рейсмаршал и хотел бы, мой фюрер, срочно с Вами переговорить.
Вы его не вызывали." Гитлер взглянул на него с раздражением и
тоской: "Пригласите". И, обращаясь ко мне: "Задержитесь". В
энергичном порыве в кабинет вступил Геринг и после нескольких
слов соболезнования сказал с большим запалом: "Лучше всего,
если функции д-ра Тодта в рамках четырехлетнего плана я возьму
на себя. Это снимет шероховатости и проблемы, которые возника-
ли из-за его вмешательства." По-видимому, Геринг прибыл на
личном поезде из своего охотничьего имения в Роминтене, уда-
ленного километров на сто от ставки. Учитывая, что несчастье
произошло в половине десятого, он, вероятно, весьма поспешал.
Гитлер ни словом не откликнулся на инициативу Геринга: "Я
уже назначил преемника Тодта. Вот господин имперский министр
Шпеер с этой минуты принял на себя все функции д-ра Тодта."
Сказанное было настолько недвусмысленно, что исключало всякие
возражения. Геринг казался испуганным и озадаченным. Через
несколько секунд он собрался с собой, но, расстроенный и сразу
какой-то отчужденный, ни единым словом не прореагировал на но-
вость, сообщенную Гитлером: "Вы мой фюрер, разумеется, не воз-
ражаете, если я не приму участия в похоронах д-ра Тодта? Вам
известно, какие острые расхождения у нас с ним были. Для меня
невозможно присутствовать при сем." Теперь я уже не могу с
полной отчетливостью вспомнить ответ Гитлера, поскольку я, во-
обще был ошеломлен этой первой дискуссией о моей министерской
стезе. Насколько помню, Геринг в конце-концов согласился
участвовать в церемонии с тем, чтобы его конфликт с Тодтом не
вышел наружу. При том значении, которое система придавала де-
корациям, было бы в высшей степени необычно и заметно, если бы
второй человек в государстве не появился на государственном
акте в честь погибшего министра.
Не может быть ни малейших сомнений в том, что Геринг по-
пытался с налету взять Гитлера на абордаж, и я тогда уже пред-
полагал, что Гитлер этого ожидал и потому провел мое назначе-
ние в столь спешном порядке.
Выполнять свои, Гитлером ему доверенные задачи в качестве
министра вооружений д-р Тодт мог только прямыми приказами про-
мышленности. Геринг же как уполномоченный фюрера по делам че-
тырехлетки считал себя ответственным за военный хозяйственный
комплекс в целом. Он и его аппарат поэтому всегда принимали в
штыки самостоятельные действия Тодта. В середине января 1942
г., недели за две до гибели, Тодт участвовал в одном из сове-
щаний по военно-экономическим вопросам; Геринг набросился на
него тогда настолько резко, что Тодт еще в тот же самый день
заявил Функу о невозможности сотрудничества. В подобный ситуа-
циях Тодту очень вредила его униформа генерал-майора люфтваф-
фе, из-за которой он, несмотря на свой министерский пост, в
военной иерархии оказывался в подчинении Геринга.
После этого краткого обсуждения мне ясно было только од-
но:- Геринг не будет моим союзником, а Гитлер, казалось, скло-
нен был поддержать меня, если у меня с Герингом возникнут
трудности.
Внешне Гитлер демонстрировал после катастрофы стоическое
спокойствие человека, который в своей деятельности должен быть
готов к подобным неожиданностям.
Не упоминая конкретно о каких-либо доказательствах, в
первые же дни он высказал подозрения, что с этой аварией дело
нечисто; он не исключает возможности того, что это была успеш-
ная акция секретных служб. Эти предположения, однако, смени-
лись вскоре раздраженной, по временам прямо-таки нервной реак-
цией на всякое упоминание в его присутствии этой темы. В такие
минуты он мог очень резко сказать: "Я ничего не желаю об этом
слышать. Я запрещаю копаться в этом." А иногда он еще и добав-
лял: "Знаете меня и сегодня еще слишком огорчает эта потеря,
чтобы я мог о ней разговаривать."
