одновременно и подавляло, и унижало. Этот дух буквально проби-
вал духовное естество индейца, его глубинную суть. Катсук ощу-
щал вибрации ночи, чувствовал всю необычность и ужас этого
мгновения разговора с духом. Тот захватил сетью громадную
часть его вселенной, его мира, и содрогал ее своими замечания-
ми. Причем, духу даже было все равно, хочет ли Катсук внимать
ему. Он только говорил и говорил. Дух не предлагал ему что-ли-
бо делать, только слушать. Его послание было словно выбитым в
камне.
И после всех своих безумных слов дух сказал одну простую
вещь:
- Если ты не отказался от своего решения, сделай все так,
как мужчина поступает с мужчиной.
Трясясь от страха, Катсук не мог сомкнуть глаз в темноте.
Хокват повернулся, что-то пробормотал, потом сказал яс-
ным голосом:
- Катсук?
- Я здесь, - ответил тот.
Но мальчик говорил это во сне.
* * *
Из СТАТЬИ Чарлза Хобухета для журнала "Философия 200":
Меня привлекает ошибочность западной философии. В англий-
ском языке нет никакого "языка тела". Одни слова, слова, сло-
ва, и никаких чувств. Нет плоти. Нет тела. Вы пытаетесь разде-
лить жизнь и смерть. Вы пробуете оправдаться тем, что цивили-
зация, использующая обман, ложную веру, хитрость, делает так,
что фальшивые ценности превалируют н а д плотью. Серьезность
ваших нападок на счастье и страсть оскорбляют во мне человека.
Они оскорбляют мою плоть. вы всегда бежите своего тела. Вы
прячетесь в словах отчаянного самооправдания. Вы пользуетесь
самой изощренной риторикой, чтобы оправдать образ жизни, нес-
войственный человеку вообще. Это образ жизни, так, но не сама
жизнь! Вы говорите, что верить глупо, и сами же верите в это.
Вы говорите, что любовь бесполезна, но сами же ищете ее. А на-
ходя любовь, вы ей не доверяете. Высшую вербальную ценность вы
видите в чем-то, что сами называете безопасностью. Это выгора-
живает уголок, в котором вы ползаете, совершенно не понимая
того, что держаться за мертвечину - это совсем не то, что
"жить".
* * *
- Лриблизительно тридцать тысяч лет назад, - сказал Кат-
сук, - лава была вытолкнута сюда, в дыру, расположенную где-то
в средине склона.
Он указал большим пальцем через плечо.
- Лава застыла громадными глыбами, которые вы, глупые
Хокваты, называете индейскими слезами. Дэвид глянул вверх, в
сторону гор, которые сияли в утреннем солнце, стоящем над ро-
щей теуг. Горы стояли, будто каменная колоннада. Над ними плы-
ли тучи. На южной стороне горного склона был след морены. Ре-
ка текла у самого подножия горы, но ее шум заглушался вет-
ром,безумствующим и деревьях.
- А сколько сейчас времени? - спросил Дэвид.
- Хокватского времени?
- Да.
Катсук оглянулся на солнце.
- Около десяти утра, а что?
- Ты знаешь, чем я занимался дома в это время?
Катсук глянул на Хоквата, чувствуя, что мальчишке хочет-
ся выговориться. А почему бы и нет? Если Хокват сейчас станет
говорить, его дух будет хранить молчание. Катсук кивнул и
спросил:
- Так чем бы ты занимался?
- Я бы учился играть в теннис.
- теннис? - Катсук покачал головой.
Индеец сидел сейчас на корточквх у склона. В левой руке
он держал длинный обломок коричнево-черного обсидиана. упи-
раясь этой рукой в бедро, он ударил по обсидиану кремнем. Звук
удара зазвенел в чистом, свежем воздухе. При этом возник за-
пах паленого, который Дэвид сразу же унюхал.
- Значит, теннис, - повторил Катсук. Он попробовал пред-
ставить мальчика взрослым мужчиной - избалованным и богатым
пустоголовым типом из армии плейбоев. Потерявший невинность. В
черно-белой униформе для вечерних приемов. С черным галсту-
ком-бабочкой. Модно подстриженный завсегдатай ночных клубов.
Но была возможность не дать ему возмужать.
- А потом я шел плавать в нашем бассейне, - сказал Дэвид.
- А ты не хочешь поплавать тут, в реке?
