотивы, во всяком случае, мне
импонировала идея от всего отойти. Предвестников окончания
войны я мог почти ежедневно вживе видеть на голубом южном не-
бе, когда на нахально низком полете появлялись бомбардировщи-
ки американского 15-го флота со своих итальянских баз; пере-
летев над Альпами, они направлялись бомбить немецкие
промышленные объекты. Ни одного нашего истребителя, ни одного
выстрела зенитной артиллерии. Эта картина абсолютной безза-
щитности была красноречивее любых известий. Если до сих пор
удавалось как-то компенсировать потери в вооружениях, остав-
ляемых при отступлении, то теперь, пессимистически размышлял
я, при такой массированной войне с воздуха все скоро придет
к своему концу. Что могло быть более благоразумным, чем вос-
пользоваться предложенным Герингом шансом и перед лицом неу-
молимо надвигавшейся катастрофы незаметно исчезнуть с руково-
дящей должности? Мысль покинуть свой пост, чтобы прекращением
работы ускорить конец Гитлера и режима, у меня, при всех не-
согласиях, все же не возникала, и при подобной ситуации, ско-
рее всего, не пришла бы мне в голову и сегодня.
Мои размышления о самоустранении были нарушены во второй
половине 20 апреля появлением одного из наиболее близких мне
сотрудников, Роланда. В мире промышленников уже прослышали о
моем намерении уйти в отставку, и Роланд появился, чтобы от-
говорить меня от нее: "Вы не имеете права выдать промышлен-
ность, которая и по сей день идет за Вами, тем, кто придет
Вам на смену. Можно себе представить, что это будут за типы!
Для нашего будущего сейчас решающим является один пункт: как
может после проигранной войны быть сохранена необходимая про-
мышленная база. И для этого Вы должны оставаться на своем
посту!" Насколько я помню, именно тогда перед моим внутренним
взором впервые возникла картина "выжженной земли", когда Ро-
ланд заговорил об опасности того, что потерявшая от отчаяния
голову правящая верхушка может приказать разрушать промышлен-
ный потенциал. Вот тогда, в тот день я впервые почувствовал,
как во мне нарождается нечто, совершенно независимое от Гит-
лера, имеющее отношение исключительно к моей земле и моему
народу: первое шевеление, еще очень расплывчатое и призрач-
ное, ответственности.
Уже через несколько часов, после полуночи, у меня собра-
лись фельдмаршал Мильх, Заур и д-р Фрэнк. Они всю вторую по-
ловину дня потратили на дорогу от Оберзальцберга. Мильх
должен был передать мне устное послание Гитлера; он просил
передать мне, что он меня очень высоко ценит и что его отно-
шение ко мне остается неизменным. Это звучало почти как объ-
яснение в любви. Впрочем, спустя 23 года Мильх сказал мне,
что он очень просил Гитлера подбодрить меня несколькими доб-
рыми словами. Еще несколькими неделями ранее меня они бы тро-
нули, я был бы счастлив, воспринял бы их как награду. Теперь
же моя реакция была: "Нет, довольно, я сыт этим. Я ничего не
делаю больше об этом слышать!" (14) Мильх, Заур и Фрэнк насе-
дали на меня. Хотя поведение Гитлера я считал пошлым и неиск-
ренним, мне все же не захотелось обрывать свою министерскую
деятельность, особенно после того, как Роланд заставил меня
почувствовать и еще один вид ответственности. Только после
нескольких часов переговоров я уступил с условием, что Дорш
снова возвращается под мое начало и что вообще восстанавлива-
ется прежнее положение. По вопросу об огромных бункерах,
впрочем, я уже склонен был сдаться: это уже не имело значе-
ния. На следующий день Гитлер подписал заготовленный мной
ночью документ, шедший навстречу этому требованию: Дорш будет
под моим руководством строить бункеры, отнесенные к категории
высшей срочности (15).
