что дело пошло по-другому, но мы должны были бы видеть тогда в
бескровной победе и известную ущербность и поэтому я в любом
случае нанес бы удар" (6).
Впрочем, не исключено, что подобными высказываниями он
хотел замаскировать свой дипломатический просчет в августе
1939 г. Генерал-полковник Хайнрици рассказывал мне где-то в
конце войны об одной давней речи Гитлера перед генералитетом,
имевшей ту же направленность: "Он, Гитлер, - как я записал для
памяти примечательное сообщение Хайнрици, - впервые со времен
Карла Великого снова сосредоточил в одних руках неограниченную
власть. И он не растратил ее понапрасну и сумеет употребить ее
во благо Германии. Если же война не будет выиграна, значит
Германия не выдержала противоборства и тогда она должна погиб-
нуть и погибнет" (7).
Население воспринимало положение с самого начала войны
гораздо серьезнее, чем Гитлер и его окружение. Из-за всеобщей
нервозности в один из первых дней сентября в Берлине была объ-
явлена ложная воздушная тревога. Вместе со многими берлинцами
я отсиживался в общественном бомбоубежище. Они с испугом смот-
рели в будущее, настроение в помещении было подавленным (8).
Совсем иначе, чем при начале Первой мировой войны, полки
не засыпали цветами. Улицы оставались пустыми. На Вильгельмп-
лац не собирались толпы людей, которые вызывали бы Гитлера.
Вполне в соответствии с общим распустившимся настроением Гит-
лер однажды ночью приказал запаковать его чемоданы и погрузить
их в машину, чтобы выехать на Восток, на фронт. Три дня спустя
после нападения на Польшу я был через одного из его адъютантов
призван для прощания в Рейхсканцелярию и застал там, во вре-
менно затемненном жилом помещении Гитлера, взрывавшегося по
пустякам. Подъехали машины, он коротко попрощался со своими
остающимися придворными. Никто на улице не обратил внимания на
это историческое событие - Гитлер уезжал на им же инсцениро-
ванную войну. Конечно, Геббельс мог бы организовать ликование
масс в любом объеме, но, видать, и ему было не до того и не по
себе.
Даже во время мобилизации Гитлер не забыл своих деятелей
искусств. В конце лета 1939 года адъютант Гитлера по сухопут-
ным войскам затребовал из военных округов военно-учетные доку-
менты, разорвал их и выбросил. Таким весьма оригинальным
способом они как бы перестали существовать для армейских сто-
лов учета. В списке, составленном Гитлером и Геббельсом, архи-
текторы и скульпторы занимали, впрочем, скромное место: основ-
ную массу освобожденных от воинской службы составляли певцы и
актеры. Открытие, что для будущего очень важны молодые ученые,
было сделано с моей помощью только в 1942 г.
Еще тогда, из Оберзальберга я отдал моему бывшему началь-
нику, а в то время секретарю моей приемной Вилли Нагелю распо-
ряжение подготовить создание группы срочной технической помощи
под моим руководством. Мы собирались наш хорошо сработавшийся
аппарат строительных управлений использовать для восстановле-
ния мостов, расширения шоссейных дорог или для иных надоб-
ностей в районах боевых действий. Впрочем, наши представления
были весьма смутными. Поначалу все ограничилось тем, что при-
готовили спальные мешки и палатки, да перекрасили мою БМВ в
защитный цвет. В день объявления всеобщей мобилизации я отпра-
вился в Верховное командование сухопутных войск на Бендлерш-
трассе. Генерал-полковник Фромм, как это и следовало ожидать в
прусско-немецком учреждении, сидел спокойно в своем кабинете,
тогда как вся машина крутилась по плану. С охотой он принял
мое предложение; мой автомобиль получил военный номер, а я сам
- военное удостоверение личности. На этом, впрочем, на первый
раз и закончилась моя воинская служба.
