нейтралов текла рекой и оставалось только гадать, где правда, где слу-
хи, а где и откровенные фантазии уязвленной дамы.
В зале заворочались, и Фердуева припомнила, что высокое собрание давно
мается под ее барским приглядом: хозяйственные невзгоды сейчас не ин-
тересовали Нину Пантелеевну - отладятся: простыни и девки мелочь, дру-
гое трогало: скажем мордобой в "Белграде"-втором, в холле первого эта-
жа, где пострадавшими оказались все, как один, люди Фердуевой с их да-
мами и кавалерами. Началось все с посадки на такси но, по рассказам,
Фердуева чувствовала тонкую режиссуру происшедшего и размышляла, не
сигнал ли ей подают? В случайность не верилось, хоть умри.
Собрание завершилось скомкано. Фердуева посыпала плечи уходящих стан-
дартными угрозами, без намека на ярость в голосе: ясно - голова болела
о другом. Разошлись мирно, кое-кто остался на два-три слова; выплеснув
наболевшее, тут же уходили: в целом крепко налаженное дело вертелось
без сбоев, и угроз ему не виделось, кроме угрозы с севера.
Все разошлись. Остался Васька Помреж, как видно, по делу, и Почуваев,
естественно, из ревности, потому что задержался Васька. Лошадиная мор-
да Васьки затряслась в смехе. Почуваев насупился, однако в бой полезть
при хозяйке не посмел. Васька Помреж задержался по знаку Фердуевой,
хозяйка желала выспросить еще подробности у очевидца побоища в "Белг-
раде", сравнить с ранее услышанным от других. Почуваев проверил, зас-
тегнул ли верхнюю пуговицу на ковбойке, поправил безобразный галстук
рублевой цены и помоечного вида. В маскарадах отставник тоже знал
толк.
Фердуева положила глаз на соглядатая, поджала губы, будто решала, выш-
вырнуть лишнее ухо из зала или пусть сидит. Решила оставить, трепли-
востью Эм Эм не отличался, лишних связей не имел, а кулаки полкана еще
сгодятся в случае надобности.
Лошадиная морда Помрежа застыла, подпертая снизу острым, хрящевым ка-
дыком, Васька босяцким жестом почесал затылок ладонью с добрую доску
для резки хлеба, обтер нижнюю часть лица, будто прикрывая на всякий
случай длинные зубы, чтобы не перепугать Фердуеву в предстоящей бесе-
де, и легко вскочил на сцену.
- Вась,- Фердуева сжала горлышко вазы с цветами, уткнулась в розовые
бутоны, будто мечтала отгородиться тонким запахом от невзгод, замерла
на вздохе, резко отодвинула вазу, положила мраморную руку с точеными
пальцами на крепкое колено Помрежа,- Вась, что там было?
Помреж повторил с незначительными вариациями ранее известное. Замолк,
чуть склонил лошадиную голову набок, будто прикидывая, дернет ли хо-
зяйка еще раз за узду или удовлетворится услышанным. Васька тоже умел
продавать словесный товар. Фердуева враз разгадала ход мыслей подчи-
ненного.
- И все, Вась? Кулаком в рыло. мордой об мраморный угол. на улице даму
в норке башкой в урну. И все?
Губы Помрежа раздвинулись, ощерился длиннозубый рот, все существо Пом-
режа напиталось злобой и решимостью.
- Нет, не все. Метрах в десяти вниз к Бородинскому мосту стояла мили-
цейская машина.
Фердуева вздрогнула: неужели Филипп предал? Неужели трещит прикрытие?
Неужели Филипп наивно рассчитал, что он у нее один в охранении?
- Пустая? Без ментов? - понимая, что надежды не остается, выдохнула
Фердуева.
Помреж прикрыл глаза, будто силясь вспомнить все в подробностях.
- Чего ж пустая. трое в форме сидели, спокойно покуривали, в зеркаль-
це-то вся бойня, как на ладони. И еще "жигули", семерка, стояла с
частными номерами, а в них двое в штатском, но я-то их брата за версту
чую.
Фердуева забросила ногу на ногу.
- Может ряженые?
Помреж длинно и витиевато выругался.
- Натуралис! Что ж, я не отличу самодеятельность от органов? Стыдоба в
моем возрасте. Я еще в кино, когда работал, всегда поражался: как ни
обряди актера, как ни науськивай - нет мента, так, видимость одна, ша-
рик без воздуха.
