по капельке лишь бы Дурасников укатывал каждое утро на работу на ее
глазах: значительный и сумеречный, как и подобает носителю власти,
вершителю судеб.
В спальне Дурасников сражался с зашалившим будильником: пальцы не слу-
шались, отвыкли, Дурасников много лет уж и гвоздя не пытался вбить,
целиком посвятив себя мозговой деятельности и преуспев в администра-
тивных играх.
В ту минуту, когда зампред с безнадежностью крутил головку, переводя-
щую стрелку звонка, Акулетта вставила ключ в скважину замка осажденной
квартиры.
Ключ плавно поворачивался, и лица мужчин - экипажа Лехи-Четыре валета
покрывались все большей бледностью. Языки замков покинули пазы, и
дверь не отворялась, ожидая лишь легкого толчка. Свежая надпись серела
над дверью Акулетты: "Покончим с девственностью, как с половой безгра-
мотностью". Похоже, автор располагал сведениями о ремесле жилички.
Акулетта оторвала правую туфлю от пола, оттянув носок, и решительно
ткнула дерматин обивки. От пинка дверь с шумом распахнулась, и кошачий
вопль огласил исписанную мелом и карандашом площадку спящего дома.
Акулетта замерла на пороге, не находя сил войти, увидеть разгром, сле-
ды потрошения заветных схоронов, а может, и лица сотворивших свистоп-
ляску в ее обители; только кот утешал: жив, малыш! Господи!
Леха-Четыре валета подтолкнул вперед массивного картежника с перебитым
носом боксера, мужик упирался, ухватив угол стены цепкими пальцами.
Акулетта вперилась в светлый половик, белеющий у порога уже со стороны
коридора, маркий - стирала его чуть ли не ежедневно - и как раз перед
уходом положенный после сушки; войти в квартиру и не запачкать коврик
почти невозможно, сейчас коврик поражал чистотой и нетронутостью квад-
ратной поверхности. Бросило в жар. Может попутали-завертели напрасные
подозрения? Все напридумывала? И заговор Мишки Шурфа, и его звонки, и
его нежелание отпускать? Может, грабители разулись перед штурмом квар-
тиры? Глупости!
Акулетта повеселела. Но, если нервный срыв подтолкнул ее к истерике, к
страху, то отчего же наяривает свет в гостиной, хотя в коридоре темно?
И тут квартиросъемщица, как перед смертью в подробностях припоминают
давно минувшее, отчетливо увидела, как убегала в спешке и не успела
тронуть выключатель хрустальной люстры - старинная бронза с массивными
подвесками - заливающей гостиную и окатывающей, пусть тускнеющим, све-
том сопредельные пространства.
Акулетта ржанула хрипло, металлически. Мужчины не видели, что открыва-
ется взору хозяйки, и неживой, машинный смех, будто за бока ухватились
шестерни и рычаги, напугал защитников больше, чем ожидаемый низкоголо-
сый рев грабителей.
Акулетта знала цену истерическому смеху и могла нырять в него и выны-
ривать с легкостью профессиональной пловчихи, и чем больше эта краси-
вая женщина тряслась в хохоте, тем гуще мелом вымазывало лица мужчин.
Акулетта смело ступила в коридор, за ней жаркий сосед с шампуром, сле-
дующим Леха, озирающийся по сторонам, вобравший голову в плечи, будто
ожидая удара в любой миг, удара обрушивающегося прямо из стен, или
прыгающего с потолка. В гостиной бушевала многоламповая люстра; про-
тертая от пыли мебель и промытые стекла горок олицетворяли порядок и
чистоту. Кот возлежал посреди стола, забыв об ударе в дверь, и лениво
теребил, увядающие головки цветов в напоминающей тарелку хрустальной
вазе. Все сгрудились в большой комнате, оставив без присмотра коридор,
а дверь на площадку открытой.
Жиличка после беглого осмотра не сомневалась - к вещам не прикасались,
и все же тревога не отпускала, Акулетта обернулась безотчетно, по ве-
лению непонятного, и увидела тень, мелькнувшую по стене коридора: руки
затряслись, мужчины вмиг заразились ее ужасом и Леха-Четыре валета вы-
ронил оборонный ключ из безвольно разжавшейся руки.
