вознамерится разбирать без остатка - еще хотела заказать умельцам-ку-
либиным оборудование несложное, вмиг разбирающееся на примитивные
трубки и невинные бачки. Торопиться не стоило, но и пробуксовка в обе-
щающем деле недопустима.
Пока Филипп благоволил, опасаться не приходилось. Филипп заднего хода
не даст, жаден и крут, и Фердуева пожалела, что Филипп не молод, ему
еще годков с десяток отслужить бы.
Заскочила в кооперативное кафе меж Остоженкой и Арбатом; переговорить
о торжестве. Раз в год Фердуева задавала бал пайщикам и сотрудникам
предприятия за свой счет. Фердуевские балы гремели в кругах посвящен-
ных. Скрывать? Нечего. Раз в год и церковные мыши в состоянии побало-
вать себя. Хозяйка оплачивала по счету смехотворную сумму, но стол
пиршественный ломился, однажды, кажется Помреж вытянул из кофра фото-
аппарат, намереваясь щелкнуть загроможденный невиданным жором стол и
гулящих, Фердуева осадила: "А вот этого как раз не нужно! Лица снимай
отдельно от стола или. стол но без лиц!" Через час-другой после зас-
толья, только скромный счет удостоверял какой пир гремел милостью Фер-
дуевой и, если любопытствующий разделил стоимость вписанной в бумажку
снеди на число гостей, да кумекал в кооперативных ценах, получалось -
стол наисиротский.
Фердуева зашла в вылизанную подсобку, тут же притащили кофе - и, не
заметила кто - рюмку коньяка, вслед появился владелец, всегда завора-
живающий Фердуеву фамилией - Чорк.
Чорк - лицо отставного боксера, ручищи, как экскаваторные гребала,
улыбка младенца - внимательно выслушивал, не перебивая и кивая самому
себе. В заведении Чорка пить не полагалось, но не пить на балу скучно,
и Чорк, как и многие, для проверенных лиц освоил незатейливое разлива-
ние коньяка в пузатые графины, ничем не отличающиеся от вместилищ
подслащенных напитков.
- Разлить старлеев или капитанский?
Фердуева поморщилась: трехзвездочный коньяк для ее рати не почину ни-
зок, да и капитанский, четыре звезды - отдает скаредностью.
- Заправь генеральским,- уронила заказчица и обиделась, не увидев в
глазах Чорка и тени уважения, только готовность все устроить, как тре-
буется.
Чорк попутно предложил Фердуевой швейцарские часики. Миляги. Купила не
торгуясь, лето намеревалась отзагорать в неприступном пансионате и уже
сейчас вкладывала деньги в ублажение доставальщице путевок. Часы Чорка
Фердуева оставит себе, а поднадоевшие свои, на коих ловила не раз вос-
торженный взор путевочницы, снимет царским жестом с запястья и замкнет
на веснушчатой, мучнистой коже пожизненной уродки.
Чорк проводил до входа, предупредительно распахнув мореного дерева
дверь с витражами и, перехватив оценивающий взгляд Фердуевой, пояснил:
- Дверь ладили четверо, все с высшим. художественным, теперь год гуля-
ют на заработанное.- Чорк огладил хрустально промытые витражи и даже
потянулся к разноцветным плоскостям, вспыхнувшим внезапно сиганувшим
меж крыш солнечным лучом, будто желая поцеловать.
Фердуева такси не отпускала, уселась на заднее сидение, скользнула
взглядом по счетчику, не из скупости, а желая знать стоимость поездки
из чистого любопытства: ремонт ее машины затянули сверх оговоренных
сроков, и, не дав таксисту тронуться, Фердуева выскочила, притормозив
движение мужчин на тротуарах, замедливших пеший ход при виде такого
восточного великолепия форм и красок, ринулась в ближайшую телефонную
будку.
Чорк наблюдал за гостьей сквозь цветные стекла: нет, чтоб от меня поз-
вонить - все секреты! Крутая бабенка, наделенная свыше особым даром -
решимостью, как раз в таких проявлениях, что окружающим ясно - эта ни
перед чем не остановится. Если и числилось нечто притушающее привлека-
тельность Фердуевой, наносящее ущерб ее женским чарам, то как раз
мужская твердость и очевидная всем хватка. Фердуева набрала номер ав-
тосервисников, рекомендованных Мишкой Шурфом, объяснилась резко, за-
вершив излюбленным - я деньги плачу! И швырнула трубку.
