чтут. И Тарасмунда в стороне держать нужно. Нельзя позволить, чтобы он
отца родного пиршественных чертогов Вальхаллы лишил.
Так бормотал Хродомер, засыпая, пока тот первый удар грома не раска-
тился и звериный вой Ильдихо над селом не разнесся.
Но про то мы только назавтра узнали.
Гроза всю ночь бушевала. Я сидел у дома под навесом, спать не мог. Из
наших никто спать не мог. Женщины суетились. Посреди двора нелепо гро-
моздилась телега с дедушкой, освещенная факелами, которые то и дело гас-
ли под дождем. Сванхильда с Галесвинтой бегали взад-вперед, новые факелы
носили, покуда Ульф на них не шикнул. Мне думалось, что Ульф совсем не
переживает из-за смерти дедушки, больно уж спокоен.
Ульф сказал, чтобы все шли в дом и перестали суетиться до утра. Спать
никто не мог, поэтому собрались у очага и сидели молча. Лиутпранда и дя-
ди Агигульфа с нами не было. Снаружи дождь шумел.
Мы сидели так долго, а потом Ульф снова вышел на дождь. Мы услышали,
как Ульф что-то говорит на дворе, а после дядя Агигульф ему отвечает.
Ульф обратно в дом вошел, а дядя Агигульф нет. Гизела спросила, что с
Агигульфом, но Ульф в ответ только буркнул невразумительное и рукой мах-
нул.
Так и сидели мы, пока светать не начало.
Дождь уже кончился, а мы все сидели. Как совсем рассвело, Хродомер
пришел. К телеге подошел, тяжело на посох опираясь, на Рагнариса долго
смотрел. Уронил, ни к кому не обращаясь:
- Не успел я.
Тарасмунд спросил, о чем он говорит. Хродомер ответил, что собирался
с вечера друга своего Рагнариса зарубить, чтобы не лишать того пиршест-
венных чертогов Вальхаллы. Ибо негоже воину вот так, на постели, от не-
мощи старческой умирать.
На это отец наш Тарасмунд, набычась, сказал, что на все Божья воля.
Хродомер уже посох свой поднял, в драку готов был лезть, но тут между
отцом моим и Хродомером Ульф втерся, усмехаясь криво. И сказал отцу мое-
му Тарасмунду, что коли Рагнарис предан был старым богам, то и погребать
его будут согласно старому обычаю, а он, Тарасмунд, хоть и стал теперь
главой семьи, но над покойником не властен.
Хродомеру слова эти понравились и он сразу утихомирился.
Ульф же стоял между спорщиками, и лицо у него было неприятное. Чужим
он показался мне вдруг, ибо почудилось мне, что смеется он про себя и
над отцом моим Тарасмундом, и над Хродомером.
Тут Хродомер заговорил с Ильдихо. Меня это удивило, потому что прежде
старейшина Хродомер никогда не пускался в разговоры с дедушкиной налож-
ницей. Тут же поклонился ей и спросил, не желает ли она последовать за
Рагнарисом.
Ильдихо смутилась. Я раньше не видел, чтобы она так смущалась. Погля-
дела на Тарасмунда.
Тарасмунд же стоял весь красный, губу прикусив, и я видел, что отец
вот-вот взорвется.
Потом Ильдихо, глядя мимо Хродомера, резко сказала:
- Не желаю!
Ульф стоял рядом, глядел на всех пристально и травинку покусывал. Как
на чужих смотрел на сородичей своих, и сам чужим казался.
Хродомер на Ильдихо заворчал, что в прежние, мол, времена наложницу
такого человека, каким мой дедушка Рагнарис был, и спрашивать бы не ста-
ли. Без худого слова за господином ее отправили.
Отец в сторону телеги поглядел и очень тихо сказал:
- Кончились старые времена, Хродомер.
- Оттого и плачу, - отозвался Хродомер.
Я удивился этим словам, потому что Хродомер вовсе не плакал.
В этот момент Ульф громко спросил:
- Что тебе, Гизела?
Мы повернулись и увидели, что к нам Гизела, наша мать, подошла. Стоит
и странно смотрит на всех. Мать сказала:
- Ахма умер.
Я удивился тому, что брат мой, Ахма-дурачок, умер. Я уже и позабыл,
что он еще жив. По растерянным лицам остальных я понял, что и они про то
забыли. Да и до Ахмы ли всем было, когда такой человек, как наш дедушка
Рагнарис, нас покинул.
