не станешь таким, как я. Но если бы я не был уверен в тебе, я бы ни-
когда не пошел на это.
Землянин молчал; дусы громко сопели и беспокойно шевелились.
Но открытое лицо Дункана приняло спокойное, безмятежное выражение -
вот таким знали его звери.
- Хорошо,- сказал он.- Но, Ньюн, те лекарства были мне необхо-
димы. Мне они необходимы.
Страх. Ньюн по-прежнему ощущал его в комнате.
И когда Дункан ушел, Ньюн встревожился - неужели он в самом
деле обрек землянина на смерть? Ведь он рассуждал как мри, забывая,
что чужая плоть на самом деле могла оказаться неспособна к тому, что
мри считали возможным.
Чужие нуждались в том, что запрещал закон мри - но разве в та-
ком случае это плохо?
Впрочем, это уже не касалось кела: его каста не имела права
думать или задавать вопросы. Он не осмеливался даже по секрету сооб-
щить об этом Мелеин, зная, что подобная мысль была выше его понимания
и непочтительна по отношению к юной и менее чем уверенной госпоже -
даже со стороны ее кел'анта, главы касты Келов - тех Келов, которыми
она правила.
Ньюн отчаянно надеялся, что он не убивает Дункана.
И, поглощенный этими мыслями, он вдруг понял, что его желание
сохранить Дункану жизнь проистекает не только из чувства справедливос-
ти, но еще и от того, что двое олицетворяли некий запущенный Дом, и от
того, что тишина в холле келов могла стать слишком глубокой и слишком
долгой.
Он подозвал дусов, успокоил их голосом и руками, и отправился
разыскивать Дункана.
11
Четыре дня.
В памяти Дункана они остались расплывчатым пятном, мучительной
неразберихой, из которой он мало что мог вспомнить. Он работал, чтобы
занять свое время, безжалостно изнуряя себя, чтобы заснуть, едва доб-
равшись до постели, и не видеть снов. Ньюн потихоньку и часто занимал-
ся своими упражнениями и больше не делал ничего, твердя лишь: ~Я не
носильщик тяжестей~; когда же Дункан пытался намекнуть Ньюну, что тот
неплохо поупражняется, если поможет ему, мри язвительно напоминал Стэ-
ну, что за дусами нужен уход.
~За мной тоже~,- отвечал Дункан, сдерживая готовое сорваться с
языка проклятие: мри не отличались особым терпением; они бы убили или
готовы были умереть по малейшему поводу; и он еще успеет урезонить Нь-
юна, который сейчас заметно поутих из-за своей слабости; к тому же мри
приходилось нелегко из-за неопределенности собственного положения.
Дусы фактически не нуждались в уходе; и когда Дункан через не-
которое время пришел к ним и позаботился об их потребностях, звери
наградили его импульсом удовольствия, и ему стало стыдно за то, что
он, рассердившись, оттолкнул их - и Дункан поспешил уйти, не в силах
долго выдерживать это.
Но Ньюну и этого было мало; он задавал Дункану вопросы и тре-
бовал, чтобы тот понимал язык мри, из которого Дункан знал лишь нес-
колько слов, да и то пополам с жестами. Мри свободно владел языком
землян, но иногда Ньюн делал вид, что ничего не понимает, пока Дункан
не использовал наконец выражение мри. ~Умираю от голода~, хотелось
сказать Дункану, но он промолчал, поскольку сейчас было не время для
ссор, и дусы, кружившие рядом, почувствовав его состояние, забеспокои-
лись. В конце концов Ньюн добился своего.
Во всем этом был свой смысл,- думал Дункан позже, лежа в своей
постели, в то время как мри предпочел пол. Ньюн сражался за то, чтобы
идти своим путем, чтобы сохранить свой язык, который уже почти канул в
вечность. Это битва была тихой, и велась она с Дунканом, который более
всего помогал мри, а теперь более всего угрожал им. Это было нечто, с
чем не могли справиться ни оружие, ни сноровка - такое же, как жизнь и
смерть. Вот почему они сейчас находились здесь, вот почему они не
смогли бы жить среди людей, вот почему он спорил со Ставросом, требуя
освободить их. Для них не существовало компромисса. Они не могли выно-
сить чужого. Человек мог; человек умел адаптироваться, гибкий, словно
джо, что сливался с песком или камнем, и ждал. Размышляя над этим,
Дункан смотрел на спящего мри, который лежал, положив голову на дуса,
не закрытый вуалью, чего он никогда бы не сделал рядом с врагом.
