шерстяным покровом. Помреж ползал на коленях - удобно, ковер мягкий и,
если пригнуть голову, волны храпа, будто прокатывались выше и не бере-
дили слух.
Ползание по ковру неожиданно успокоило, отогнало дурное: ну, умер че-
ловек. не убили же, никаких следов насилия, смерть неизбежна, а что
настигла здесь, в месте не подобающем? Так смерть выбирает место и
время визита по своему усмотрению; Васька повинится: пожалел подвыпив-
шего мужика, пустил переночевать, виноват - нарушил, бедолага взял да
и преставился; почему сразу не вызвал, а только к утру? Надо же выпро-
водить блудодеев, замести, уничтожить следы гульбища, хоть и аккурат-
ного, но не бесплатного. Сразу не вызвал потому, что задрых непотребно
- нарушение. Но сморило, и вот утром обнаружил. человеческая в общем
беда. Фердуева, как старшая, объявит ему выговор, и в ближайшее зас-
толье вместе весело посмеются над происшедшим.
Лилька ход мыслей Помрежа не ведала, девицу корежило страхом не на
шутку, мозг, перегретый выпивкой, шептал о расплате, рисовал картины
зубодробительные. Конец Лильке Нос! И от жалости к себе, от нелепости
случившегося, голая, завернутая в простыню страдалица ревела и разма-
зывала слезы, с надеждой исподтишка поглядывая на Ваську, будто он об-
лечен властью вдохнуть жизнь в обмякшее тело; а еще Лилька содрогну-
лась, думая, что гладила мертвеца - неизвестно же, когда именно случи-
лось худшее - и сворачивалась калачиком под толстым боком, и ногой на-
тягивала одеяло на выбившуюся наружу ступню мужчины, которого уже нет
в живых.
Помреж йогом оседлал ковер, упер подбородок в колени и сверлил тело
под одеялом пламенеющим взором, похоже, надеясь так возродить биение
остановившегося сердца. Выдать звонок Фердуевой? Потревожить? Не сто-
ит, сам справится с бедой, заработает очко в глазах хозяйки, как чело-
век, не теряющий присутствия духа в переделках гибельных для слабо-
нервных.
Слезы Лильки выплакала, успокоилась, в отуплении прислонилась к обтя-
нутому кожей креслу, и только храп жил в холле и оповещал о здоровом -
или нездоровом - сне. Васька снова дотронулся до тела и удивился: все
еще теплое, не расстается с обогревом или. тут Ваське стало не по се-
бе, снова приложил ухо к сердцу: тишина или. не разберешь мешает храп
треклятый. Васька углядел сумку то ли девицы храпуна, то ли другой,
почивающей под копиркой, кивнул Лильке, та с собачьей преданностью
подтащила кожаную торбу; Васька выгреб начинку, отыскал пудреницу,
разломил пополам и зеркальную часть поднес ко рту умершего.
Запотело враз.
Васька вскочил, сгреб Лильку, в сердцах отвесил ломовую оплеуху. Лиль-
ка дико взвизгнула. Мужик-храпун на диване ожил, свесил ноги, озира-
ясь, не ведая по первому проблеску сознания, где обретается, кинулся к
Помрежу - обидчику души компании Лильки Нос.
Васька коротким тычком стального кулака пробил храпуна, брезгливо наб-
людая, как горе-защитник рушится на пол.
- Убрать все, сволочи, к шести утра! И чтоб к семи ноль-ноль духу ва-
шего не было. Мертвецу, когда проспится, на вашем месте я бы морду на-
бил.
Васька покинул холл, сбежал на свой этаж, долго не приходил в себя,
душило негодование. Так испоганить ночь, расскажи - не поверят.
Не успел лечь, как по лестнице спустился мертвец. Виновато ввинтился в
приемную, прилип к краю стула, начал извиняться. Васька вознамерился
перебить: мол, чего виниться, каждый может умереть, дело житейское, но
рожа мертвеца отталкивала, припоминался жирный живот и все, что ниже;
от омерзения Помреж повернулся спиной к кающемуся грешнику и процедил
сквозь зубы:
- Пшел вон! - и от грубости, могущей подвинуть мертвеца на непредви-
денные действия, на всякий случай сжал кулаки, и совсем изумился, ког-
да мужик потопал к стеклянной двери, смущенно бормоча:
- Ну, товарищ, товарищ, я же не нарочно! Товарищ.
- Еще б нарочно научились дуба давать,- прикрикнул Васька,- чтоб тогда
твориться стало!