Фердуева молчала, и Помреж молчал. Почуваев ругал себя, что остался:
его дело сторожить и оброк собирать, он игрок по копеечке с белой па-
намой на макушке, а тут люди рубятся, не приведи Господь, похоже,
стольник за вист заряжают. Эх ма! Почуваев засопел по-кабаньи и вернул
Фердуеву от размышлений на бренную землю.
- Вась, не договариваешь, сдается? Рожа-то у тебя не так, чтоб скорб-
ная для такого момента.
Помреж мучить Фердуеву не стал:
- Не нашего района номера. С севера машины.
- Вот оно что.- Облегчение сразу придало лицу хозяйки цвет и яркость
глазам. Еще полбеды. Значит Филипп не переметнулся. А северян поддер-
живают их правоохранители. Естественное дело. Вот почему и зубы перес-
тали драть. Филипп у себя царек, а на севере свои монархи, все жить
хотят, что им Филипп, ровня и только. Фердуева повеселела.- Это хоро-
шо, Вась, что они на раннем этапе показали, кто за ними стоит. Потра-
фили нам. Засветились, орелики. Я их мышиную гвардию притушу, найдем
управу. Я-то думала мальцы с желтком на губах. нет, поди ж, эшелониро-
ванная оборона.
- Вот-вот,- услыхав знакомое, брякнул Почуваев: - Мать честная, чисто
боевое учение, синие - зеленые, северные - южные, эко народец разбира-
ет.
Фердуева от радости взбурлила показным негодованием, рявкнула на отс-
тавника, вознаграждая себя за тяжесть пережитых минут:
- Мотал бы отсюда, Михал Мифодич.
Почуваев вскочил, будто от генеральского окрика, поднес пятерню к шиш-
коватой, поросшей коротким ежиком голове и строевым шагом покинул зал.
Фердуева выжидала, пока затихнут шаги, и доверительно сообщила Помре-
жу:
- Вроде идиот на вид. Дудки! Упаси Бог так заблуждаться. Свой расчет
имеет, калькулирует не хуже нашего, но предан, впервые в жизни копейку
заимел. Преданность пожилого, всю жизнь пронищенствовавшего, ни с чем
не сравнишь.
Васька прогнулся на стуле, разбросал в стороны мосластые ноги.
- Думаешь, в армии не подворовывал?
Фердуева растопырила пальцы перед собой: показалось, что на ногте бе-
зымянного правой руки облупился лак, нет, порядок.
- Подворовывал по мелочам. там тяпнет и в кусты, там откусит и затаит-
ся. По мелочам, а тут поток. разница? Плечи расправляются у человека.
Все талдычат про достоинство. Цену должен иметь человек. Хоть на части
меня режь, никогда не поверю в достоинство нищего.
- Это факт.- Помреж поднялся.- Я не нужен?
Фердуева раскрыла сумочку, вытащила три серо-коричневые, протянула
Ваське.
- Не надо,- неуверенно возразил Помреж.
Фердуева, не слушая, воткнула деньги в карман сменщика Почуваева и
кивнула - иди.
Через минуту в пустом зале со знаменами по углам и вымпелами по сте-
нам, перед вазой с розами сидела женщина, будто с обложки журнала, и
водила остро очиненным карандашом по белому листу бумаги. На дне давно
остывшего стакана чая залегли чаинки. В дальнем конце зала открылась
дверь, и Фердуева увидела двоих незнакомцев. В этот момент погас свет.
Филипп Рыжий разгадывал кроссворд, когда появился Дурасников.
- Трифону Кузьмичу мое с кисточкой!
Дурасников тяжело опустился в кресло.
- Ты чего? - осведомился Филипп.
- Так заглянул.- На сером, липком на вид лице зампреда лежали глубокие
похмельные тени, похоже, начальник с трудом сдерживал внутреннюю
дрожь.
Филипп вернулся к кроссворду: пусть Дурасников сам лепит разговор, не
Филипп к оберторгу явился, а напротив.
В комнату заглянул человек в форме подполковника милиции, Филипп под-
нял глаза, офицера сдуло, будто сухой лист.
- В строгости держишь,- со знанием дела уронил Дурасников. Оценил слу-
жебное соответствие: если перед дверью кабинета у подчиненного не на-
чинает пупок развязываться, что ты за начальник?..
Филипп никак не мог разгадать нужное словцо, на окаянном все замыка-
лось, дело застопорилось.
- Слушай,- решил облегчить участь Дурасникова Филипп,- слово из трех
букв на ха начинается.
- Ты что? - оскорбился зампред.- Нашел мальчика!
