Родин не успокоился:
- Правда, болтают, баба всегда знает чей?
Фердуева закурила новую папиросу. Родин смолчал, гнев приходилось при-
держивать до поры. Шут ее знает, что выкинет? Еще настрочит куда, под-
ружек подобьет подписи поначиркать - морока!
- Правда-правда,- утешила Фердуева,- конечно, каждая знает. Не твой.
- А чей? - допекает Родин,- Чей? Скажи, Христа ради, любопытство гры-
зет.
- Государственный,- Фердуева смачно затянулась,- от государства я по-
несла, никто не виноват, обстоятельства.
Через год Фердуева покинула колонию, с тех пор мальчика не видела,
иногда припоминала, что где-то расписывалась, ставила закорючки, кро-
пала заявления и. мальчик пропал из ее жизни, растворился, перестал
существовать.
Однажды - минуло лет пять - Фердуева встретила Родина на костылях
вблизи вокзального туалета. Оттяпали ногу. Эндерте. она ни выговорить,
ни запомнить не могла, узнали друг друга, перебросились словцом и ра-
зошлись навек. Постарел рукосуй, сник, будто кожу содрали и новой, се-
рой, нездоровой обтянули, только глаза сияли синевой по-прежнему. Тог-
да и мальчик вспомнился, но ненадолго, обстоятельства завертели, Фер-
дуева уже делами ворочала, на сопли времени не хватало. Воздавала себе
за погубленную юность шальной, развеселой младостью.
После колонии стандарт отношений Фердуевой к людям изменился навечно:
улыбалась, сколько хочешь, могла проявить участие, дружила, но. только
по расчету, помятуя о первом взрослом дне рождения своей жизни, о кот-
лете по-киевски, как теперь представлялось жалкой, скверно прожарен-
ной, о чужих руках, жабами прыгающих по телу, и особенно, о синеглазом
мальчике, канувшем в безвестность.
Дурасников жил единственно предстоящим посещением загородной дачи.
Колька Шоколад сумеречно крутил баранку; за час до выезда с Дураснико-
вым схлестнулся шофер со вторым совладельцем парной персоналки - маши-
ну пользовали два зампреда по мере надобности, изредка возникали глу-
хие конфликты, жертвой раздора чаще всего становился Колька Шоколадов.
На горбу кардана прыгала пачка американских сигарет. Дурасников помор-
щился: Колька умудряется раздобыть редкое курево, даже не прибегая к
помощи хозяина, показывая Дурасникову, что у самого Шоколада схвачено,
где полагается. Неприветливая рожа Шоколада омрачала радужные обмысли-
вания предстоящей парки. Шоколад сегодня не заискивал, и Дурасников
искал повода отлаять шофера, выместить зло, рожденное неуверенностью в
исходе ухаживаний за Светкой.
Шоколад отоваривался сигаретами у ребят Филиппа, патрулирующих по ве-
черам интуристовский отель. Розовощекие сержанты потрошили девиц, не
бегая суетно за жрицами любви, а посиживая в комнатке первого этажа
без табличек и зная, что сигареты им доставят оброчные девки в камор-
ку, откуда по всему зданию отеля распространялся запах закона и стро-
гости. Сюда же заглядывали швейцары, чаще всего отставники известного
рода войск, тож разжиться куревом или поболтать после отправления важ-
ных обязанностей по охране стеклянной двери, отделяющей лифтовый холл
отеля от ресторанного холла. Ребята Филиппа нашептали Шоколаду, что к
дурасниковскому заду прилипла пиявка - шофер про Апраксина забыл; а
что зампред задергался излишне - зря, потому как Филипп-правоохрани-
тель не даст пропасть Дурасникову, покуда оба в одной упряжке.
Дурасников направлялся в бассейн, расположенный на территории района,
любил массаж в разгар рабочего дня. Зампред себя не корил, считая что
массаж держит его в форме, а форма главного устроителя и опекуна мас-
сового питания небезразлична почти пятистам тысячам жителей района.
Пачкун в корчах лести, бывало, говаривал, "Кормишь две Исландии, Три-
фон Кузьмич!" Зампред довольно молчал в добром расположении духа, в
дурном же гневался, про себя подкалывал дона Агильяра: "А ты, выходит:
разворовываешь целиком Сан-Марино!" Про Сан-Марино Дурасникову нашеп-
тал предшественник, ему дружок Пачкуна пел те же песни про Исландию.