Васька Помреж пробудился от первого луча солнца, медленно отбросил
одеяло, пробрался в директорский кабинет, оттуда в комнатку с душем и
раковиной, почистил зубы, плеснул в лицо, отмахал-отпрыгал зарядку пе-
ред столом совещаний, снова прыгнул в душевую - через минуту фыркал
под струями, смывающими заспанность и вялость.
В половине шестого утра Васька сиял, будто начищенная пряжка солдатс-
кого ремня, и никто не посмел бы предположить, что у сторожа была тре-
вожная ночь.
При дневном освещении все вокруг преображалось, исчезала таинствен-
ность темных углов, растения на подоконниках становились домашними, а
не вырванными наспех из непроходимых джунглей и невесть как попавшими
в холлы и коридоры НИИ, на досках для объявлений сиротливо белели бу-
мажки приказов, информаций и прочей служебной дребедени, спасибо обхо-
дились без средств наглядной агитации - директор института, еще до во-
царения прохладного отношения к безвкусным плакатам и никого не трога-
ющим призывам, не жаловал бессмысленную бижутерию уходящих времен.
Помреж зажал двумя пальцами полный графин и двинулся этажом выше -
проведать подгулявшие пары: в лучах солнца храпун на диване казался
безобиднейшим типом со взмокшими у корней от натуженных снов волосами,
мертвец прижимал Лильку Нос, будто и впрямь удостоверившись, что толь-
ко ее участие спасло от неминуемой гибели.
Васька Помреж оглядывал спящих, как родных дитятей, коих предстояло
будить трепетному родителю для отправки в школу в десяти верстах пеше-
го хода; утром гнев растворился и Помреж пережил нечто схожее с чувс-
твом пахаря, оглядывающего кобыленку, силами которой единственно добы-
вает себе пропитание. Храпун в ответ на заботу, осветившую сторожа,
выдал восторженную руладу искристого храпа, и тут Васька не выдержал,
вытащил пробку из графина и принялся поливать спящих, норовя попасть в
лицо.
В минуту все завершилось: похмельные гуляки с сосульками вымоченных,
прилипших ко лбу волос, вскочили, кутаясь в простыни и не смея возму-
щаться безобразиями человека с лошадиной мордой и, очевидно, железными
ручищами, к тому же не склонного шутить.
Лилька Нос сунула Помрежу причитающееся вознаграждение, мертвец от се-
бя, как видно компенсируя нервотрепку, возникшую по его вине, добавил,
не глядя Ваське в глаза, еще деньжат. Даму с копиркой на груди и ее
кавалера поливать не понадобилось, оба явились, когда Помреж распихи-
вал деньги по карманам, отрывисто командуя, где что убрать, подчис-
тить, затереть, замыть.
Еще до семи утра, до прихода уборщиц, в восемнадцатиэтажном здании
единолично воцарился Васька Помреж. После ухода гостей Васька тщатель-
но обследовал игорный холл наверху и еще раз место липовой кончины
Лилькиного ухажера. Удовлетворение полнейшее: хоть ищейку пускай.
Васька уселся на диван, принимавший совсем недавно храпуна и его под-
ругу и погрузился в чтение. Тонкий слух просигналил, что в приемной
ожил телефон. Помреж, легко прыгая через ступеньки, сбежал вниз и ус-
пел-таки: в трубке голос Фердуевой, не смотря на ранний час и любовь
ко сну, хозяйка не допускала благодушия, если, хоть и предположитель-
но, предприятию грозила беда.
- Ну как? - трубка наполненная голосом Фердуевой и та преобразилась,
возникла значительность и властность бездушного, мертвого предмета.
- Порядок.- Помреж с хохотом пересказал эпопею, добавив, что с перепу-
гу гости оплатили с щедростью безмерный кров и ночлег, предоставленные
фирмой Фердуевой. Опасность, хоть и призрачная, вовсе растаяла, и го-
лос в трубке сразу же приступил к более важному:
- Почуваев в подвал спускался?
- Ползал, старикан, крутил башкой. примерялся, рыщет, копает, что не
пойму.
- Пусть рыщет,- властно разрешила Фердуева и опустила трубку.
Помреж опустился вниз поприветствовать уборщиц - ущипнул вислозадую
Марь Маревну, Катьку Помадницу, мазюкавшуюся неимоверно яркой и самой
дешевой помадой, потрепал по щеке, всучил каждой по купюре.
