На двор к Агигульфу-соседу много народу набилось. Всем охота было и
на Гупту поглазеть, и узнать, как Агигульф из такого положения выйдет,
что делать станет.
Агигульф-сосед, подумав, хитроумный выход отыскал: свел Гупту наравне
с коровой в хлев и там запер, жердиной заложив. Пусть со скотиной ночу-
ет, коли так люба она ему.
Порадовались мы на мудрость Агигульфа-соседа. Весь вечер из-за двери
хлева агигульфова низкий бас гудел: Гупта с коровой о чем-то непрерывно
толковал.
Агигульф-сосед нас с Гизульфом от хлева гнал, но кое-что мы все же
разобрали из речей гуптиных. Гупта корове то втолковывал, что годья нам
в храме всегда говорил. Только иначе как-то говорил, по-чудному. По-сво-
ему все выворачивал.
Под конец ушли мы с Гизульфом. Ночью плохо спали, все думали: когда
Гупта чудеса начнет творить. Не пропустить бы. Под утро сморил нас сон.
И едва только заснули, как разбудили нас яростные вопли, от дома Аги-
гульфа-соседа несшиеся. Мы так и подскочили. Началось! Видать, блаженный
Гупта, с коровами толковать охрипнув, за дело взялся и Ахму воскресил -
из благодарности к хозяевам.
Агигульфа-соседа мы в воротах нашего дома увидели. Стоял он в одной
рубахе, с бородой всклокоченной, и рассказывал, крича и размахивая рука-
ми, матери нашей Гизеле, Арегунде-вандалке (она у нас заночевала) и
Ильдихо сонной про беду, его постигшую. Так волновался Агигульф-сосед
разве что в те дни, когда судился с нашим дядей Агигульфом из-за бесчес-
тия своей полоумной дочери.
Мы с Гизульфом поближе подошли, чтобы послушать. А Агигульф-сосед все
успокоиться не мог и снова рассказ свой повел, едва закончив, так что
мы, можно сказать, с самого начала все услышали.
Пошел он, Агигульф-сосед, поутру корову доить - больше некому было.
Да и дойки у этой коровы тугие, а Фрумо теперь слабенькая. Так он гово-
рил, как бы извиняясь, что такую работу сам делал.
И что же он, Агигульф-сосед, в хлеву увидел? Под коровой, будто теле-
нок под маткой, бугай этот здоровенный, Гупта-блаженный, пристроился.
Стал на четвереньки, задницу отклячил, морду свою бесстыжую кверху зад-
рал и сосет коровью сиську, а сам аж прихрюкивает. И молоко у него по
рыжей бородище стекает. А коровенка стоит себе, пожевывает, глазами мор-
гает. Не иначе, приворожил он ее.
Я, говорит, ему говорю, хоть ты святой и блаженный, а дело неблагое
вовсе творишь, постыдное. Да когда это видано было, чтобы мужики, на ко-
торых и пахать-то не зазорно, коровью сиську сосали наподобие теленка!
Гупта же, Агигульфа-соседа увидев, возликовал: засмеялся радостно и,
из-под коровы выпроставшись, к Агигульфу бросился, в объятья заключил,
братом именуя, так что затрещали у соседа все кости и едва дух не испус-
тил Агигульф. После, на себе поискался под лохмотьями и вошь сыскал бо-
гатырскую, под стать хозяину, кою, на ноготь положив соседу предъявил и
сказал:
- То хворь твоя.
И с этими словами вошь казнил. После же, Агигульфа-соседа за плечи
взяв, из хлева его вывел, приговаривая:
- Ступай, брат мой названный, ступай.
Так сказав, снова под корову полез.
В этом месте Арегунда-вандалка оборвала соседа:
- А что, была в тебе хворь?
Агигульф-сосед подтвердил хмуро: да, мол, была. Седмицу уж как зубами
мучался.
Спросила тогда Арегунда: прошла, мол, хворь-то?
Еще более насупился Агигульф-сосед и вдруг изумился, рот раскрыл. И
захохотал от радости неожиданной. А ведь и правда, прошла боль!
Арегунда сказала:
- У нас в селе тоже блаженный был, который исцелять мог, меньшой брат
матери моей. - И вдруг, себя оборвав, помрачнела и прочь пошла.
Агигульф-сосед спросил нас:
- Что это с ней?
Мать моя Гизела и Ильдихо отмолчались, а я сказал:
- Видать, те чужаки убили дядьку-то Арегундиного, вот и грустно ей.
