Пачкун ощутил, как длиннющие ресницы хозяйки квартиры щекотнули щеку.
Это не Наташка, беззатейная, безотказная, это другой сорт, захватываю-
щий, даже на деньги не клюющий. Таким не разберешь, чего подавай. Пач-
кун пробормотал слова прощения, и взоры всех скрестились на болтающей-
ся на веревке бутылке.
Мастер-дверщик шагнул вперед, подцепил бутылку за донце:
- Попробую? - вежливо осведомился виновник торжеств.
Фердуева тепло глянула на утешителя недавней ночи, величаво разрешила:
- Валяйте!
Мастер глянул на косяк, на бутылку, снова на косяк и сообщил, по мне-
нию Фердуевой, вовсе незначительное ускорение предмету забот: встреча
косяка и бутылки на сей раз оказалась последней, горлышко отломилось,
белопенная струя брызнула на дверь, на стены, окропила ботинки Пачку-
на. Начмаг пришел в себя:
- Сегодня все невзгоды на меня! То вздорные покупатели, то травма, то.
вот.
Все увидели обычного Пачкуна, уверенного, непотопляемого, добившегося
немалого. Достигшего предела мечтаний - финансовой независимости, не-
нужности считать каждую копейку.
Фердуева сверкнула цыганскими очами. Подруга-охранница тут же слетала
на кухню за веником и совком, замела осколки, протерла тряпкой дверь,
даже послюнявила, проверяя не липнет ли?
- А говорила, липнет,- хозяйка ущипнула Наташку Дрын за щеку двумя
пальцами.- Мало чего в жизни смыслишь! - взор Фердуевой затуманился,
неопытная завсекцией припомнила вмиг о годах в колонии, где Фердуева
провела восковой мягкости годы юности, впитав в себя страшное, и на-
вечно.
За столом воцарился Пачкун: балагурил, толкал тосты, подсыпал снедь
подруге Фердуевой, тощей, но искушенной, как видно, в утехах, греющей
ляжку Пачкуна крепким, обтянутым темным чулком ажурного рисунка бед-
ром.
Наташка Дрын атаку соперницы не проглядела и, раскрасневшись от водки,
сообщила:
- У меня отоваривается один дипломат, в Париже, значица, представлял
державу, уверяет, что черные чулки в ажуре там только проститутки
пользуют.
- Ну уж? - хохотнул Пачкун.- Естественное желание женщины. нравиться.
Фердуева сжевала листик салата:
- Привыкли ярлыки лепить. Тот жулик, та проститутка, от зависти все!
Ты покрутись круглосуточно, покумекай, где деньгой разжиться. Вон Аку-
летта - наша всеобщая подруга - Мишке Шурфу выдала. мы, мол, Миша, на-
шего горячего цеха то есть работницы, первые создали совместные предп-
риятия, компактные - только ты и фирмач, мы проложили путь кораблям
индустрии. Как сплела? Шляпу снимешь.
- Выходит, на кровати прыгать - совместное предприятие? - Наташка Дрын
задохнулась в хохоте.
- Ты как думала? - Фердуева назидательно подняла палец.- Предприятие!
Валюту стране приносит.
- Опять же, ослабляет империалистического противника,- ввернула подру-
га Фердуевой, тиская бедром Пачкуна,- любовь мужиков потрошит дочиста,
при пустых семенниках уже не боец.
Пачкун захрустел корнишоном:
- Простбта - второе сердце мужчины. Пока хош не покидает - живет, как
только баб замечать перестает - провал! - И уведомляя присутствующих,
что ему до пропадания далеко, игриво приобнял тощую и неожиданно жар-
кую соседку.
Наташку обдало новой волной ненависти. Гад! Молодость ее на замок
замкнул, ни погулять, ни под венец, только к властелину магазинному по
вызову, хоть среди бела дня, хоть среди темной ночи, в стужу и хлад, в
дождь и жарищу, по первому повелению в любой конец города, а то и за
городскую черту. Гад! А в больницу ездила, как на работу: жена с цве-
тами, Наташка с бульонами в термосах, с диковинными плодами и соками,
с финскими бумажными простынями - поди достань! - чтоб прокладывать
кровоточащие раны, с одноразовыми иглами, чтоб гепатитом не нафарширо-
вали или другой прилипчивой гадостью. Что говорить!