Уткнул голову в подушку, и вдруг сон утешил настрадавшегося сторожа
быстрым приходом, отрезал Ваську от мира, отогрел, осыпал сновидения-
ми, наделил мерным дыханием с посапыванием и так голубил до утра.
Мишка Шурф тщетно умасливал Акулетту. Ночь выморозила пустынные улицы,
редкие машины проносились, как диковинные существа, не притормаживая,
похоже никем не управляемые. Зеленый глаз однажды мелькнул вне преде-
лов досягаемости, другие не появлялись. Акулетта была самой неприступ-
ностью, будто Мишка совершенно незнакомый человек, поджимала губы, вы-
казывала каждым жестом презрение к словесам кругами обходящего ее
приставалы.
Шурф предпринял последнюю попытку и поймал себя на давно не случавшем-
ся: не на шутку распалился, завела подруга. Препятствия бодрят! Похло-
пал по бедрам, пытаясь согреться, наскреб напора еще на один заход,
изумился, что, изменяя договоренности с собой же, предпринимает уже
третий - нет, четвертый окончательный штурм.
Акулетта первой углядела приближавшуюся машину, шагнула с тротуара,
даже не протягивая руки, рассчитала, что сам вид ее не может оставить
равнодушным.
Мишка с тоской наблюдал, как машина замедляла бег, как ткнулась в не-
видимую стену прямо у ног Акулетты. С ума сошла! В машине мужиков
полк, едва не выкрикнул мясник, но дверца уже захлопнулась, и путе-
шественники с непроницаемыми лицами умчали Акулетту.
Шурф перебежал дорогу, нырнул в купающийся в кромешной мгле сквер.
Ночь преображала все: и деревья, и голые клумбы, и фонари, и газетные
витрины, и расклеенные на тумбах нестерпимо яркие при дневном свете, а
сейчас тусклые афиши. Мишка подумал, что надо крепко стоять на ногах,
чтобы без тени раздумий нырнуть посреди ночи в машину с четырьмя ездо-
ками. Вдалеке на противоположном конце аллеи мелькнула тень, прохожий
медленно приближался к Шурфу. Кто бы это мог быть? Куда и зачем прод-
вигается? Мишка невольно поднял воротник, поежился, сжал связку клю-
чей, здорово утяжеляющую кулак.
Человек миновал мясника, в его взоре похоже мелькнуло: кто же это вы-
шагивает мне навстречу? Куда и зачем?..
Мишка голову бы дал на отсечение, что упрятанные в карманы кисти
встречного, скорее всего, сжаты в кулаки. Всеобщая враждебность, посе-
товал мясник.
Акулетта меж тем притиснулась к смотрящему прямо перед собой мужчине
на заднем сидении, деловито указала адрес.
- Не страшно? - участливо поинтересовался сосед Акулетты.
- Чего бояться? - встрял водитель,- мы друг друга вечность знаем.
Акулетта кивнула Лехе-четыре валета. Сосед расхохотался:
- А я-то возмущаюсь, ишь, наглючка, ни здрасте, ни прощай, ни куда
путь держите? сразу адрес врубает меж глаз, а мы уж полтора часа коле-
сим по разным надобностям. Приустали. Надо ж.- не успокаивался неожи-
данно говорливый сосед,- в таком городе, в разгар всеобщего ночлега
налететь на знакомца.
- Подумаешь,- уточнил Четыре валета,- ее пол-Москвы знает.
- Три четверти,- поправила пассажирка, а дальше полилось: помнишь?..
Отвертку? Укатила. в Эдинбурге теперь обретается, находка для Шотлан-
дии. А Марочка в Бремене. Помнишь, представлялась толстопузому со слу-
ховым аппаратом: "Я не просто Марочка, я Бундесмарочка!" Роллекс вто-
рой год нары утюжит. Помнишь его приколы? "Роллекс" - предмет туалета
всякого интеллигентного, процветающего мужчины! Послушайте, давайте
без взаимных обид и подозрений. Все сертифицировано, вот документы,
коробка, сургуч, "Роллекс" с иголочки и всего тринадцать штук! Дорого?
Помилуйте! Это же как золото, как камни, как ценные бумаги принимается
в качестве платежей где угодно. "Роллекс"-то всучить норовил фуфель-
ный, только что не штамповка.
- Ты откуда? - Четыре валета машинально дотронулся до парика, все же с
женщиной переговаривался.
- От Мишки Шурф.
- Романитесь?
- Перестань,- Акулетта недовольно отодвинулась от пышущего жаром сосе-
да.- Крутим. педали в две ноги.