- Слишком холодно. У нас вода в бассейне подогревается.
Катсук вздохнул и вернулся к своему делу. Обсидиан уже
начал принимать нужную форму. Скоро он станет ножом.
Еще через какое-то время Дэвид попробовал проникнуть в
тайну настроения своего похитителя. Они и так долго молчали,
когда пробирались сюда, к горному склону. Это заняло целый
день. В кармане у Дэвида было десять камешков - десять дней.
Те несколько предложений, которые сказал Катсук за все время,
становились все более мрачными, короткими и отрывистыми. Кат-
сук был поглощен новыми мыслями. Неужели его дух потерял силу?
Дэвид уже и не думал о побеге. Но если сила Катсука
уменьшилась...
От обсидианового обломка откололся большой кусок. Катсук
поднял его, повертел в руках, осмотрел.
- Что ты делаешь? - спросил Дэвид.
- Нож.
- Но ведь ты забрал... мой нож.
Дэвид поглядел на пояс Катсука. Расселовского ножа там не
было во время всего перехода через горы, но мальчик подумал,
что нож может лежать у индейца в сумке.
- Мне нужен особенный нож, - ответил Катсук.
- Зачем?
- Чтобы сделать для себя лук.
Дэвид кивнул, потом снова спросил:
- Ты уже бывал здесь раньше?
- Много раз.
- Ты делал здесь ножи?
- Нет. Я приводил сюда хокватов, чтобы те искали краси-
вые камешки.
- Они делали здесь каменные ножи?
- Может и так.
- А откуда ты знаешь, из какого камня можно делать нож?
- Мой народ тысячелетиями делал ножи из здешних камней.
Обычно они приходили сюда раз в год. Так бывало до того, как
хокваты принесли с собой сталь. Вы называете эти камни обси-
дианом. Мы называем их "Черным огнем" - клалепиах.
Дэвид молчал. Но где же был его нож марки "Рассел"? Кат-
сук отдаст его или нет?
За ночь в силки, поставленные Катсуком, попался кролик и
две небольшие куропатки. Индеец снял с кролика шкуру с по-
мощью остроконечного коричнево-черного камня, а потом пригото-
вил в земляной яме, на костре, куда он бросал куски горной
смолы. Смола давала жаркое, почти без дыма, пламя.
Дэвид обглодал кроличью лапку и стал жевать мясо, наблю-
дая за тем, что делает Катсук. У серого кремневого рубила в
правой руке Катсука был узкий край. Им индеец резко и уверен-
но ударил по куску обсидианового стекла. Полетели искры. В
воздухе сильно запахло серой.
Призвав на помощь всю свою храбрость, Дэвид спросил:
- А где мой нож?
Катсук подумал: Умный, хитрый хокват! А вслух сказал:
- Лук я должен делать так, как делали его в старину.
Сталь не должна касаться его древка.
- Так где же мой нож?
- Я выкинул его в реку.
Дэвид отбросил в сторону кроличью лапку, вскочил на ноги.
- Но ведь это же мой нож!
- Успокойся, - сказал Катсук.
- Это папа дал мне этот нож! - сказал Дэвид сдавленным от
ярости голосом. По щекам побежали слезы злости.
Катсук глядел на мальчика, оценивая меру его страсти.
- Разве отец не купит тебе другой нож?
- Этот он подарил мне на день рождения! - Дэвид вытер
слезы. - Зачем ты выбросил его?
Катсук глядел на кремень и кусок обсидиана в руках.
Подарок на день рождения. Сыну от отца: подарок от мужчи-
ны мужчине.
Катсук чувствовал внутреннюю пустоту от того, что он ни-
когда не сможет сделать своему сыну мужской подарок. Обсидиа-
новый осколок оттягивал руку. Он знал, что сейчас жалеет само-
го себя, и это бесило больше всего.
Зачем кого-либо жалеть? Никакой отсрочки!
- Чтоб ты сдох! - взбесился Дэвид. - Чтоб ты сдох от кед-
ровой немочи!
Катсук встрепенулся. Так вот где была зарыта собака! Не-
винный нашел себе духа, который выполняет его требования.
Только вот где Хокват нашел себе такого духа? Тсканай переда-
ла? Если так, где она сама нашла его?
- Пчела предупредила меня, чтобы я выкинул нож.
- Дурная пчела!