Тарасмунд матери нашей Гизеле велел к годье идти. Чтобы готовился Ах-
му-дурачка отпевать. Потом к Хродомеру повернувшись, сказал:
- Коли уж мертвых хоронить по вере их, то сына моего Ахму по вере Бо-
га Единого погребать буду.
Хродомер уже рот раскрыл, чтобы ответить, как Ульф вмешался. Сказал
спокойно:
- Не время о мертвых печься. Как бы самим не помереть, да так, что и
похоронить некому будет.
Тут уж оба - и Хродомер, и Тарасмунд - на Ульфа ополчились. А он и в
ус не дует. Урожай, говорит, только что сняли, чужаки в затылок дышат,
людей не хватает - да и не такой человек был этот Ахма, чтобы по нему
большую страву справлять.
И предложил Ахму вместе с дедушкой Рагнарисом проводить.
Тарасмунд заговорил было о том, что для Бога Единого нет великих и
малых, для него все равно важны, и не ему, Ульфу, Божьим светом не прос-
вещенному, о том судить.
На то Ульф улыбнулся чужой улыбкой и заметил, что не Тарасмунду, в
таком случае, судить, каким светом он, Ульф, просвещен. И не о свете
сейчас речь, а о том, как покойников не обидеть и живых от погибели убе-
речь. По людскому закону, как исстари велось, не следует разлучать деда
с внуком. И коли умерли в один день, то пусть и под курганом рядом ле-
жат. Ибо недвусмысленный знак был дан этой двойной кончиной. А ежели Та-
расмунд того не видит, то это его, Тарасмунда, печаль.
На что отец наш Тарасмунд возразил, что напротив, следует отделить
ничтожного Ахму, который в бурге небесном при Добром Сыне из последнего
станет первым (как о том годья поет), от могущественного в мире сем Раг-
нариса-воителя, блуждавшего в потемках. Ибо враги человеку - домашние
его, о чем годья в храме Бога Единого многажды пел.
Старейшина же Хродомер неожиданно мирно сказал на то отцу моему Та-
расмунду:
- Когда глядишь на реку, то не можешь одну каплю воды отделить от
другой. Так и род: кто отделит сына от отца, деда от внука, младшего от
старшего? Все следуют один за другим в непрерывном потоке. - И добавил,
что ушам его старым невыносимо глупости слушать, какие годья Винитар в
храме поет. Скорбно ему, что сын достойного Рагнариса, ныне старший в
роду славном, глупости сии повторяет.
Ульф же сказал, ссору предупреждая, что Ахму пусть Винитар в храме
Бога Единого по своему обряду отпоет, а страву для деда с внуком общую
сделать надобно. И добавил, что с Винитаром обо всем сам договорится. Я
заметил, что он не говорит о Винитаре "годья".
Предложение Ульфа не понравилось ни Хродомеру, ни Тарасмунду, но луч-
шего все равно никто не придумал.
Хродомер с нашего двора прочь пошел. Уже уходя, к Ильдихо повернулся
и спросил, не передумала ли. Ильдихо на отца моего Тарасмунда просяще
поглядела и ответила Хродомеру, что нет, не передумала. Хродомер и ушел,
не оборачиваясь.
Тарасмунд в дом пошел. Ульф вслед за Хродомером со двора подался -
видать, с Винитаром разговаривать.
А я возле дедушки остался.
Тут как из-под земли дядя Агигульф появился. Лицо опухшее, заплакан-
ное. На лбу синяк огромный - Ульф ночью угостил. Медовухой от дяди Аги-
гульфа разило. Дядя Агигульф, нетвердо на ногах держась, за край телеги,
где дед лежал, ухватился, навис над покойником и взвыл тоненько:
- Атта, аттила! Что ты наделал? Куда ты ушел? Как я без тебя? На кого
ты бросил своего младшего сына? Любимца своего, Агигульфа? Говорил же,
что Агигульф - любимец богов, а сам бросил! Почему ты ушел с поля боя,
Рагнарис? Как мне биться с врагами, не видя перед собой твоей спины? -
Выдохнул по-звериному: - О-ох!..
Голову руками обхватил, стал шататься, как медведь, из стороны в сто-
рону, волосы клочьями на себе рвать.
Тут я его за штаны потянул и спросил:
- Дядя Агигульф, а куда это Хродомер хотел Ильдихо отправить?
Дядя Агигульф поглядел на меня бессмысленным взором, сердясь, что от
плача его отрываю. Я ему разговор передал, который только что слышал.