В бассейн Дурасников проник, пользуясь особым входом, оснащенным уст-
рашающим предупреждением "Посторонним вход воспрещен!" Дурасников пос-
торонним не был, бассейновое начальство тож три раза в день ело, приг-
лашало гостей, отмечало памятные даты в жизни страны и в собственной
тоже - без продуктов не обойдешься; на территории района вообще с тру-
дом сыскалась бы дверь, не открывающаяся перед зампредом. Через мину-
ту-другую Дурасников разделся донага, упрятал вещи в ящик с цифровым
замком, кивнул смотрительнице, чтоб доглядела: еще распотрошат, а там
часы аховые, хоть по виду наискромнейшие, да и наличность образовалась
с утра в непредвиденных суммах.
Дурасников оглядел себя в зеркале - зрелище не утешало: грудь бабья, в
ложбинке жалкий клок волос, ноги кривые, пупок, похоже, не посредине и
будто залеплен картофелиной с детский кулачок. Под струями воды Дурас-
ников успокоился, все ладилось. пока! Так вся жизнь - пока, чего кру-
чиниться будущими неприятностями? Глупость, и только.
Зеркало внушило Дурасникову страх, подсказало поголодать, чтоб сбро-
сить к субботе, сколько удастся, для украшения фигуры. Массаж достав-
лял приятность, слов нет, но фигуру не улучшал, как надеялся Дурасни-
ков и как обещал бассейновый бог, обжористый и потому зависящий цели-
ком от Дурасникова директор по фамилии Чорк, брат того самого Чорка,
что держал частную харчевню в арбатских переулках, имелся и третий
Чорк, младший заправлял районным вторсырьем. Семейка! Дурасников скри-
вился, как каждый честный человек, мысленно узревший людей нечистых на
руку.
Внезапно теплая вода прекратилась, распаренные телеса ожгло льдом. Фу,
черт! Дурасников вертанул вентиль горячей и попал под кипяток, завопил
- поросячий визг! - выскочил из-под клубящихся паром струй. Неотрегу-
лированность подачи воды в душевых кабинах стоила директору бассейна
двухнедельного снятия с довольства. Зампред при встречи веско уронил -
безобразие! - и проследовал в массажную.
Трифон Кузьмич возлежал на скамье, покрытой простыней и думал о рабо-
те, о просителях, о бумагах, о начальственных взглядах, укорах подчи-
ненных, ковыряниях проверяющих.
Руки массажных дел мастера заплясали по вялой коже зампреда, дрожь
пробежала вдоль позвоночного столба, цепкие пальцы впились в затылок,
клиент расслабился, хоть до того по незнанию напрягался и снижал тем
самым полезность процедур: кровоток после разминки улучшился, с закры-
тыми глазами Дурасников представил себя молодым, поджарым, приятным на
ощупь женским рукам. Массажист насвистывал, трели раздражали зампреда:
бабка сызмальства пугала: "Свист деньги в доме выметает!". Дурасников
вежливо попросил не свистеть. Массажист прекратил, а через секунду
зло, будто в отместку, бухнул:
- У вас угри на спине, тьма!
- Что? - Дурасников в блаженстве потревоженных хрящей издевки не раз-
личил.
- Давить надо! - напирал массажист.
- Давить! - Дурасников вскипел, не по вкусу пришлось. Давить! Это как
же? Его давить? Гневно вопросил:
- А кто давить будет? Ты?
Пауза.
- Я не давлю,- массажист ребрами ладоней замолотил по спине начальни-
ка.
Хорошо молотит! Дурасников безвольно свесил руки: а кто же давит? Неу-
жели такая узкая специализация? Один давит, другой мнет, третий веники
дает?.. В этот миг массажист двумя пальцами, как крючьями защемил ко-
жу, и похоже по резкости рывков принялся свежевать тушу зампреда.
Дурасников хотел защитить себя выкриком, пролаять - больно! - Но при-
помнил, что боль эта в его собственных интересах: не раз убеждался,
чем больнее, тем голосистее поет тело после массажа, взвивается со-
ловьем, будто выбили из Дурасникова всю гадость, скопившуюся за годы и
годы, выбили, как пыль из ковра, и теперь, промытый кровью изнутри, он
начинает новую гонку за счастьем, причем душа парит.
- Давит Мокрецова,- неожиданно сообщил массажист.