- С чего бы это? - Катька Помадница недоуменно воззрилась на старшую
напарницу.
- От сердца,- пояснил Помреж,- хорошие вы бабы, ко мне душевно относи-
тесь, беззатейные, камень за пазухой не таите, если что заметите, мол-
чок умеете изобразить. понимающие, одним словом, жизнь люди. Вот за
все за это и за многое другое.- Васька частенько оделял уборщиц троя-
ками, и каждый раз они деланно поражались его щедротам, будто и невдо-
мек им о каком таком молчании балаболит развеселый сторож.
Замелькали швабры, зачмокали тряпки, окунаемые в ведра. Помреж вернул-
ся в приемную, принялся собираться; секретарь директора заявлялась без
опозданий, после ее появления Помреж считался свободным.
Так и вышло, седоголовая пичуга с пучком на затылке, сухая и неулыбчи-
вая, вошла стремительно, поздоровалась и ринулась ворошить горы бумаг
в шкафу за спиной. Васька набросил наплечный ремень, секретарь оклик-
нула:
- Василий Илларионович, тут вот ваши, наверное.
Помреж сглотнул. Секретарь на морщинистой ладошке протягивала десятку,
видно слетела со стола во время ночных метаний.
- Моя?..- В помреже сцепились в схватке жадность и осторожность, но
почему бы ему не выронить десятку, что он нищий? Сейчас и сотня не
деньги.- Так и есть моя! - Помреж театрально обследовал бумажник,
причмокивая от усердия и все более убеждаясь, что утерянный червонец -
кровный. Бумажка скрылась в зеве тусклой кожи, через секунду Помрежа и
след простыл: весь день принадлежал ему, многое надо успеть к следую-
щему дежурству, главное - обзвонить девиц, потому как сегодня ночью
спрос и предложение гуляли в едином порыве, а через ночь под крыло
Ваське заявятся четверо залетных с Кавказа, и негоже им скучать в
крахмальных простынях без женского тепла.
Васька отшагал метров сто до многоподъездного дома и там сел в машину,
ночующую на собственном, очерченном белой масляной линией пятаке, от-
купленном Помрежем у начальника домовой конторы.
Почуваеву тоже не спалось. Ковырялся на грядках с рассвета, окучивал,
подкапывал, засыпал, тащил за собой шланг, поглядывал, примеряясь, на
яблони - старые подпорки подгнили, новые приворачивать толстой прово-
локой - лень, а пуще прочего волновала баня: все б отменно, да напря-
гал пол в предбаннике, уж и отциклевал, уж и стол с чайными чашками и
самоваром сиял в струганной белизне, а вот пол к субботе, когда нагря-
нет дружок стародавний, Пачкун Пашенька, вкупе с важным должностным
лицом их района, не высохнет. или успеет? Почуваев отшвырнул лопатку,
сбросил шланг, исходивший ледяной водой, потопал в баню. Даже для де-
вок простыни заготовил особенные с монограммами и веселыми петушками
по углам, и льняные полотенца для лица прожарились на солнце в крепких
прищепках, и закусь имелась, да и Пашенька пустым не прикатит - все
путем, а вот лак вроде бы жидковат, плохо сохнет, потребуется не раз
покрывать, а может, три, а то и четыре захода, и каждый раз просуши-
вай.
О бане Почуваев мечтал всю жизнь: в дальних офицерских странствиях, в
пыльных городах, на маршах, на громоподобных учениях, в мазаных зеле-
ной краской парткабинетах, на ковре перед распекающим начальством,
везде и всегда. и вот банька воспарила на его участке, а уж денег пок-
левала прорву, если б не служба у Фердуевой, не поднять, а тут еще и
сама дачка сыпаться начала на глазах; теперь по фундаментальности, по
объему освоенных капитальных вложений баня превзошла дачный домик и
продолжала пожирать и пожирать то облицовку для бассейна, пусть и
скромного, то обстановку, то наличники резные, то коньки рубленные
редкостно рукастым столяром.
Теперь выходило не баня при дачке, а дачка при бане, а Почуваев кру-
тись при обеих избушках, и глотают же треклятые, как птенцы гусениц,
только кидай, не зевай.
"Волга" Почуваева с распахнутым багажником дремала под ежевичными кус-
тами; зажатые запасками, громоздились березовые веники, заготовленные
в загодя выбранной рощице в полутора десятках километров; веники, на-