- А-а,- протянул Леха,- общие заморочки. Мишка все по мясу, торчит на
файв?
- А ты поруби,- отрезала Акулетта, как профессионал не любила, когда
вышучивают профессионалов,- поди не легче, чем в деберц крапом промыш-
лять.
Леха тоже озлился: в его тачке его же поддевать! Вышвырнуть ее что ли
в назидание и для показа мужикам, что крут?.. Не стоит. Акулетта баба
злопамятная, концы имеет дай Бог, зачем враждовать. Четыре валета при-
кончил размолвку мастерским анекдотом.
Акулетта съезжала с одной квартиры на другую не реже двух раз в год, и
сейчас Леха вез полночную странницу в район ему неизвестный, понукае-
мый то и дело властными - вправо, влево, за углом на стрелку.
Морока долгих бдений подкралась незаметно, смежила веки женщине, тепло
пышущего жаром - не от шампанского ли Васьки Помрежа? - соседа добило:
дрема окутала Акулетту, и в конце пути звонкость команд сменилась бор-
мотанием. Шурф разъярил Акулетту: зачем же уши растопырил словно пя-
терню? Зачем так нудно тянул до середины ночи, если выпроводить соби-
рался? Уязвленное самолюбие трепало, перемежая тычки в самые больные
места смешками, Акулетта любила подтрунить над собой тайно от других.
Шурф так участливо выслушивал жалостливый треп, так облизывал глазами
икры и колени под матово темневшими чулками, не верилось, что согла-
сится выпустить.
Машина ткнулась в кучу подсохшей грязи на подъездной дорожке к дому,
Леха выругался, Акулетта взметнула ресницы и обомлела: свет пробивался
сквозь плотные шторы в окнах ее квартиры, шел четвертый час ночи. Аку-
летта потому так часто и меняла квартиры, что ее грабили с завидным
постоянством - несла крест за язык длинный и хвастовство. Акулетта по-
нимала, что вслепую по ночам не шарят, кто-то навел, и только теперь
стало ясно отчего Мишка Шурф растягивал резину ночных часов, тут же
вспомнилось, как неосторожно отпустив ее, тут же перепугался и вьюном
вился, лишь бы не уехала, а как только рыбка уплыла-укатила, ринулся в
сквер, наверняка к автоматам, звонить дружкам, бить тревогу - хозяйка
неожиданно выехала.
Уже два года, с последнего ограбления, адрес Акулетты знали только са-
мые доверенные люди, плюс, визуально, иноклиенты, но те не в счет,
старшая сестра, две подруги и мясник Мишка. Сестра - вне подозрений,
пропив мозги в прах, умудрилась сохранить единственное водившееся за
ней достоинство: язык за зубами держала намертво, к тому же любила
младшенькую. Подруга Светка - трусиха, зависит от Акулетты на все сто,
наконец, хранит свои побрякушки и кое-что из денег у Акулетты, значит,
при грабеже теряет кровное. Оставались иногородняя подруга и Мишка
Шурф - у мясника всякого люда пруд пруди, верить не хотелось, не полу-
чалось, но и другого ответа не видела.
Пауза затянулась, Леха-Четыре валета не выдержал:
- Прелесть мой, прибыли! Может, сопроводить до лифта во избежания неж-
данного-негаданного изнасилования. Дур всегда подлавливают между пер-
вым и вторым этажом, при полном безлюдии, неработающем лифте и заедаю-
щем замке двери в подъезд - на улицу не выскочишь.
Акулетта не слушала: иногородняя подруга отпадала, среди знакомых Аку-
летты единственная нормальная, не гуляет, не крутится, не рвется к
деньгам, десять лет замужем и довольна, любит мужа, уверена, что Аку-
летта журналистка и в силу необходимости одевается так, чтоб не стыдно
подступиться к иностранцам для взятия интервью. "Как же ты берешь эти
самые интервью? Неужто вопросы подходящие приходят в голову? Как же ты
выспрашиваешь их? С магнитофоном что ли?"- "Так и выспрашиваю,- Аку-
летта поражалась наивности подруги - удивительно, и собой недурна, а
дремучая - жуть,- иногда безо всякого магнитофона. Все решают личные
контакты!" Подруга замирала от восторга и значительности миссии, воз-
ложенной на Акулетту.
Итак, оставался только Мишка Шурф.
- Слышь,- голос Лехи дребезжал неподдельным гневом,- выметайся, мать,
у нас дел полон рот.