Белое вино, как величали водку грузчики, прогрело Наташку Дрын, одари-
ло смелостью, даже будто приподняло над стулом. Наташка рванула блузку
в стороны на манер морячка-анархиста, раскрывая белую тяжелую грудь,
толкнула локтем увлекшегося соседкой Пачкуна:
- Может, мне уделите внимание? Я вот тоже еще нравлюсь многим. вот
Мишка Шурф прикалывался. Ремиз тоже слюни роняет до колен, что ж выхо-
дит?..- Спазм перехватил дыхание завсекцией, никто не узнал, что ж вы-
ходит? Из глаз оскорбленной брызнули слезы, голова рухнула в салат.
- Когда и успела? - Фердуева резко поднялась, рванула голову Наташки
из салатницы: на золотые волосы налипли зеленые горошины, приклеился
майонезом ломтик моркови, желток ополовиненного яйца вкрутую рассыпал-
ся, вымазав лоб густой желтизной, будто цветочной пыльцой.
Пачкун веселился от души. Задело бабу! Взъярило не на шутку! Значит,
крепко ее держит, прихватил, не выскользнешь. Лишь бы про дела в запа-
ле болтать не принялась, а так. пусть бушует, сказала бы спасибо, что
Бог назначил ревновать не протертого до дыр мутноглазого инженеришку
раз в жизни - на свадьбу! - посетившего ресторацию, а вальяжного дона
Агильяра, украшенного сединами лунной яркости, блестящими влажными
глазами, надушенного запахом уверенности, что только деньги без счета
и придают.
- Наташ! - Дон Агильяр не замечал, что Фердуева свирепеет.- Наташ! Уй-
мись! Пошутить нельзя. на то и застолье, чтоб расслабиться,- успокаи-
вая возлюбленную, Пачкун подцепил вилкой розово-белый кус краба с раз-
вороченной салатной верхушки, проглотил и только тогда заметил полные
гнева глаза хозяйки квартиры. Пачкун про Фердуеву много чего знал, но
также понимал, что не знает почти ничего из главного, и даже тени лю-
дей, стоящих за Фердуевой нагоняли страх, а бояться попусту Пачкун не
привык.
Над столом загустела тишина, из спальни донеслось тикание старинных
напольных часов, и бронзовые часы на мраморном столике у окна тоже
вдруг ожили и сообщили о своем присутствии хорошо слышным ходом сла-
женного механизма. Ни уговоры-увещевания, ни, быть может, обливание
ледяной водой, не привели бы Наташку Дрын в чувство так быстро, как
мертвая тишина - лесная, глубинная; бузотерка провела ладонью по лицу,
будто смахнула дурь, стряхнула, как лоскутья обгоревшей кожи на пляж-
ных югах, глаза засветились раскаянием.
- Извините, товарищи-граждане, перебор состоялся.- Наташка без помощи
других поднялась, побрела в ванну. Тишина над столом не проходила, и
через минуту к ходу часов прибавились утробные звуки страдающего чело-
века, разрываемого позывами рвоты.
Фердуева кивнула подруге, та покорно выскочила в ванную - миг - и все
услыхали чавканье половой тряпки, подтирающей безобразия избранницы
дона Агильяра.
Мастер-дверщик тяготился непонятностью отношений Фердуевой и Пачкуна:
оба могущественны - ясно, но ясно также, что Пачкун пасует перед хо-
зяйкой, хотя при его комплекции, должности, хватке, сквозившей в каж-
дом движении - повороте головы, причмокивании губ - ожидалась противо-
положная раскладка сил. Мастер снизу вверх посмотрел на возвышающуюся
над столом Фердуеву, еще раз поразился ее совершенством: тайная власть
таких женщин над мужчинами неоспорима.
Фердуева бесстрастно, как не любящий животных посетитель зоопарка, ог-
лядела гостей противоположного пола: "Не то, не то. Всю жизнь не то! А
когда же будет то? Или вовсе не случится никогда, нечего и ждать?"
Фердуева пила редко и мало, сейчас даже не пригубила, очистила апель-
син, сжевала дольку. Испортили обмывание двери. Вроде взрослые люди,
серьезные, а в дом пустить сто раз подумаешь. Наташка облевала ванну,
небось любимыми полотенцами - махра однотонная, итальянские - рожу
утирает? Жалкая Наташка, мельтешит, все надеется при мужике - дай Бог
только отхватить - налипнув ракушкой на дно корабля, жизнь проплыть.
Глупая! Не выйдет, нужно свою цену иметь, собственный номинал, постель
только первый взнос, потребности всей жизни таким не погасишь, мужики,
как собаки, крепкого хозяина всегда чуют.
