деленные особым запахом, подобающей жесткостью и хлесткостью, теряющие
листья не стремительно, а как раз потребно ходу огуливания чужой спин-
ки.
И подвал не шел из головы: чудились возможности, площади-то стадион-
ные, сотни метров квадратных, государия, прикрытая от глаз посторонних
фундаментом, заглубленная под землю, числящаяся единственно под попе-
чением фердуевской шайки-лейки.
В планы бригадирши отставник не вникал, но давно уверился: не промах-
нется хозяйка, нюх на деньги всепроникающий, и, если захлещет водопа-
дом, доля Почуваева скакнет, и тогда уж стоит проявить настойчивость,
вырвать дочь с внучкой из тьмутаракани, выписать в стольный град и
одаривать своекровных девок - что дочь, что внучку - прикидываясь, что
все, мол, из армейского пенсиона капает, хватает, если с умом тратить,
да и кто спросит, если и государство прикрывает ладошкой лицо, лишь бы
не узреть доходы граждан, бьющие по глазам, лень расковыривать да и
подступиться боязно.
Внучке купить рояль, именно, не пианино, всегда вожделел к королю инс-
трументов и восторгался поднятой крышкой, подпертой полированной пал-
кой, и звуки льются и утешают Почуваева за нелегкую жизнь, за скуку
упрятанных в лесах городков, за желчный мирок офицерских жен, даже
скрашивают запах изо рта - прах его дери! В звуках рояля, исторгнутых
пальчиками внучки, Почуваев предполагал отмокать, вымывать соли зла и
зависти и благоденствовать в окружении нежно привязаных близких.
Без деньжат не шибко привяжешь! Почуваев инспектировал бассейн; протер
тряпицей никелированные краны, поручни ступеней, ведущих в воду, все
чин чином, будто общенародный бассейн, оборудование привозное, марка
каэр - краденное - другим не разживешься.
Почуваев пузом плюхнулся на раскладушку, перевернулся на спину - вок-
руг ростки тюльпанов - посетовал про себя, что не споро цветы прут из
земли, задерживаются, будто чуют: не даст Почуваев поцвести всласть,
срежет, и на рынок - из красоты дензнаки качать, а как же иначе? Чуть
тормозни, и баня рассыплется, и рояль растает, и дочь продолжит гнить
и тратить невосполнимые года с нелюбимым и за тридевять земель.
Мушки вскакивали на нос, на уши, бегали взапуски по лбу, и сну никак
не удавалось крепко заарканить отставника, только дремой охаживал бог
Гипноз разомлевшего в мечтаниях сменщика Васьки Помрежа.
Тень бесспорно мелькнула в коридоре и, похоже, скрылась в кухне. Аку-
летта ухватила Леху за полу и потянула за собой, гвардия при шампурах
и ключах подустала - бессонная ночь, игра, абрау-дюрсо, скачки-ездки
по Москве из конца в конец.
От усталости Четыре валета утерял страх, покорился и тараном, прикры-
вая собой Акулетту, распахнул дверь: кухонный стол пуст, на плите пус-
то, ни чайника, ни кастрюли, ни сковород, на табуретке длинноносая
девка с рыжей челкой и жабьими губами, розовато-белыми, тянущимися от
уха до уха.
Акулетта признала соседку по площадке сразу. Та по глазам распознала
необходимость объяснений и выяснилось: произошла утечка газа, труба
лопнула или прохудилась - служили-то по полвека - пришлось пробраться
с соседней лоджии мужику, обвязанному по поясу страховочным канатом, и
открыть квартиру во избежании взрыва, соседка вызвалась охранять собс-
твенность Акулетты, отчего-то убоявшись оставить только что проветрен-
ную квартиру под опекой замков. Вдруг труба где еще подведет, и снова
прыгай с лоджии на лоджию.
Шампуры и ключи легли на стол. Соседка шмыгнула к себе с выражением
осуждения: знала, что Акулетта не святая, но чтоб среди ночи и четы-
рех. на широкую ногу поставлено дело. Как каждая дурнушка, утешала се-
бя хрустальной прозрачность своей морали, вовсе не допуская, что про-
фессионально непригодна для промысла знойного и муторного.