Гитлер сам без долгих разговоров запретил использовать
меня во вспомогательных частях армии и потребовал от меня
дальнейшей работы над его планами. Тогда я, по крайней мере,
предоставил в распоряжение армии и ВВС рабочих и технические
службы с моих строек в Берлине и Нюрнберге. Мы взяли на себя
строительство экспериментального ракетного центра в Пенемюнде
и срочные объекты авиапромышленности. Я проинформировал Гитле-
ра о столь, на мой взгляд, само собой разумееющее использова-
ние наших возможностей. К своему изумлению, однако, я вскоре
получил необычно резкое письмо от Бормана: как мне могло прид-
ти в голову подыскивать себе новые задачи, приказа на это не
было дано. Гитлер поручил ему передать мне распоряжение о про-
должении всех строек без всякого ограничения.
Этот приказ тоже показывает, насколько нереалистично и
двусмысленно было мышление Гитлера: с одной стороны, он неод-
нократно рассуждал о том,что Германия бросила вызов судьбе и
ведет борьбу не на жизнь, а на смерть, с другой же - он не хо-
тел отказаться от своей грандиозной игрушки. Не учитывал он
при этом и настроения людей, взиравших на возведение роскошных
зданий с тем меньшим пониманием, что именно сейчас экспансио-
нистские устремления Гитлера в первый раз начали требовать
жертв. Хотя и я видел Гитлера в первый год войны значительно
реже, но если он появлялся на несколько дней в Берлине или на
несколько недель в Оберзальцберге, то всегда требовал планы
строительства, настаивал на их дальнейшей разработке. Однако,
с консервацией строек он, как я думаю, вскоре, молча прими-
рился.
Примерно в начале октября германский посол в Москве граф
фон Шуленберг сообщил Гитлеру, что Сталин лично проявил инте-
рес к нашим стройкам. Серия фотографий наших макетов была
выставлена в Кремле. Но наши самые масштабные объекты по указа-
нию Гитлера остались в тайне, чтобы, как он выразился, "не на-
вести Сталина на вкус". Шуленберг предложил мне слетать в
Москву для пояснений к фотографиям. "Он может Вас там задер-
жать", - заметил Гитлер полушутя и не разрешил поездку.
Несколько позднее германский посланник Шнурр сообщил мне, что
Сталину понравились мои проекты.
29 сентября из Москвы вернулся Риббентроп со второй
московской встречи с германо-советским договором о границе и
дружбе, которым закреплялся четвертый раздел Польши. За столом
у Гитлера он рассказывал, что еще никогда не чувствовал себя
так хорошо, как среди сотрудников Сталина: "Как если бы я на-
ходился среди старых партейгеноссен, мой фюрер!" Гитлер с ка-
менным лицом промолчал на этот взрыв энтузиазма обычно столь
сухого министра иностранных дел. Сталин казался, как рассказы-
вал Риббентроп, довольным соглашением о границе, а после
окончания переговоров собственноручно обвел карандашом на
приграничной, теперь советской территории район, который он
подарил Риббентропу под огромный охотничий заказник. Этот
жест тут же вызвал реакцию Геринга, который не мог согласиться
с тем, чтобы сталинская прибавка досталась лично министру
иностранных дел и выразил мнение, что она должна отойти Рейху
и, следовательно, ему, Имперскому егерьмайстеру. Из-за этого
разгорелся яростный спор между обоими господами-охотниками,
окончившийся для министра иностранных дел тяжелым огорчением,
так как Геринг оказался более напористым и пробивным.
Глава 13.
Сверхмера.
Еще во время разработки планов похода на Россию Гитлер
уже был озабочен тем, с какими режиссерскими деталями будут в
1950 г., по завершении Великолепной улицы и большой Триумфаль-
ной арки, проводиться парады побед ( 1). Но пока он преда-
вался мечтам о новых войнах, новых победах и торжествах, он
потерпел самое тяжелое поражение в своем восхождении. Через
три дня после беседы, в которой он изложил мне свои представ-
ления о будущем, я был вызван с моими проектами в Оберзаль-
цберг. В холле я увидел двух адъютантов Гесса, Лейтгена и Пи-
ча, с бледными лицами. Они попросили меня пропустить их впе-
ред, потому что они должны передать Гитлеру личное письмо
Гесса. Как раз в этот момент из своих верхних помещений вышел
Гитлер. Одного из адъютантов пригласили наверх. Пока я еще раз
пролистывал свои эскизы, я вдруг услышал слитный, не разделяю-
щийся на отдельные слова, почти животный вопль. Затем раздался
рык: "Немедленно Бормана! Где Борман?" Борман должен срочно
связаться с Герингом, Риббентропом, Геббельсом и Гиммлером.