У Катсука даже челюсть отвисла от таких слов.
- Ты поосторожней говори о Пчеле. Она может сделать так,
что ты и до вечера не доживешь!
Просматривающееся в словах Катсука безумие несколько ос-
тудило гнев мальчика. Теперь им овладело чувство потери. Нож
пропал. Этот сумасшедший выбросил его в реку. Дэвид попытался
вздохнуть поглубже, но в груди отдавало болью. Ножа уже не
найти. Внезапно он вспомнил про убитого туриста. Этот нож убил
человека. Может, потому его Катсук и выбросил?
Катсук снова принялся бить кремнем по обсидиану.
- А ты уверен, что не спрятал нож в свою сумку?
Индеец отложил кремень и обсидиан, открыл сумку и пока-
зал ее содержимое мальчику.
Дэвид указал пальцем:
- А в этом сверточке что?
- Там твоего ножа нет. И вообще, можешь сам посмотреть.
- Вижу, - все еще злым тоном. - А что в свертке?
Катсук закрыл сумку и снова принялся за обсидиан.
- Там пух морской утки.
- Пух?
- Ну, такие мягкие перышки.
- Это я понял. Зачем ты таскаешь с собой этот дурацкий
пух?
Катсук отметил, сколько злости было во взгляде мальчика,
и подумал: Пух я приколю к твоему телу, когда убью тебя. А
вслух сказал:
- Это для моих колдовских снадобий.
- А зачем это твой дух приказал тебе выкинуть мой нож?
Он уже научился задавать вопросы правильно, - подумал
Катсук.
- Так зачем? - настаивал мальчик.
- Чтобы спасти меня, - прошептал индеец.
- Что?
- Чтобы спасти меня!
- Ты же говорил Кэлли, будто тебя уже ничто не спасет.
- Кэлли не знает меня.
- Она твоя тетка.
- Нет. Ее племянника зовут Чарлз Хобухет, а я - Катсук.
Мужчина думал про себя: Почему это я оправдываюсь перед
своей жертвой? Что такого он делает, что мне приходится защи-
щаться? Может, это из-за выброшенного мною ножа? Для него это
была связь с отцом; отцом, который был у него до того, как он
стал Хокватом. Да, это так. Я выкинул прочь его прошлое. То же
самое пьяные лесорубы сделали с Яниктахт... и со мной.
- Могу поспорить, ты никогда еще не был в бассейне с по-
догреваемой водой, - заявил Дэвид.
Катсук улыбнулся. Гнев Хоквата молниями бил в разные сто-
роны. Сейчас мальчишка метался, будто зверь в капкане. Заня-
тия теннисом, плавательный бассейн. Хокват вел спокойную
жизнь, жизнь предохраняемой невинности, как жил его народ.
Несмотря на попытку Тсканай, он оставался в хрупкой переход-
ной позиции: наполовину мужчина - наполовину ребенок. Невинный!
Сейчас Дэвида охватила печаль. Горло пересохло. Грудь бо-
лела. Он чувствовал себя усталым и ужасно одиноким. Ну зачем
этот придурошный Катсук делает каменный нож? Зачем он ему
по-правде? Или он снова врет?
Дэвид вспомнил то, что читал об ацтеках, о том, как они
убивали свои освященные жертвы камеными ножами. Ацтеки ведь
тоже были индейцами. И тут же он отрицательно покачал головой.
Ведь Катсук сам обещал: " Пока ты не попросишь меня сам, я те-
бя не убью". Повидимому, каменный нож был нужен ему для дру-
гих целей. Наверное, чтобы делать этот свой дурацкий лук.
- Ты уже не сердишься на меня? - спросил Катсук.
- Нет. - Все равно, физиономия надутая.
- Это хорошо. В гневе ничему не научишься, потому что
гнев блокирует твое сознание. А тебе есть чему научиться.
В гневе ничему не научишься! - думал Дэвид. Он взобрался
на склон рядом с Катсуком, прошел немного по краю обрыва и
уселся спиной к стволу тсуги. На земле вокруг него валялись
куски обсидиана. Мальчик набрал целую пригоршню и стал бро-
сать их в деревья, растущие у подножия склона.
Попадая в ствол дерева, обломки издавали щелкающий звук.
Падая в подлесок, в колючий кустарник, они шелестели. Это бы-
ло интересное дополнение к звукам, издаваемым при работе Катсу-