Акулетта вскипятила чайник, заварила кому что, кофе, чай, одному -
признался, что слишком возбудим, и так не спит - заправила кипяток ва-
реньем, уселась и наблюдала за мужиками, будто за диковинными зверями
в зоопарке, любила одна принимать огонь на себя; так уж устроен силь-
ный пол, хоть ночь-полночь, хоть выжаты суетой досуха, хоть пережили
страх и выказали себя трусами, а все ж в обществе женщины во всей сво-
ей красе начинают - вольно ли, невольно? - хорохориться, распушать
перья, примериваться,- а вдруг? - И только что дружные, вмиг ощерива-
ются, поддевают один другого, пытаются выставить себя в самом выгодном
свете, но иногда, опомнившись, вновь играют в бескорыстных добряков,
солидных и не помышляющих ни о чем таком-эдаком.
После чаепития мужиков из дома изгнала, и каждый попытался тайно от
других выспросить телефон, а налетев на стенку молчания, всучил свои
координаты - все не москвичи. Как только дверь захлопнулась, Акулетта
сгребла бумажки с адресами и телефонами, хотела выбросить - интереса
не видела, не ее угодья, хотя знала, с провинциалов удается лупить под
завязку, перепрофилироваться не хотелось, другое дело подруга Светка,
та еще не определилась, той лишь бы с выгодой, и внутренний рынок
Светка со счетов не сбрасывала. Акулетта разгладила бумажки, придавила
пепельницей из малахита, прикинула отступное, что потребует со Светки
за щедрый дар: двое приезжих обретались в Сочи, один в Кабулети и, как
ясно, все трое на море, таких знакомцев попридержать - не пустая пре-
дусмотрительность, тем более, что Леха-Четыре валета с некредитоспо-
собным народом не водился.
Акулетта натянула все цепочки, задвинула все щеколды и только раздев-
шись донага, оглядев себя в зеркале из царских или княжеских покоев,
приняв душ, забралась под плед и ужаснулась: теперь уж точно понадо-
бится съезжать, засветка вышла, в гостиной поблескивали три видеомаг-
нитофона, два музыкальных центра, королевский телевизор и другого доб-
ра под потолок. Думы о переезде трепали, и Акулетта затвердила - в
следующий раз оборудует жилье аскетично, распихав нажитое частично у
Акулы - старшей сестры - частично у матери, а лишнее распродаст без
промедления, закупив старинные побрякушки, не исключено, картины, а
может и дачку, чем черт не шутит? Знала пару девиц, принимавших за го-
родом, на вилле, иначе не скажешь, споро ладилось, все ж на воздухе,
под соснами, при камине - клиенты смекали: такой антураж предполагает
доплату не малую, и не скупились.
Утром позвонил Мишка Шурф повинился, посмеялись, но трещинка, похоже,
пролегла - не зашпаклюешь. Мишка вызвонил уже с работы и, потягиваясь,
Акулетта мысленно отбивала молебны господу, уберегшему ее от хождения
в присутствие, пусть и приносящее обильные доходы.
Мишка Шурф в фартуке, напяленном на дорогущий свитер, царил в разру-
бочной. Бараньи туши с печатями синими и, очевидно, иностранными гро-
моздились вокруг. Мишка с Ремизом рубили бараньи отбивные и наполняли
ими коробки для последующей продажи кооператорам, мусор и ошметки под-
нимали наверх - народу.
Володька Ремиз рубил молча. Мишка трепался без устали:
- Слышь, Вов,- у Чорка прибыль восемьсот процентов, побожился самолич-
но. В подлунном мире не видно. Пятерик порция мяса, а если укропной
веточкой прикроют, да помидориной с вишню украсят - шесть эр с полтин-
ным прицепом. Надо б поприжать, из восьмисот-то можно отстегивать щед-
рее.
- Пачкун договаривался,- мрачно возразил Ремиз и замолчал. Оба подума-
ли об одном; проверь, поди, какова подлинная договоренность Пачкуна с
кооператором, себя начмаг не обидит, не забудет. Чорк, небось, намек-
нул: тебе, мол, Пал Батькович один расчет, твоим рубщикам другой, все
от сана, от должности-звания, от выслуги, как у порядочных.
Пачкун явился театрально, вышагивая, будто по тронной зале, и пиджак с
двумя шлицами, похоже, поддерживали снизу невидимые пажи.
- Трудимся, мальцы? - Дон Агильяр пребывал в добром расположении духа,
только что переговорил с Дурасниковым. Суббота выгорала, и Наташка
Дрын подтвердила: Светка прибудет. Выходило, Дурасников задолжает Пач-
куну, если все сладится, а сладится непременно, костьми ляжет, а убла-
жит зампреда, купаясь в дружеских уверениях, улещивая, восторгаясь
многосторонним дурасниковским опытом под водочку да грибочки.