Чорк не лишил себя удовольствия оглядеть с ног до головы стремительно
пересекающую проезжую часть цыганской яркости женщину, облаченную в
невиданные одеяния. Фердуева шваркнула дверцей такси так, что водитель
затосковал: как бы колеса не отскочили! Другому пассажиру ни в жизнь
не спустил бы, а тут только краем глаза зыркнул в зеркальце заднего
вида на подтянутую, с подчеркнутыми свинцовой серостью глазами женщину
и смолчал, даже удивился себе, обычно склочному и не склонному изви-
нять всякие-разные придури ненавистникам общественного транспорта.
Такси взметнуло пыль из-под задних колес, облачко поплыло к входной
двери коопкафе и медленно легло на витражи. Чорк извлек из кармана
замшевый лоскут и, не торопясь, протер цветные стекла.
Почуваев, после доклада Фердуевой о подвалах, уловив в хозяйском голо-
се больше, чем заинтересованность, решил обследовать подземные прост-
ранства лично. Почуваев-отставник, решительный, коротконогий мужчина с
бритой головой, с виду весьма консервативный, любил новации и даже к
"тяжелому металлу" и прочим придурям молодняка относился вполне терпи-
мо. Вообще в Почуваеве поражал контраст между сумеречной внешностью и
веселым нравом. Почуваев никогда и нигде не терялся, обожал балагу-
рить, мог посквернословить с понимающими толк в ругательствах и вооб-
ще, умел находить подходящее обращение с типами самыми капризными.
Ходил Почуваев три сезона под защитного цвета плащ-палаткой, а четвер-
тый, летний сезон, таская десятирублевые сандалеты непременно с яркими
пестрыми носками, брюки пузырем и тенниски образца пятидесятых годов -
неизвестно где и раздобывал такую редкость,может, донашивал старые за-
пасы. Под плащ-палаткой Почуваев носил обычно затертые до сального
блеска костюмы неопределенной масти и клетчатые рубашки, застегнутые
на все пуговицы, а в особенно торжественные дни еще и галстук нацеп-
лял. Людей почуваевской складки обычно боготворят кадровики, неизвест-
но отчего решив раз и навсегда, что именно на таких стоит-держится
земля родная.
Почуваев готовился к спуску в подвалы обстоятельно. Из дома захватил
фонарь, запасную лампочку к нему упрятал в нагрудный карман рубахи,
надел ботинки поплоше, не забыл прихватить одежную щетку - вдруг пылью
обсыпет или еще какая оказия? Одним словом, к экспедиции отставник
снарядился продуманно и без спешки.Сдав дежурство Ваське Помрежу, По-
чуваев домой не спешил: чего там делать? Газеты читать? Он и так пере-
читывал на службе ворох под потолок, телевизора тоже насмотрелся под
завязку, что и делать тягучими вечерами, если клиенты нешебутные, не
орут в мат-перемат, не безобразят и ведут себя пристойно, лишь изредка
нарушая покой Почуваева общепринятыми вопросами про кипятильники, са-
хар или чаек, желательно зеленый. Итак, отдежурив, Почуваев спустился
на лифте и, кивая отражениям в зеркальных дверях, двинулся к подваль-
ному лазу, как именовал про себя забытый, заставленный отслужившим
свое сейфом, вход.
После окончания работы и в выходные дни институт преображался в вымер-
шую планету: тишина, пустота, ни души. Лишь шальной прусак наискось
скользнет по стене. Владения свои Почуваев знал досконально, все во-
семнадцать этажей, все холлы и переходы, все каморки, темные антре-
сольные комнатенки, начинку чердаков и котельных. Субботы и воскре-
сенья в институте Почуваев особенно любил, медленно при дневном осве-
щении бродил по коридорам, заглядывая в лаборатории, в пристанища бу-
магоперекладывательных инженеров, в жизни не завернувших гайки, не
знающих с какого конца ухватить паяльник. На столах оставляли забытые
бумажки, раскрытые записные книжки, в неплотно задвинутых ящиках -
раскрытые фолианты, кое-где торчали вязальные спицы, запасная обувь
пряталась в низах шкафов, разная разность завораживала Почуваева;
иногда экс-воитель усаживался за стол, перелистывал чужие записи, шеп-
тал номера неведомых абонентов, гладил недовязанные шарфы, иногда за-
мирал перед широкими окнами и сквозь муть немытых стекол смотрел на
раскинувшийся внизу город.