Человек, как и джо, мог изменяться снова и снова; мри же уми-
рал: и, значит, у Ньюна неизбежно должен был существовать свой путь.
Утром Дункан приступил к своим обязанностям, изо всех сил
сдерживая себя, чтобы не возражать Ньюну, и зашел так далеко, что
спросил, что сделать еще.
Ньюн окинул взглядом янтарных глаз отсек; рука, увенчанная вы-
тянутым пальцем, сделала широкий жест.
- ~И'нэй~,- сказал он,- ~ай.- Убери все это~.- Дункан просле-
дил его взгляд, тяжело вздохнул и принялся за работу.
За минувшие дни корабль остыл, воздух постепенно стал сухим и
холодным, как на Кесрит. Дункан радовался, что носит теплую мантию
мри, которую надевал мехом наружу. Теперь он знал, как обращаться с
вуалью и как ее следует носить; он научился словам и этикету, и мими-
ке, и расстался со своими привычками.
Временами, несмотря на все усилия, у Ньюна опускались руки, и
он, отворачиваясь, закрывал лицо вуалью, когда дело грозило зайти в
тупик. Тогда на некоторое время воцарялось молчание, но затем вновь
приходили слова. Ньюн перечислил то, что следовало убрать: обстановка
и всевозможное оборудование. Дункан не возражал, расставаясь с немно-
гими оставшимися вещами - здесь они казались чем-то ненужным, ведь
впереди ждали еще немало страданий; а что касается опасности потерять
корабльЄ те кто посылал его сюда, заслуживали большего. Он делал все
это, вначале возмущаясь подобными просьбами Ньюна, а после - находя в
этом мрачное удовольствие. Он очистил отсеки, до которых мог добрать-
ся, от любой обстановки, разобрав ее и свалив в грузовой отсек части,
в которых содержались полезные металлы, а остальное выбросил в утили-
затор. Следом пришла очередь оборудования, которое мри посчитал лишним
- в том числе медицинского - и все товары в грузовом отсеке, без кото-
рых можно было обойтись.
Это было безумием. Дункан, забыв обо всем, принялся искать,
что бы еще выбросить, наслаждаясь разрушением, превращая корабль в
пустую скорлупу, где ничто не смогло бы напомнить ему о Ставросе, или
человечестве, или еще о чем-нибудь, что он оставил, чтобы оказаться
здесь. Потеря всего притупляла чувство утраты.
От лабораторий теперь мало что осталось - их начали демонтиро-
вать еще на станции, посчитав ненужными для предстоящей миссии, а то,
что ему тогда удалось спасти, уничтожил Ньюн. Дункан вычистил все,
вплоть до кронштейнов, на которых держалось оборудование, оттер с по-
мощью химикатов полы и стены - словом, сделал все так, как требова-
лось, поскольку этот самый большой на корабле отсек Ньюн отвел для
них.
Теперь Дункан спал на подстилке не толще укрывающего его одея-
ла и, просыпаясь от холода, начинал снова кашлять в ледяном воздухе.
Он все чаще стал задумываться о своем здоровье, с тоской вспоминая ле-
карства от разных болезней, которые Ньюн уничтожил.
Но Ньюн смотрел на него с неким участием, и не напоминал о его
обязанностях, и в тот день сам готовил пищу и заботился о дусах. Сам
Ньюн свободно переносил холод и разряженный воздух - его походка сде-
лалась ровной и твердой, мри перестал быстро уставать.
- Отдыхай,- попросил его Ньюн, когда Дункан пытался вернуться
к своим обязанностям; Дункан пожал плечами и заявил, что машины не бу-
дут работать без него, и это действительно было так; но сейчас его
приводила в ужас сама мысль о безделье, бесконечном сидении в ракови-
не, в которую теперь превратилась лаборатория, да и остальной корабль,
без книг - Ньюн выбросил все пленки для чтения и музыкальные записи в
его каюте - без чего бы то ни было, чем можно было бы занять руки или
разум.