Запах свежего мяса дон Агильяра возбуждал, как, наверное, чистильщика
запах гуталина, а продавца цветов аромат роз, для дона Агильяра запах
свежего мяса - предвестие заработка, условные рефлексы, выработанные
годами работ в разрубочных, срабатывали, подсказывая безошибочно: гря-
дет навар.
- Новозеландская? - уточнил Мишка, хотя лучше других знал, какая.
- Иес,- поддержал Пачкун,- далекая страна, небольшая, а весь мир бара-
ниной затаривает. Работают люди! Не лодырничают.- Пачкун входил в роль
руководителя-воспитателя.- Прикинем. по морю везти, через весь свет,
золотая должна образоваться баранина, ан нет, доступна даже нашим
старшим инженерам.
- Если попадет наверх в торговый зал,- Володька Ремиз не то, чтоб со-
вестил, а любил отмежеваться от откровенной алчности, процветающей в
стенах двадцатки.
- Миш! - Пачкун затрясся от смеха.- Вовка-то у нас филозов, а ну я его
поставлю на котлеты по двенадцать копеек, да на зеленую колбаску по
два девяносто.
Ремиз шваркнул топором, не соразмерив силы удара, кусок мяса просвис-
тел перед носом начмага.
- Убьешь так! - Пачкун оглядел туши, как преданный делу учитель люби-
мых учеников, и удалился.
- Чего свирипеешь? - Мишка ухватил острющий клинок и ловко перерезал
желтоватое сухожилие.
Ремиз отложил топор, сдвинул тушу, примостился на черном от впитавшей-
ся крови и грязи столе:
- Обрыдло мытариться в резервации.
- Ты о чем? - Мишка сразу смекнул о чем, оглядел толстые стены и своды
подвала: никто не услышит?
- Обо всем.- Ремиз упер локоть в баранью ляжку. Кругом серо, не промы-
то, воняет, купить нечего, рожи злые. водяры нахлещутся и спать, а по
утрянке на работу никому не нужную, шмыг-шмыг по пыльным улицам, ныр-
нут, как мы, в подвалы да цеха тысячелетней давности и клепают там ни-
кому не нужное за мутными стеклами, день оттягали и к горлышку припа-
ли. и все сначала, из года в год, а газеты бухтят радостное или распе-
кают, охая, а толку.
Мишка Шурф поднес палец к губам, притворно вытаращил глаза, будто опа-
сался чужого уха:
- Нам-то что, Вов? Свое имеем, живем весело, все тряпки наши, все дев-
ки наши, назови кабак, что не примет нас с распростертыми объятьями,
все юга до самых до окраин, от Анапы до Батуми, за счастье почтут при-
ютить москалей при деньге. Чего кручиниться? Пачкун прикрывает, риска,
почитай, нет, менты и ревизоры накормлены, если строптивцы среди них
взовьются, районные власти пожар притушат. Цвети и пахни! Вов, ты че?
Ремиз схватился за грудь, будто от духоты, согнулся пополам и выскочил
вон.
Мишка осмотрел коробки с отбивными, заготовленными для кооператоров,
через час заявится разъездной от Чорка на фургоне, заберет ящики и ко-
робку с соевым соусом.
Дон Агильяр из разрубочной направился к Наташке Дрын. Завсекцией в ка-
морке пересчитывала, сколько банок красной икры не востребовали отова-
ривающиеся по заказам, улов вырисовывался не шутейный.
Дон Агильяр без слов прижал Наташку, припал к пахнущим молоком губам,
руки начмага заплясали по плотным телесам, желание вспыхнуло резко,
неподходяще. Глаза Наташки затуманились, тело обмякло. Пачкун напирал,
притиснул Наташку к стене, ласки из нежных выродились в болезненные;
размахивая руками, неловко ворочаясь в теснинах заваленной товаром
комнатки, Пачкун задел горку банок, и полные икры жестянки с грохотом
обрушились на пол. Пачкун вмиг отрезвел - страсти угасли - отступил,
оглядел поруху, всплеснул руками:
- Разобрало! - и не желая, чтоб искренний порыв пропал зазря, пояс-
нил,- видишь как к тебе тянет. а ты напраслину на меня возводишь, буд-
то - брошу!
Наташка Дрын еще не научилась выныривать из знойного да душного так