По приказу Гитлера Имперское министерство авиации провело
расследование по версии террористического акта. Следствие
установило, что из самолета на высоте в 20 метров вырвался
язык пламени и он взорвался. Заключение военно-полевого суда,
в котором по столь важному случаю председательствовал генерал,
пришло к оригинальному выводу: "В частности, устранено подоз-
рение в акте саботажа. Поэтому дальнейшее расследование излиш-
не и не предполагается" (5). Между прочим, не очень задолго до
гибели д-р Тодт положил в свой служебный сейф значительную
сумму денег, предназначенную для его многолетней личной секре-
тарши. На случай, если что приключится, очевидно, думал он.
Какой риск и какое легкомыслие заключались в спонтанном
выборе и назначении меня Гитлером в качестве руководителя трех
или даже четырех министерств, от которых зависела судьба его
государства! Я был типичный аутсайдер, как для армии, так и
для партии и экономики, я никогда в своей жизни не имел ни ма-
лейшего отношения к вооружению, я даже не служил солдатом и
ни разу не применял, хотя бы в качестве охотника, огнестрель-
ное оружие. Только особой склонностью Гитлера к дилетантизму
можно объяснить подбор им непрофессиональных сотрудников. Ведь
еще ранее он назначил виноторговца министром иностранных дел,
своего партфилософа - министром по делам восточных территорий,
а военного летчика - хозяином над всей экономикой. А теперь он
еще сделал архитектора министром вооружений! Совершенно ясно,
что Гитлер предпочитал доверять ключевые посты любителям. Спе-
циалистам, как например, Шахту, он не доверял всю жизнь.
То, что накануне меня занесло в ставку и что я отказался
от совместного полета с Тодтом, а также и то, что второй раз в
моей жизни - как ранее в связи с кончиной профессора Троотса -
моя карьера определялась уходом предшественника, имело в гла-
зах Гитлера значение особо примечательного поворота проведе-
ния. Когда мне впоследствии удалось добиться первых успехов,
он нередко подчеркивал, что несчастье должно было постигнуть
Тодта, чтобы производство вооружений вышло на новый уровень.
По сравнению с не очень удобным д-ром Тодтом Гитлер запо-
лучил в свои руки очень, особенно на первых порах, послушный
инструмент. В этом смысле происшедшая смена вполне отвечала
закону негативного отбора, которым и определялось окружение
Гитлера. Поскольку каждое противоречие решалось им через выбор
более услужливого кандидата, постепенно, в ходе многолетнего
процесса, он создал себе окружение, которое со все большей го-
товностью отзывалось на его предначертания и все бездумней
претворяло их в жизнь.
Историки уделяют моей деятельности на посту министра оп-
ределенное внимание и склонны рассматривать мои берлинские и
нюрнбергские стройки по сравнению с ней как нечто очень вто-
ростепенное. Для меня же моя архитектурная работа и впредь
оставалась задачей жизни. Свое ошеломительное возвышение я
рассматривал как невольный перерыв в ней на время войны, как
своего рода воинскую службу. Я надеялся как архитектор Гитлера
добиться признания и даже славы, тогда как значение даже очень
важного министра должно было без остатка раствориться в лучах
славы, исходящей от Гитлера. Поэтому я скоро потребовал от
Гитлера обещания, что после войны он назначит меня своим архи-
тектором (6). Тот факт, что я посчитал необходимым заручиться
такого рода обещанием, показывает, в какой зависимости мы
чувствовали себя от Гитлера, даже при решениях самого личного
характера. Гитлер ответил положительно без всяких колебаний,
высказав свою уверенность в том, что я как его первый архитек-
тор окажу еще немало ему и его Рейху ценнейших услуг. Говоря о
своих планах на будущее, он часто выражался мечтательно: "Вот
тогда мы уединимся на пару месяцев, чтобы пройтись еще разок
по всем нашим градостроительным планам." Однако, вскоре такие
замечания стали чрезвычайно редкими.
