Единственное условие, с необходимостью которого для установления равновесия
экономисты, видимо, более или менее согласны, -- это "постоянство данных".
Однако после того, как мы убедились в расплывчатости понятия "datum"
("данное"), можно справедливо заподозрить, что это не слишком-то продвигает
нас вперед. Даже если допустить -- как, вероятно, нам и следует поступить, --
что это понятие употреблено здесь в его объективном смысле (что включает,
напомним, предпочтения различных индивидов), никоим образом не становится
ясно: то ли "постоянство данных" необходимо и достаточно для приобретения
людьми требуемых знаний, то ли оно выступает просто как констатация условий,
при которых им предстоит это делать. Во всяком случае знаменательно, что
некоторые авторы находят нужным добавлять предпосылку "совершенного знания"
как дополнительное и отдельное условие [см.: N.Kaldor, "A Classificatory Note
on the Determination of Equilibrium", Review of Economic Studies, I, No. 2
(1934), р. 123]. На самом деле, как мы увидим, постоянство объективных данных
не является ни необходимым, ни достаточным. Во-первых, из того факта, что
никому не пришло бы в голову интерпретировать его в том абсолютном смысле, что
в мире никогда ничего не должно происходить, следует, что оно не может быть
необходимым условием. Во-вторых, как мы убедились, стоит нам включить сюда
периодически повторяющиеся изменения или даже изменения, идущие в постоянном
темпе, как единственным способом определить постоянство данных становится
отсылка к ожиданиям. Тогда все это условие сводится к тому, что в мире должна
быть какая-то видимая регулярность, позволяющая правильно предсказывать
события. И поскольку существования подобной регулярности явно недостаточно для
доказательства того, что люди научатся правильно предвидеть события, столь же
недостаточным для этого оказывается и постоянство данных в абсолютном смысле.
Для любого отдельного индивида постоянство данных никоим образом не означает
постоянства всех фактов, помимо относящихся к нему самому, потому что в таком
смысле можно, конечно, допустить постоянство лишь вкусов других людей, но не
их действий. Поскольку все эти другие люди будут менять свои решения,
приобретая на опыте знания о внешних фактах и о действиях всех остальных, нет
причин, почему такие цепочки последовательных изменений должны когда-либо
завершиться. Названные трудности хорошо известны [Ibid., passim.], и я привел
их здесь только затем, чтобы напомнить вам, как мало мы на самом деле знаем об
условиях, при которых было бы когда-нибудь достигнуто равновесие. Но я не
намерен дальше следовать в этом направлении, хотя с эмпирическим вопросом,
насколько вероятно, что люди будут обучаться (то есть что их субъективные
данные будут все больше соответствовать как друг другу, так и объективным
фактам), связано немало нерешенных и крайне интересных задач. Причина скорее в
том, что существует другой, более плодотворный, как мне кажется, подход к
проблеме, являющейся центральной.
9
Рассмотренные только что вопросы -- об условиях, делающих вероятным
приобретение людьми необходимых знаний, и о процессе, с помощью которого эти
знания приобретаются, -- привлекли хоть какое-то внимание в ходе прошлых
дискуссий. Но есть еще один вопрос, представляющийся мне не менее важным, но
который, похоже, был вовсе обойден вниманием: знаниями в каком объеме и какого
рода должны обладать разные индивиды, чтобы мы были вправе говорить о
равновесии? Ясно, что, если понятие равновесия должно иметь какое-то
эмпирическое значение, оно не может предполагать, что все знают вс°. Мне уже
пришлось применять, не определив его, выражение "релевантное знание", то есть
знание, релевантное для некоего отдельного человека. Но что представляет собой
это релевантное знание? Вряд ли это может быть просто знание, которое реально
повлияло на действия человека, поскольку его решения могли бы оказаться иными
не только, скажем, если бы он обладал правильным, а не искаженным знанием, но
и если бы он обладал знанием из совершенно иных сфер.
Здесь с очевидностью возникает проблема разделения знания [ср.: L. v. Mises,
Gemeinwirtschaft (2d ed.; Jena, 1932, p.96): "В обществах, основанных на
разделении труда среди множества индивидов, распределение прав собственности
на производимые товары создает своего рода духовное разделение труда, без
которого ни производственный расчет, ни ведение хозяйства были бы невозможны".
(Ср.: Мизес Л. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.,
"Catallaxy", 1994, с.80)], которая вполне аналогична проблеме разделения труда
или, по меньшей мере, так же важна. Однако тогда как последняя была одним из
главных предметов изучения с самого начала существования нашей науки, на
первую совершенно не обращали внимания, хотя она представляется мне поистине
центральной проблемой экономической теории как общественной науки. Проблема,
подлежащая решению, такова: каким образом спонтанное взаимодействие множества
людей, где каждый обладает только небольшой крупицей знаний, порождает такое
положение дел, при котором цены соответствуют издержкам и т.д. и которое могло
бы быть создано лишь под сознательным руководством некоего существа,
обладающего совокупным знанием всех этих индивидов. Опыт подсказывает нам, что
нечто в этом роде и вправду происходит, поскольку эмпирическое наблюдение, что
цены действительно имеют тенденцию соответствовать издержкам, стало началом
нашей науки. Однако в нашем анализе вместо того, чтобы показать, какими
частицами информации должны обладать разные люди для достижения подобного
результата, мы, в сущности, прибегаем к допущению, что все знают вс°, и таким
образом уклоняемся от какого-либо реального решения проблемы.
И все же прежде чем перейти к рассмотрению разделения знания между различными
людьми, необходимо уточнить, какого рода знание является здесь релевантным.