Почуваев любил представить назначение тех или иных предметов, упрятан-
ных в ящиках, представить их обладателей или обладательниц, их расче-
ты, прикидки, тронуть думы другого о выгодах, попытаться представить,
благодаря бессловесным вещам, чем жив неизвестный, никогда не попадаю-
щий тебе на глаза.
Но сейчас Почуваев шагал по маршам бетонной, уже не такой чистой, как
основные, лестницы, чуя обостренным нюхом приближение затхлого подва-
ла, замечая нетщательность работы уборщиц, которые, чем ниже, тем пос-
пешнее промывали стены, протирали ручки дверей, а на щитах электропри-
боров, на ветвящихся тут и там кабелях нагло серела многомесячная
пыль, свидетельствуя, что сюда взгляды начальства не проникают годами,
здесь ничья земля, ничейная территория, неподвластная никому и все-
го-то в двух-трех метрах вниз от вскипающего по утрам обширного холла
института-гиганта. Почуваев рассмотрел похабное словцо выведенное
пальцем на слое пыли, хохотнул: небось водопроводчики или слесаря ос-
тавили отметину, и попытался представить лицо утренних уборщиц, читаю-
щих послание. В лабиринтах коридоров Почуваев ориентировался свободно,
а неприученный к полутемным, гулким переходам с извивами бесчисленных
поворотов заплутал бы враз, внутренне возопив: неужто потеряюсь посре-
ди шумного града под потолком, по верху коего бродят сотни людей, а ты
тут в одиночестве чахнешь, не ведая, как выбраться? А подашь глас, кто
ж услышит? Только хлам, снесенный с разных этажей, рубильники да кноп-
ки неизвестного назначения промолчат безучастно, а может полупридушен-
ное эхо метнется из-под низких потолков утопленных в землю помещений.
Почуваев тронул бухту пожарного шланга, притулившуюся в углу, попробо-
вал приподнять - тяжеленная, дьявол! Бросил шероховатую скатку и дви-
нул по узкой, почти трапной, лесенке, сбегающей круто и страхующей
спускающегося высокими перилами.
Разумнее всего, если Фердуева примет его прожект: дело ладить по суб-
ботам и воскресеньям - за двое суток работы, если все поставлено на
широкую ногу, наклепают дай Бог. Начинать, скажем, с пятницы в полночь
и до раннего утра в понедельник. Если же каждую ночь начинать, да сво-
рачивать дело к рассвету - наломаешься; без точных прикидок и расчетов
сейчас трудно решить, какой режим себя оправдывает, имело значение не
только собственно производство, сколько его скрытность - пусть меньше,
да спокойнее. Почуваев передохнул, попытался примирить себя с кражей
идеи Васьки Помрежа; уже и впрямь не отличал, кто первым подал идею, в
конце концов, не перегрызутся же они за первенство - патентовать, поди
не понадобится: а когда производство даст денежный выплеск, поди раз-
делят навар. Нравилось Почуваеву это молодежное - навар! Лучше не ска-
жешь, емко получается и каждому ясна суть. Навар обещал поразить раз-
мерами. Дух захватывало, когда представлял последствия; хорошо, что во
главе дела Фердуева. Сам Почуваев понимал: ему не потянуть, тут пот-
ребна башка с шестиподъездный дом, все учесть да взвесить, все связи
проследить, наладить сбыт и учет, да что еще там понадобится. Почуваев
догадывался, что самое основное ему неведомо - изюминка сокрыта, про-
изводством никогда не занимался; ему командуют, он командует; его обо-
рут, он обрявкает; его приголубят, и он младшему личному составу отец
родной. Почуваев жизнь прожил проводником, ну вроде медной проволоки,
какой сигнал запустят, такой и с другого конца и снимут; проводником
Почуваев служил идеальным, по врожденной веселости нрава зла подолгу
не держал, его любили, и никто не задавался вопросом, за что громада
государства содержит, и сытно, этого мужика, в общем не делающего ни-
чего дурного, но и ничего путного тоже; Почуваев не мешал, но и не по-