Первой реакцией на мое назначение на пост министра был
прилет 9 февраля в ставку из Берлина личного референта Тодта
обер-регирунгсрата Конрада Хааземана. У Тодта имелись более
влиятельные и высокопоставленные сотрудники, поэтому я истол-
ковал направление личного референта как попытку подвергнуть
мой авторитет испытанию. Хааземан с самого же начала обратил
мое внимание на то, что с его помощью я мог бы познакомиться с
качествами моих будущих сотрудников. На это я коротко ответил,
что намереваюсь сам составить себе о них впечатление. В тот же
вечер я отправился ночным поездом в Берлин. Охота к полетам у
меня была на некоторое время отбита.
Когда на следующее утро мы проезжали окраины столицы Им-
перии с их заводами и железнодорожным хозяйством, меня мучила
тревога, справлюсь ли я с этими мне чуждыми и огромными техни-
ческими задачами. У меня были немалые сомнения, гожусь ли я
для новой должности, осилю ли содержательные проблемы, соот-
ветствую ли я личным качествам, требуемым от министра. Когда
наш поезд вползал на Силезский вокзал, у меня сильно билось
сердце и мне было не по себе.
Нужно же было так случиться чтобы именно я во время войны
занял один из ключевых постов, хотя в общении с незнакомыми
людьми был скорее скован, у меня не было дара легко выступать
на собраниях, и даже на заседаниях мне нелегко было формулиро-
вать свои мысли точно и понятно для всех.Что скажут армейские
генералы, когда я, несущий клеймо несолдата и художника, дол-
жен буду быть их партнером? И правда, в начале вопрос о том,
как я выгляжу со стороны и не роняю ли я свой авторитет,
доставлял мне не меньше забот, чем собственно деловые проблемы.
Серьезная трудность ожидала меня в управленческом аппара-
те моей новой сферы работы. Я отдавал себе отчет, что в глазах
старых сотрудников Тодта неизбежно должен был выглядеть самоз-
ванцем. Им, хотя и было известно, что я был добрым знакомым их
шефа, но они знали меня и как просителя, который иногда загля-
дывал к ним по вопросам снабжения стройматериалами. На протя-
жении многих лет они самым тесным образом были связаны с д-ром
Тодтом.
Сразу же после прибытия в министерство я обошел комнаты
всех ответственных сотрудников, избавив их таким образом от
необходимости формального визита-представления. Я также распо-
рядился, чтобы в кабинете д-ра Тодта, хотя его обстановка и
была не совсем в моем вкусе, за время моего пребывания на этом
посту ничего не менялось (7).
Утром 11 февраля 1942 г. я должен был участвовать в тор-
жественной встрече останков д-ра Тодта на Анхальтском вокзале.
Меня эта церемония, так же как и состоявшаяся в построенном
мной мозаичном зале Рейхсканцелярии панихида с прослезившимся
Гитлером потрясли. Во время скромного прощания над могилой
Дорш, один из ближайших сотрудников Тодта, торжественно заве-
рил меня в лояльности. Двумя годами позднее, когда я был тяже-
ло болен, он ввязался в интригу, затеянную Герингом против ме-
ня.
Работа началась немедленно. Статс-секретарь министерства
авиации, генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх приглашал меня на
совещание, которое должно было состояться в большом зале его
министерства 13 февраля и на котором предстояло с частями всех
трех родов войск вермахта, а также с представителями экономи-
ческих кругов обсудить общие вопросы производства вооружений.
На мой вопрос, нельзя ли это совещание чуть отодвинуть, чтобы
я мог хоть немножко оглядеться, Мильх ответил в свойственном
ему несколько задиристом тоне, впрочем, соответствовавшем на-
шим хорошим отношениям: промышленники со всей страны уже съез-
жаются и не собираюсь ли я праздновать труса. Пришлось сог-
ласиться. За день до совещания меня вызвали к Герингу. Это был
мой первый визит к нему в ранге министра. Он начал с теплых
слов о своем отношении ко мне, своему бывшему архитектору. Он
надеется, что в этом ничто не изменится. Геринг, если хотел,
мог быть покоряюще, хотя и несколько преувеличенно, любезным.