Филипп засиял, выкрикнул:
- Мальчик, мальчик! Хор мальчиков Свешникова. Хор! Вот оно слово,-
принялся с школярской старательностью вписывать буквы в клетки.
Дурасников знал, что у Филиппа всегда припасено, озирался по сторонам,
старался определить, где Филипп ховает горячительное: три сейфа, два
шкафа и еще в углу столик с ящиками, на коем пепельница и гравирован-
ный щит с мечами. Филипп потер руки.
- Все! Расколол орешек! Хор! Ишь ты. Про меня еще в молодости говори-
ли. Всегда расколет! Никто упираться не моги.
Дурасников потупился. Филипп заметил тень неудовольствия, сразу понял
суть, рискнул объяснить:
- Небось, думаешь, руки выкручивал? Эх, вы! Руки не распускал, не до-
ходило. Сами оговаривали, ей Богу, оторопь брала. Ты ему соломинку,
мол, так ли все? Может, перехлест? Пережим? Подумайте. А подследствен-
ного, гляди, как плотину прорвало, видит, что ты радуешься признанию,
вроде и сам обвиняемый не нарадуется вместе с тобой. Примечаете, граж-
данин начальник, как я вам подмахиваю?! Находились, конечно, упираль-
щики-молчуны, но редко, да и сколько ни упирайся силы-то вытекут, вот
в чем фокус. Так что руками махать нужды нет. Ну то в мои времена, а
раньше, конечно.- Филипп наблюдал за блуждающим взором Дурасникова.-
Триша, кормилец, ты никак с нутряным жаром пожаловал, а я, нехристь,
мучаю доброго человека всячиной да лясы точу попусту.- Коротконогий
Филипп неожиданно резво вскочил и скомандовал.
- Закрой глаза! - Дурасников покорно закрыл. Через минуту перед замп-
редом золотился содержимым чуть не доверху наполненный стакан. Сквозь
серость кожи щеки Дурасникова расцветило азартом, предвкушением спаси-
тельного. Рука неуверенно, будто Дурасников опасался, не растаяло бы
видение, поползла к стакану. Филипп отдал короткие команды по телефону
и вернулся к похмельной игре, не без умиления наблюдая за дурасниковс-
кими корчами.
Трифон Кузьмич страшился тонкости стакана, не раздавить бы ненароком,
хватанешь с лишним жимом, пиши - пропало, ласково охватил стакан,
стеклянные стенки едва не выскальзывали из неверных пальцев, поднес к
губам, всем телом прянул навстречу желтому ободку по краю, ноздри ще-
котнуло крепостью хмельного, коньячным духом обожгло небо, защипало
веки. Дурасников с маху опрокинул стакан и. будто из бочки выбили де-
ревянную затычку: силы и соки хлынули во все закоулки дурасниковского
тела, взор засверкал, плечи расправились, Дурасников даже глянул не
без недоумения на Филиппа рыжего, будто не его стараниями возродился к
жизни.
Филипп тактично перебирал бумаги, по себе зная, что миг распростране-
ния спасительного жара по дрожащему нутряно телу прерывать пустыми
россказнями грешно, негоже лишать страждущего сладостных минут.
Дурасников совсем оклемался, начальственно затвердел подбородок,
властно обозначились скулы: жаль, Филипп глазел на возрождение Дурас-
никова из пепла и, как ни досадно, даже приложил к тому руку. Зампред
желал бы сию минуту исчезновения Филиппа, и тот, будто распознав тай-
ные мечтания Дурасникова, протянул неопределенно: ну-ну, знаю, брат,
что, покуда разрывает окаянный жор к горячительному, кому угодно пок-
лонишься, а как только пылающие угли залиты, сразу цена собственная,
только что ничтожная, скачком возрастает и благодарить спасителя - нож
острый.
Филипп поднялся, засеменил на кривых ножонках к подоконнику, вытащил
из потаенной ниши над батареей тряпицу, принялся протирать листы гера-
ни в керамическом горшке.
- Люблю, знаешь, герань с детства.- Внутренности барака, подарившего
жизнь Филиппу, живо предстали из забвения: убожество и грязь, и вечный
ор пьяных родителей-жильцов и запущенных голодраных чад, и песни обез-
ноженных, обезрученных солдат, на беду свою вернувшихся с войны.
- Коньяк ничего себе,- ответствовал Дурасников, не прислушиваясь к хо-
зяину кабинета.
Огненно-волосатый правоохранитель Филипп оставил в покое герань, ныр-