И, вынужденный подчиниться, он вернулся в лабораторию, эту
безликую белую комнату, и устроился в углу, где, по крайней мере, их с
Ньюном убогие ложа и встречающиеся стены давали ему какое-то ощущение
определенности. Отодвинув свою подстилку, рисовал на полу цепочки фи-
гур, делал сложные навигационные расчеты, чтобы хоть чем-то заполнить
времяЄ смотрел на застывший звездный экран - все, что осталось от ла-
боратории. Единственными звуками были шепот воздуха в трубах и ровный
звук машин внутри корабля.
И больше ничего.
Ничего.
Ньюн в тот день отсутствовал долго - наверное, размышлял Дун-
кан, мри был с Мелеин, в той части корабля, куда сам он входить не
мог; даже дусы, ни на шаг не отходившие от Ньюна, ушли с ним. От нече-
го делать Дункан нашел кусок металла и сделал рисунок на полу возле
своего ложа, и потом, с каким-то мрачным юмором, отметил прошедшие по
корабельному времени дни, с ужасом думая, что когда-нибудь настанет
время, когда он потеряет счет всему.
Девять дней, целых девять дней. Хотя даже в этом он был не
слишком уверен.
Он начал новую цепочку фигур, стараясь не думать о пробелах,
появившихся в его памяти, ища забвения.
Дункан подумал, что он, в отличие от джо, не умеет маскиро-
ваться; но даже джо, оказавшись в стерильной клетушке, где ему негде
было спрятаться, не находил себе места. Он чернел, как то жалкое соз-
дание, которое он видел в лаборатории Боаз, меняя цвета, пока не при-
нимал совершенно противоположный - чистое самоубийство - но, может
быть, джо действительно хотел умереть.
Дункан заставил себя не думать об этом, но образ черного кры-
латого создания в серебряной клетке возвращался вновь и вновь - ведь
он сам тоже сидел в углу белой и пустой комнаты.
Девять дней.
На десятый, в полдень, Ньюн вернулся раньше обычного, отвел
дусов в дальний угол комнаты, снял вуаль, уселся, скрестив ноги, на
полу и, немного отодвинувшись от Дункана, посмотрел ему в лицо.
- Ты слишком много сидишь,- сказал Ньюн.
- Я отдыхаю,- с легкой горечью ответил Дункан.
Ньюн показал два металлических тонких стержня, не превышавших
в длину кисти руки.
- Ты должен научиться игре,- сказал Ньюн. Не: ~Я хочу научить
тебя~; - и не: - ~Ты не хотел бы попробовать?~
Дункан нахмурился, думая, как ему следует себя повести. Но
обычно мрачный, мри сейчас предлагал ему развлечение. Дункан заинтере-
совался: возможно, их отношения вновь станут дружескими и ему удастся
поговорить с кел'еном, как тогда, в пустыне.
А значит, можно будет хоть чем-то заполнить тишину.
Он встрепенулся на своем ложе, осторожно усевшись так же, как
Ньюн: скрестив ноги, руки на коленях. Ньюн правой рукой показал ему,
как удержать стержень за кончик.
- Ты должен поймать,- сказал Ньюн и метнул стержень в Дункана,
закрутив его. Вздрогнув, Дункан поймал стержень ладонью, а не пальца-
ми, и торец стержня ободрал ему кожу.
Следом полетел второй, пущенный левой рукой Ньюна. Дункан
схватил его и уронил. Мри показал ему обе пустые руки.
- Оба одновременно,- сказал Ньюн.
Это было трудно. Это было чрезвычайно трудно. Огрубевшие от
работы руки Дункана были менее проворны, чем тонкие пальцы Ньюна, ко-
торые никогда не промахивались, которые перехватывали даже неловко
брошенные стержни в воздухе и возвращали их почти под тем же углом и с
той же скоростью - по одному, пока Дункан не освоил наконец трудные
перехваты, а потом - вместе.
- Мы называем это ~шон'ай~,- сказал Ньюн.- ~Шоней~ - означает
~переход~. На твоем языке получается Игра Перехода. Ее воспевает На-
род; каждая каста играет по-своему.- Он говорил, и стержни свободно