Всех личных гостей попросили удалиться в их комнаты на верхнем
этаже. Прошло еще немало часов, прежде чем мы узнали, что про-
изошло: заместитель Гитлера в разгар войны улетел во вражескую
Англию.
Внешне Гитлер уже скоро обрел обычный тонус. Его только
беспокоило, что Черчилль может воспользоваться случаем, чтобы
представить союзникам Германии этот эпизод как зондаж возмож-
ностей мира: "Кто мне поверит, что Гесс полетел туда не от мо-
его имени, что все это не шулерская игра за спиной моих союз-
ников?" Это может даже изменить политику Японии, заметил он с
беспокойством. От начальника технических служб люфтваффе, зна-
менитого военного летчика Эрнста Удета Гитлер приказал узнать,
сможет ли долететь двухмоторный самолет Гесса до своей цели в
Шотландии и какие метеорологические условия он там застанет.
Вскоре Удет дал по телефону справку, что Гесс уже в силу толь-
ко навигационных причин должен разбиться, вероятно, что при
крепчайшем боковом ветре он пролетит мимо Англии в пустоту.
Гитлер моментально воспрянул духом: "Если бы только он утонул
в Северном море! Тогда считалось бы, что он просто бесследно
исчез, и у нас было бы время для безобидного объяснения". Но
через несколько часов им снова овладели сомнения и, чтобы в
любом случае упредить англичан, он решился дать по радио изве-
щение, что Гесс потерял рассудок. Оба же адъютанта были схва-
чены, как было принято поступать с гонцами, прибывшими с пло-
хой вестью, при дворах деспотов.
В Бергхофе началась суета. Кроме Геринга, Геббельса и
Риббентропа прибыл и Лей, а также гауляйтеры и другие партий-
ные руководители. Лей в качестве ответственного за организаци-
онную работу в партии вознамерился прибрать к себе компетенции
Гесса и предложил - с организационной точки зрения, несомненно
правильное решение. Но тут Борман впервые всем показал, какое
влияние он уже успел приобрести на Гитлера. Без труда он отра-
зил эти поползновения и вышел из этой аферы неоспоримым побе-
дителем. Черчилль сказал тогда, что этот перелет раскрыл гниль
внутри имперской державы. <$F Игра слов: держава по-немецки
буквально "имперское яблоко" - прим. переводчика> Вряд ли он
мог предполагать, насколько эти слова были точными примени-
тельно к преемникам Гесса.
В окружении Гитлера с тех пор имя Гесса почти не упомина-
лось. Только Борман еще долго возился с этим делом. Он тща-
тельно копался в жизни своего предшественника, с особо придир-
чивой подлостью преследовал его жену. Ева Браун пробовала, хо-
тя и безуспешно, заступиться за нее перед Гитлером, а
впоследствии оказывала ей некоторую поддержку за его спиной.
Через несколько недель от своего врача, профессора Каоуля я
услышал, что отец Гесса лежит при смерти. Я послал ему букет
цветов, правда, анонимно.
По моим тогдашним представлениям Гесса к этому шагу отча-
яния подтолкнуло честолюбие Бормана. Гесс, тоже очень честолю-
бивый, видел, что постепенно его от Гитлер оттирают. Так, нап-
ример, Гитлер говорил мне в 1940 г. после какого-то многочасо-
вого совещания с Гессом: "Когда я разговариваю с Герингом, то
для меня это все равно, что железистая ванна. Я себя чувствую
свежим. У рейхсмаршала захватывающая манера подачи вопросов. С
Гессом же каждый разговор превращается в невыносимую муку. Он
приходит всегда с неприятными вещами и не отстает". Возможно,
Гесс своим перелетом попытался, после нескольких лет пребыва-
ния в тени, снова добиться всеобщего внимания и успеха. У него