Дядя Агигульф приосанился и стал объяснять, икая и всхлипывая, что за
великим воином в курган идут верные его слуги, женщины и кони. И что он,
Агигульф, непременно такую женщину себе возьмет, которая с радостью бы
за ним в курган пошла. В былые времена, говаривал дедушка Рагнарис, сог-
ласия и не спрашивали, резали горло на страве и на костер клали в ноги
герою. А сейчас спрашивают.
Тут он оборвал себя и спросил, будто перепугавшись:
- А что, Ильдихо не согласилась?
Я сказал:
- Нет, не согласилась. Дважды ее Хродомер спрашивал, а она дважды от-
казом отвечала.
Дядя Агигульф вдруг замолк, на деда с полуоткрытым ртом уставился,
потом меня за плечо схватил, показывая на деда:
- Видишь, сердится?
Страшно взревел, оттолкнул меня и в дом кинулся, вопя, что он-то,
Агигульф, и спрашивать строптивую дедову наложницу не станет. И скрылся
в доме.
В доме тотчас же великий шум учинился. Потом вылетел дядя Агигульф,
сорвав занавеску из бычьей шкуры, что у входа висела. Споткнулся, упал,
встал, из шкуры выпроставшись, и, пошатываясь и всхлипывая, со двора
прочь кинулся.
Я смотрел то на него, то на деда. Дед и вправду сердился, морщина
между бровей залегла. Дядья и отец мой перессорились, приткнуться негде,
мира в доме не стало. Неужто всегда так теперь будет? Страх во мне посе-
лился и стал расти. Когда чума была, не так страшно было.
За Агигульфом и Тарасмунд, отец мой, из дома вышел, быстрым шагом
направляясь куда-то (куда - я спросить не посмел). Со мной поравнявшись,
сильно ударил меня по щеке. Я заревел, под дедову телегу кинулся и полд-
ня сидел там, безутешно плача.
Когда день к полудню шел, к нам годья Винитар явился. За ним Одвульф
поспевал. Проходя мимо телеги с дедом, Одвульф размашисто перекрестился.
Рвение проявил.
В дом войдя, годья Винитар вдруг Гизелу по волосам погладил и сказал
ей что-то на ухо, отчего она тихо заплакала. Но не горестно, а даже как
будто с радостью. На дедушкиных богов Винитар поглядел мрачно и Тарас-
мунду сказал:
- Еще бы в капище снес дитя свое, в истинную веру крещенное.
На то Тарасмунд, отец наш, отвечал, что на то воля отца его Рагнариса
была, ныне также отошедшего с миром.
Винитар, не слушая, отвернулся от богов и молитвы над усопшим творить
начал. Я же слышал, как Одвульф, минуту улучив, говорит Ульфу на ухо,
что уже за Рагнариса молился, хоть и грешен был дед, и что уже знак ему,
Одвульфу, был. Но что за знак, не сказал. Ульфа это, похоже, не интере-
совало.
Годья, молитву краткую окончив, велел четыре жердины принести и шкуру
бычью, что у нас над входом висела, а нынче почему-то во дворе валяется,
будто ненужная. Мы с Одвульфом пошли выполнять приказ и вскоре вернулись
уже с носилками. Одвульф все рассказывал мне о видениях, которые его
обуревали. И на годью жаловался: не признает годья Винитар, что он, Од-
вульф, уже святым понемногу делается. Одвульфу все не удается никак до-
казать, что видения эти у него от Бога. И проверить невозможно.
Положили Ахму-дурачка на носилки и понесли в храм Бога Единого. Вини-
тар с Одвульфом потащили на себе. Ахма-дурачок легонький, только распух
от своей болезни.
Когда Ахму шевелить начали, такой смрад поднялся, что меня чуть не
вывернуло. А годье Винитару хоть бы что. И у остальных тоже лица не ме-
нялись. Только Одвульф морщился.
Когда Ахму унесли, хватились: где Лиутпранд, где Гизульф? Нашли их на
сеновале у Валамира - спали рядком и горя не ведали. Лиутпранд накануне
Гизульфа пивом накачал и себя, конечно, не обидел. И Марда брюхатая меж-
ду ними приткнулась.
СТРАВА
Вся округа - пиршественный стол Рагнариса. Земля благодатная, которую
мы пашем, - ложе Рагнариса. Небо - череп Имира - крыша над Рагнарисом.
Дубовые рощи Вотана - стены его нового дома. Аларих и Арбр - отныне сот-
рапезники его. Река отделяет его от прежнего дома, в который не войти
Рагнарису ныне. Никогда отныне Рагнарису реку сию не перейти. Могучим
воином был Рагнарис; тяжким горбом на спину земли курган его ляжет.