Через три дня, однако я понял, что поспешил со своим ре-
шением. Поэтому я решился снова писать Гитлеру. Я понял, что
неизбежно попаду в крайне неблагоприятную ситуацию. А именно:
поддержу я Дорша при строительстве бункеров материалами и ра-
бочей силой, тогда я должен буду принимать на себя все неудо-
вольствие имперских органов из-за срыва их программы. А если
я не смогу выполнять требования Дорша, то между нами начнется
бюрократически-бумажная перепалка и взаимные обвинения. Поэ-
тому, как продолжал я в письме, было бы более последователь-
ным "возложить на Дорша заодно и ответственность и за все
прочие строительные объекты, интересы которых будут так или
иначе ущемляться сооружением бункеров". Учитывая все эти обс-
тоятельства, писал я в заключение, в современных условиях
лучшим решением было бы отделение всей строительной отрасли
от производства вооружения и военной продукции. Поэтому я
предлагал присвоить Доршу звание "генерального инспектора по
строительству" с непосредственным его подчинением Гитлеру.
Любое же другое решение повлечет за собой осложнения, связан-
ные с моим личным отношением к Доршу.
И тут я поставил точку, потому что пока писал, принял
решение прервать свой отпуск и отправиться на Оберзальцберг к
Гитлеру. Но тут опять возникли сложности. Гебхардт, ссылаясь
на предоставленные ему Гитлером полномочия, сразу же засомне-
вался относительно полезности для моего здоровья этой поезд-
ки. Профессор Кох же несколькими днями ранее заверил меня,
что я безо всякого риска могу пользоваться самолетом (16). В
конце концов, Гебхардт позвонил Гиммлеру, тот дал добро, но с
условием, что перед разговором у Гитлера я посещу его.
Гиммлер говорил ясным языком, что в таких положениях
воспринимается как облегчение. Отделение строительства от ми-
нистерства вооружений и передача его Доршу уже давно решено
на совещании у Гитлера, на котором присутствовал и Геринг. И
он, Гиммлер, просил бы меня не создавать тут какие-либо труд-
ности. Излагал он все это страшно надменно, но поскольку об-
щее направление беседы соответствовало моим намерениям, то
разговор протекал в полном согласии.
Едва я успел прибыть на Оберзальцберг, адъютант Гитлера
предложил мне принять участие в общем чаепитии. Я же хотел
иметь разговор с Гитлером по вопросам служебным. Непринужден-
ная атмосфера за чаем могла бы, почти наверняка, как-то сгла-
дить накопившиеся между нами трудности, а этого-то я и хотел
избежать. Я отклонил приглашение. Гитлер понял смысл этого
необычного жеста, и вскоре мне было назначено время для бесе-
ды в Бергхофе.
Гитлер приготовился к официальному приему - в форменной
фуражке, с перчатками в руке он встретил меня у входа в Берг-
хоф и проводил как протокольного гостя в свою квартиру. Пос-
кольку мне была неясна психологическая подоплека такого прие-
ма, на меня все это произвело сильное впечатление. С этого
момента началась у меня особая, в высшей степени шизофрени-
ческая фаза отношения к нему. С одной стороны, он меня выде-
лял, оказывал особые знаки внимания, к которым я не мог оста-
ваться равнодушным, а с другой стороны, я медленно, но все
отчетливее начинал осознавать все более роковую для немецкого
народа суть его политики. И хотя прежние чары еще не совсем
выдохлись, а Гитлер вновь проявил свой особый инстинкт в об-
ращении с людьми, мне становилось все труднее сохранять по
отношению к нему безусловную лояльность.
И не только в момент сердечного приветствия, но и в пос-
ледующей беседе фронты каким-то странным образом поменялись
местами: на этот раз он обхаживал меня. Мое предложение вы-
вести строительную промышленность из-под моей компетенции и
передать ее Доршу Гитлер отверг: "Я не сделаю этого ни в коем
случае. Да у меня и нет человека, которому бы я мог доверить
строительство. К несчастью, д-р Тодт погиб. Вы же знаете,
господин Шпеер, что для меня значит строительная промышлен-
ность. Поймите же! Я заранее согласен со всеми мероприятиями,
которые Вы сочтете необходимыми в строительстве". (17) Гитлер
противоречил сам себе - ведь незадолго до этого, в присутс-
твии Гиммлера и Геринга, он же сообщил о своем решении, что
на этот участок назначается Дорш. Так легко, как это часто
бывало и в прошлом, он перешагнул через свое же только что
зафиксированное решение, а заодно - и через чувства Дорша.
Полный произвол его решений ярко свидетельствовал о его глу-