Среди экономистов вошло в привычку подчеркивать потребность только в знании
цен -- очевидно, потому, что из-за смешения объективных и субъективных данных
полное знание объективных фактов считалось само собой разумеющимся. В
последнее время даже знание текущих цен стало считаться настолько не требующим
подтверждений, что вопрос о знании рассматривается как проблематичный только в
одном отношении -- когда речь идет о предвидении будущих цен. Но, как я уже
говорил в начале этой работы, ценовые ожидания составляют лишь малую часть
проблемы знания, как я ее вижу. Меня занимает более важный ее аспект: о
соответствии между знанием исходных фактов -- того, как могут приобретаться и
использоваться различные товары [Знание в данном смысле -- это нечто большее,
чем то, что обычно описывается как умения, и разделение знания, о котором мы
здесь ведем речь, -- это нечто большее, чем то, что понимают под разделением
труда. Говоря короче, "умение" относится только к знанию, которое человек
использует в своей профессии, тогда как то дополнительное знание, о котором
нам надлежит иметь какое-то представление, чтобы мы были способны высказать
нечто о процессах в обществе, -- это то знание альтернативных возможностей
действия, которое человек непосредственно не пускает в дело. Можно добавить,
что знание в том смысле, в каком это понятие употребляется здесь, идентично
предвидению лишь постольку, поскольку всякое знание представляет собой
способность делать предсказания.], и действительными условиями, при которых
они приобретаются и используются, то есть общий вопрос, почему субъективные
данные различных людей согласуются с объективными фактами. Интересующая нас
здесь проблема знания -- это именно проблема существования такого
соответствия, наличие которого просто предполагается в большей части
современного равновесного анализа. Однако мы должны объяснить его, если хотим
показать, почему высказывания, являющиеся необходимо истинными в отношении
использования отдельным человеком вещей, обладающих, по его мнению,
определенными свойствами, должны оказываться истинными и в отношении действий
общества с вещами, которые либо обладают такими свойствами, либо -- по
какой-то требующей объяснения причине -- обычно наделяются ими в сознании его
членов. [То, что все высказывания экономической теории относятся к вещам,
определяемым в терминах отношений к ним людей, то есть что "сахар", который
экономисты могут иногда упоминать, определяется не его "объективными"
качествами, а тем, что, как полагают люди, он будет тем или иным образом
служить их конкретным потребностям, является источником всевозможных
трудностей и недоразумений, особенно в связи с проблемой "верификации".
Безусловно также, что именно в связи с ней контраст между verstehende --
понимающим подходом (нем.) -- общественных наук и подходом бихевиористов
становится столь ярким. Я не уверен, что бихевиористы в социальных дисциплинах
сознают, сколь многое из традиционного подхода им пришлось бы отбросить, если
бы они захотели быть последовательными, или что они несмотря ни на что пошли
бы на это, если бы знали о последствиях. Например, это подразумевало бы, что
утверждения теории денег должны относиться исключительно к, скажем, "круглым
металлическим кружкам с неким оттиском на них" или к другим физическим
объектам либо группам объектов, определенным подобным же образом.]
Вернемся, однако, к только что поднятой специальной проблеме -- об объеме
знания, которым должны обладать разные индивиды, чтобы равновесие могло
установиться (иначе говоря, о "релевантном" знании, которое им необходимо
иметь). Мы приблизимся к ответу, если вспомним, каким образом может выявиться,
что равновесия не существовало или что оно было нарушено. Мы видели, что
равновесные связи будут нарушены, если любой человек изменит свои планы -- то
ли потому, что изменились его вкусы (что нас здесь не интересует), то ли
потому, что ему стали известны новые факты. Очевидно, однако, что есть два
различных способа, с помощью которых он может узнавать о новых фактах,
заставляющих его менять свои планы, и которые имеют совершенно разное значение
для наших последующих рассуждений. Он может узнать о новых фактах случайно, то
есть таким путем, который не является необходимым следствием его попыток
осуществить первоначально намеченный им план. Или же эти попытки сами могут с
неизбежностью вести к обнаружению расхождений фактов с ожиданиями. Ясно, что
для движения вперед согласно плану требуется правильность его знаний лишь по
тем пунктам, где они с необходимостью будут подтверждаться или
корректироваться самим ходом выполнения плана. Но у человека может и не быть
знания о вещах, которое, обладай он им, наверняка повлияло бы на его план.
Отсюда нам следует заключить, что релевантное знание, которым должен обладать
индивид с тем, чтобы могло установиться равновесие, -- это то знание,
приобретение которого диктуется его исходным положением и составленным им в
этом положении планом. Это, конечно, не все знание, каковое, будь оно получено
случайно, оказалось бы ему полезным и заставило бы его внести изменения в
намеченный план. Следовательно, мы вполне можем иметь состояние равновесия
просто потому, что у некоторых людей нет возможности узнать о фактах, которые,
знай они их, побудили бы их пересмотреть свои планы. Или, другими словами,
достижение равновесия возможно лишь по отношению к тому знанию, которое
человеку уготовано приобрести в ходе попыток осуществления своего
первоначального плана.
Хотя такое состояние в каком-то смысле является равновесным, ясно, что это не
равновесие в том особом смысле, когда оно рассматривается как состояние
оптимальности. Для того чтобы результаты комбинирования индивидуальных частиц
знания оказались сравнимы с результатами управления всеведущим диктатором,
нужно, по-видимому, ввести дополнительные условия. [Эти условия обычно
обозначаются как отсутствие "трений". В опубликованной недавно статье
("Quantity of Capital and the Rate of Interest", Journal of Political Economy,