Так и пошла по нашему селу слава о Гупте, что хвори он целить может.
И пошли на двор к Агигульфу-соседу за исцелением - кто с царапиной, кто
с чирьем, кто с ломотой в костях.
Гупта-блаженный всех целил одинаково: палец в слюне обильно мочил и
крест на болящем рисовал - кому на лбу, кому на щеке, как подвернется. В
иные дни целил так же, как Агигульфа-соседа и вшей на себе истребил мно-
жество, но много и осталось.
О вшах Гупта так говорил: "Грехи по миру нашему ползают подобно вшам,
ползающим по человеку". И многие толковали по селу, что во вшах гуптиных
большая сила и норовили завладеть трупами казненных вшей, чтобы в ладан-
ки вложить, но Гупта не давал.
Иным болящим целение гуптино сразу помогало и избавлялись от всех
хворей. Ходили по селу радостные и Гупту славили.
Другим же это лечение и вовсе не помогло. Одвульф, к примеру, так от
своих чирьев и не избавился. И ходили те болящие мрачными и Гупту брани-
ли. Но Агигульф сосед их на двор к себе не пускал, зорко следя, чтобы
больше единого раза никто у Гупты не побывал. А недовольным говорил, что
не в Гупте дело - что целил, мол, плохо, не от души, - а в маловерии не-
исцелившихся. Одвульф же по селу бегал и со слезой кричал, что святости
его Гупта завидует и нарочно чирьев на него, Одвульфа, напустил.
Гупта, когда в хлеву у Одвульфа-соседа не сидел, бродил по окрестнос-
тям; целил же только в хлеву на рассвете, пока петухи не отпели.
По селу Гупта тоже бродил. Заходил в дома. Разглядывал в домах то,
это; иной раз брал мелкую утварь и нес ее в другие дома, где оставлял. И
запрещал назад возвращать. Говорил: "Так надо". В хозяйках эти деяния
блаженного порождали глубокое недоумение.
Раз зашел Гупта в храм Бога Единого. По сторонам огляделся, заулыбал-
ся, головой завертел: понравился Гупте храм. Годья хорошо украсил храм,
везде цветная ткань повешена, светильники стояли. И крест железный кова-
ный с рукоятью, вроде той, что для мечей делают, перед алтарем стоял.
Как увидел Гупта этот крест, так пал ниц и возопил:
- Чудо, чудо!
На крик годья Винитар вышел и к Гупте приблизился, спросив того лас-
ково, почему кричит блаженный.
Гупта на полу завозился и засопел, а потом выговорил невнятно, что
счастье-то какое, чудо, мол, в храме увидел. И на нем, годье Винитаре,
сияние видит. Венец ему, годье Винитару, предстоит мученический. Видит
это Гупта собственными глазами, вот этими.
С такими словами поднес Гупта свои толстые пальцы к глазам, будто вы-
ковырять их захотел. И испугался годья Винитар, не сделал бы себе Гупта
худого. Велел ему подняться.
Гупта, охая, поднялся и, все еще о чуде и венце мученическом бормоча,
совсем годью смутил: маленький светильник глиняный взял и понес его на
вытянутых руках прочь из храма.
Винитар за ним следом вышел, чтобы поглядеть, куда Гупта направится с
этим светильником.
Гупта же прямиком к Хродомеру на подворье зашел (прежде обходил сто-
роной, будто стерегся чего-то). По дороге Гупта во весь голос распевал
колыбельную, какую в нашем народе всякому младенцу поют, так что пока
старший сын в семье вырастет, она у него на зубах уже вязнет. Мать-то ее
каждому новому братишке по году, а то и по полтора бубнит в колыбель.
Гупта же ее горланил, будто пива темного напился, и в то же время
восторг и благоговение в голосе его звучали, словно священный гимн то
был.
И когда уже близок был дом хродомеров, Гупта аж выплясывать начал,
точно рикс Давид, в бург, от врагов отбитый, входя (про то нам годья в
храме рассказывал).
И так, распевая и ликуя, взошел к Хродомеру и светильник, из храма
Бога Единого взятый, прямо на стол поставил, у Хродомера перед носом. И
возгласил Гупта да так громко, что даже вне подворья хродомерова слыхать
было: мол, темнота у Хродомера, свет, мол, Хродомеру надобен. После, за-
дом пятясь, к стене отступил, руки крестом раскинул, бороду выставил,
глаза выпучил и на Хродомера уставился, осклабясь.