Дурасников в неге и думать забыл об угрях.
- Не понял? - с оттенком угрозы буркнул клиент.
- Ну. угри со спины. и вот с затылка, и вообще.
Вот оно что. Дурасников фамилии запоминал намертво, его работа и сос-
тояла из тасования фамилий и точного знания, что под каждой скрывает-
ся, не кто, а именно что - какие возможности.
- Мокрецова,- мечтательно повторил и затянул нараспев,- Мо-о-окре-
цо-о-ва!
Массажист оставил в покое тело клиента, а Дурасников сжался в ожида-
нии, зная, что сейчас последует овевание полотенцем - потоки воздуха
заскользят над краснющей кожей, охлаждая нутряной жар, разогнанной
опытными пальцами, крови.
Удачно вышло с угрями, не попадись ему массажист, в субботу зампред
прыгал бы по бане весь в угрях - не годится. Пачкун, друг называется,
нет чтоб по-свойски предупредить, мол, угри, надо свести, так молчал.
поверить, что не хочет огорчать Дурасникова невозможно, выходит умол-
чание по поводу угрей - сознательная диверсия. Глаз да глаз за всеми,
иначе пропадешь, подведут под монастырь.
- Все? - лежать бы так и лежать всю жизнь.
- Нет еще! - руки, приносящие облегчение, вновь скакнули на умягченную
спину, запрыгали тревожно, щекотя ближе к ребрам.
Вместо свиста массажист запустил плавную музыку, под звуки негритянс-
ких ритмов Дурасников снова уплыл в субботу, к застолью в загородной
бане, к свободе и поискам расположения юной особы.
Музыка смолкла, руки покинули спину зампреда, щелкнул дверной замок,
пустота навалилась со всех сторон - массажист удалился, пора подни-
маться. Работа.
Дурасников снова влез под душ уже в другую кабинку, помятуя о недавнем
- едва не сварился заживо. Обтерся, вышел к номерным шкафчикам числом
не более десяти - только для почетных клиентов и. тело запело, лег-
кость невообразимая усадила Дурасникова на стул, заласкала, зашептала.
из пластмассового ящика трансляций донеслось про озимые, опять уроди-
лись, опять заколосились, как и всю жизнь на памяти Дурасникова, и
доблесть озимых не предвещала изобилия, а значит, понадобится мудрое
распределение, значит, Дурасников - специалист десятью хлебами народ
накормить - на коне и не зря чуткая душа поет.
Колька Шоколадов дремал, зависнув над той же книгой, шофер оттаял,
встретил хозяина ласковым прищуром, с готовностью повернул ключ зажи-
гания. Поехали.
- Куда? - Шоколадов обдал грязью зазевавшуюся старушенцию.
- Нехорошо, Коля,- по-доброму укорил Дурасников и, посерьезнев, ско-
мандовал,- на службу, Коля! Куда ж еще?
Апраксин разбирал с товарищем - следователем районной прокуратуры -
старые журналы: шелестели страницы, пыль взвивалась с пожелтевших ко-
решков, товарищ Апраксина совершенно лысый и абсолютно рыжий - усы,
бачки и венчик вокруг биллиардно гладкой головы, крошечного роста,
славился редкостной ровностью характера и необыкновенным тщанием в
подборе одежды.
Солнце, подсвечивая и без того яркие волосы Юлена Кордо, оживляло пят-
на веснушек и медный пух, выползающий из-под воротника рубахи и уст-
ремляющийся двумя рукавами по обе стороны шеи.
Юлен поглаживал усы согнутым указательным пальцем, голубые, чуть навы-
кате глаза лучились покоем.
- Квартира-сейф?.. Выходит, есть что прятать? Представляешь, как тря-
сется человек? Каждый день, каждый час, каждую минуту. Нервы!
Апраксин развязал узел на кривобокой пачке журналов.
- Наши деньги там. хранит. не буквально, конечно, твои или мои, а
деньги таких вот хлюпиков, нафаршированных духовностью, наши сиротские
оклады и гонорары перекачиваются, крупинка к крупинке, слипаются и об-
разуют первоначальное накопление, а дальше деловые люди пускают день-
жищи в оборот.
- Может, мы от лени и зависти злобствуем? - предположил рыжий Юлен.
Апраксин развернул журнал, голубые глаза Кордо - спеца по тюркским
языкам, оглаживали обычной приветливостью, приглашали к продолжению