Фердуева решила не церемониться:
- Ну. все, гости дорогие, забирайте Наташку, мне дела делать пора.
Пачкун с вилкой, недавно наколовшей кус краба, поднялся, наморщил нос,
припоминая ему одному ведомое, так и застыл и только через минуту до-
гадался положить вилку на стол. Его выставляют? Гонят взашей? Кулаки
дона Агильяра сжались.
Фердуева заметила гнев начмага, заметила, как подобрался мастер. Стра-
вить бы их сейчас в добротном мордобое, потеха вышла б, Пачкуну не
поздоровилось бы. Фердуева оглядела горки с фарфором, нежные статуэтки
по всем углам. Драка здесь обременительна, большим расходом завершит-
ся; сменив хлад тона на извинительность, хозяйка проворковала:
- Нет, правда, дела, не рассчитала время.
Пачкун смекнул - дуться глупо, лебезить никто не станет, удовлетворил-
ся смягчением Фердуевой, вкрапил в прощание анекдот, уцепился за спа-
сительный хохоток прибирающей в ванной тощей соседки по столу: тут
выплыла промытая, облегченная слезами и непереваренной пищей Наташка
Дрын, и прохладное прощание переродилось в дружеское с похлопываниями,
прикидками совместных обедов и ужинов: точек едальных расплодилось ть-
ма, всюду дружки, всюду гульба и сладкая житуха. Шумно вышли трое -
Наташка Дрын, дон Агильяр и подруга Фердуевой; обиженная и соврати-
тельница Пачкуна шли в обнимку, склонив головы на плечи друг друга,
Пачкун шествовал, чуть приотстав, пастырским взглядом взирая на птах.
Мастер остался. Фердуева обняла его, как только закрылась дверь,
прильнула, после долгого поцелуя кивнула на дверь, закрывшуюся за гос-
тями.
- Поганцы. Мать их так! - Ругань Фердуевой вкупе с холодной красотой
озадачивала. Мастер испытывал необъяснимое смущение малоопытного муж-
чины-первогодка в присутствии этой женщины. Робость заявляла о себе
дрожью пальцев, глазами опущенными в пол.
Телок или прикидывается? Фердуева снова прильнула к мужчине и обоюдный
жар вымел пустые вопросы из голов двоих.
После лежали тихо, говорить не хотелось, снова власть в квартире взяли
часы, прикрывая мерными звуками едва слышимое дыхание людей. Мастер
обследовал потолок уже по четвертому разу, привычно узнавая едва раз-
личимые трещинки, вздутия, сколы побелки. Скоро посыплется, без марли
олифили, не чувствуется многослойности, глубины грунтовки и прочих за-
маскированных ухищрений, от коих след один и остается - неправдоподоб-
ная и долгая гладкость потолка.
Фердуева думала о деле. Надо расширяться. Очереди в винные магазины не
давали покоя, бередил и подвал, обнаруженный Почуваевым в институте. В
подвале Фердуева предполагала подпольный цех. Сахар - не вопрос, таких
как Наташка Дрын сотни на поводке. Инженерная часть тоже продвигалась,
судя по наметкам мастера.
- Коля,- Фердуева впервые произнесла вслух имя нового друга и удиви-
лась непривычности его звучания.- Аппараты разборные? В случае чего
гора трубок и все?
Коля не отрывался от потолка. Жене мастер изменял редко, и сейчас оп-
равдывал себя соображениями выгоды: страсти Фердуевой - одно, дело ею
предложенное - совсем другое. Дело обещало рывок в жизнеобеспечении, и
Коля не сомневался: узнай жена про флирт, узнай, что из флирта того
произросло невиданное благополучие, смолчит. Коля понищенствовал
всласть, познал все извивы и причуды бедняцкого бытия и дал зарок свое
не упускать, оставаясь на вид человеком степенным, выдержанным, веду-
щим себя достойно и не вызывающе.
С потолка свисала люстра, не иначе дворцовая, Коля ужаснулся: не
встреться ему Фердуева, никогда б даже не мечтать о такой люстре. Из-
менится ли его жизнь, появись люстра? Нет. Но пусть будет, детям дос-
танется. Люстра - символ, лучше сдохнуть, чем барахтаться в вечном
безденежье. Штука заключалась в детях. Себе Коля многого не желал, но
даже задыхался, представляя, что молодость, когда всего хочется, его
дети проживут скудно, в обрез, подобно его годам с двадцати до тридца-
ти с хвостом.
Сумерки поглотили спальню Фердуевой, укрыли от взора мастера изъяны