Хродомер же неподвижно сидел и только тяжелым взором на Гупту из-под
бровей кустистых глядел. Не убить старался. Да только плохо у него это
получалось.
Я-то не видел, а Гизульф видел (он осмелился следом за Гуптой в дом к
Хродомеру сунуться), что Хродомер ласково поглаживал тяжелое навершие
своей палки, будто примериваясь раскроить Гупте череп. Только такой че-
реп, как у Гупты, благодарение Богу Единому, не вдруг раскроишь.
Долго они так друг на друга смотрели. Потом Гупта засмеялся, от стены
отлепился и Хродомера сочно поцеловал. И с тем прочь из его дома двинул-
ся, напевая на ходу и приплясывая.
Хродомер в новой беленой рубахе был. Обтерся он после гуптиного поце-
луя и вдруг увидел, как по рукаву крупная вошь ползет. Такие вши только
у блаженного водились. Заревел от злости и придавил эту вошь - Гизульф
говорит, с таким хрустом, будто орех расколол. Видать, застарелую хворь
какую-то губил.
Когда рев хродомеров до Гупты донесся, блаженный даже не повернулся.
Будто знал заранее, что заревет Хродомер.
Хродомер плюнул, руки о порты отер, Гизульфа, брата моего, который в
доме замешкался, ловко зацепил крючковатой палкой за шею и, бездельником
никудышным обозвав, велел тот светильник обратно отнести, откуда взяли.
Как вышел Гизульф со светильником, я за ним следом увязался. И пошли
мы вместе с братом моим к храму Бога Единого, Гупту изображая, напевая
да приплясывая.
Гизульф, конечно, Гуптой был и живот пытался выпячивать. А я - я тоже
Гуптой был. Так пели мы с ним на два голоса, кто во что горазд.
Повстречали Марду-замарашку и остановили ее. Гизульф строго вопросил,
Гупте подражая и слова по-гуптиному напевно выговаривая:
- Какая хворь в тебе, девица неумытая?
Марда сразу поняла, что мы в Гупту играем, и отвечала разумно, что
есть в ней хворь неизлечимая.
- А я на то и Гупта-блаженный, чтобы всякую хворь из человека гнать,
- объявил Гизульф.
- А коли тот Гупта не справится, так я тоже Гупта, - сказал я. - Та-
кой я святой, что спасу нет. Поняла?
И так мы возле Марды-рабыни с обеих сторон кривлялись и приплясывали.
Марда же сказала, что хворь ее такова, что вшами ее не выгнать. И что
по прошествии полугода сама она исторгнет из себя такую вошь, какую од-
ним пальцем не придавишь.
Тогда мы велели ей с нами идти в храм. И пошла с нами Марда, тоже на-
певая на ходу.
Несколько шагов успели мы вместе сделать, несколько слов пропеть -
Валамир навстречу идет, хозяин мардин. Поглядел на нас Валамир (Марда
песней подавилась) и спросил:
- Неужто все беременные нынче бесноваты, не одна только Фрумо? Вот,
гляжу, и рабыня моя последнего ума лишилась.
Я растерялся, Марда перепугалась, а Гизульф - на то и самый старший
среди нас был - сразу нашелся. Носом шмыгнул, чтобы голос был яснее,
поднял светильник повыше и закричал:
- Темно у Валамира! Свет Валамиру нужен!
Валамир осерчал и бить нас хотел, но тут Гизульф объяснил ему, как
равный равному, как ходил Гупта к Хродомеру и как светильник из храма
Бога Единого носил. Вот этот самый светильник и приносил. Теперь мы его
обратно несем, в храм Бога Единого.
Сперва Валамир долго ничего не понимал, после, как понял, долго хохо-
тал, себя кулаком по колену бил от восторга, а под конец палку подобрал
и Хродомера изображать начал. Бранил нас на чем свет стоит и все хродо-
меровыми словами, любо-дорого послушать.
Так мы веселились, покуда не увидели, что навстречу нам Гупта идет
собственной блаженной персоной. Увидел нас Гупта, остановился, поглядел,
по-птичьему голову набок склонив, как мы кривляемся кто во что горазд, -
и вдруг очень похоже стал годью Винитара передразнивать. Хоть и не схо-
ден был обличием Гупта с Винитаром, а иной миг и не отличить было. Так
же брови озабоченно супил, ступал так же тяжело и за нижнюю губу себя
подергивал точь-в-точь как Винитар, когда задумается.
И пошел Гупта впереди.
Так и двинулись по селу: сперва Гупта-Винитар, за ним мы с Гизульфом
