подняв, и не шевелился больше. И пламя скрыло его вместе с дедушкой Раг-
нарисом.
Я смотрел неотрывно в пламя, пока глаза не заслезились. И сквозь сле-
зы увидел вдруг, что пришли Арбр-вутья и Аларих-курганный. И будто бы
встает дед им навстречу и все втроем, обнявшись, как братья, растворяют-
ся они в ревущем пламени.
Я потом рассказал об этом Гизульфу, и Гизульф сказал, что видел то же
самое.
Фрумо вдруг очень беспокойной сделалась, стала бегать между людьми,
всех за руки хватала, в глаза засматривала и все спрашивала:
- Где?.. Ахма где?..
Агигульф, отец Фрумо, хотел было поймать свою безумную дочь, в дом
отвести и там запереть, но Хродомер не позволил.
Сказал, пусть бегает и безумствует. Видно, время ныне безумствовать.
Вотан, сказал Хродомер, коснулся пальцем своим агигульфовой дочери, на-
делив ее пророческим даром. Но то бремя мужское, вот и не вынесла Фрумо
- рехнулась. Пусть теперь ходит и лепечет. Не гнать ее - слушать ее на-
добно.
Так Хродомер сказал, и не посмел возразить ему Агигульф, отец Фрумо.
Страшно вещует Фрумо, только и сказал Агигульф-сосед.
На это Хродомер отвечал, что судьба - она любой может быть, и лютой
тоже, а дело человека - себя блюсти и честь свою, а о прочем не беспоко-
иться. Рагнарис, покуда жив был, так и поступал.
И еще сказал Хродомер (удивились все, кто слышал), что Велемуд-ван-
дал, сын Вильзиса, по тому же закону жил и умер.
Долго мы ждали, пока костер догорит, и ветер его остудит. Солнце уже
за полдень перешло, когда начали кости собирать и очищать их от пепла.
Два сосуда больших и красивых принесли, в один кости дедушки собрали,
в другой - кости Ахмы-дурачка.
Хродомер сказал, что дух этих украшений с огнем ушел, следом за Раг-
нарисом и Ахмой, а мы погребаем сейчас лишь тело этих украшений. Это зо-
лото силы не имеет, сказал Хродомер, оно всю свою силу в огне раствори-
ло.
И поднял Хродомер из пепла меч дедушки Рагнариса, огнем почти не тро-
нутый. А когда выпрямился, увидел дядю Агигульфа - тот все еще нагой
стоял.
Прекрасен был в тот миг дядя Агигульф. Ничто не мешало видеть красоту
его. Широкоплеч и статен он был, в бедрах узок, в икрах силен; длинные
белые волосы по плечам и по спине разметались; лик имел свирепый и вдох-
новенный, будто дедушкиного напитка из мухоморов отведал.
Когда увидел дядя Агигульф Хродомера с мечом Рагнариса в руке, глаза
у Агигульфа загорелись, и обрадовался он несказанно.
Засмеялся Хродомер громко и страшно, руку протянул в сторону, и пода-
ли ему щит, будто ждали.
Сказал Хродомер дяде Агигульфу:
- Прекрасен и наг ты, отважный Арбр. Много почета убить тебя!
Тут ветер вдруг подул, и мне показалось, что это дыхание Вотана всех
нас коснулось и сделало безумными, вдохновенными и мудрыми.
Поглядел я на небо, чтобы увидеть Дикую Охоту, и увидел, как несутся
облака, меняясь непрестанно.
И когда снова взглянул я на тех, кто стоял перед догоревшим костром,
то были там уже не Хродомер и дядя Агигульф, а дедушка Рагнарис и Арбр.
Отважен был дедушка Рагнарис, свиреп и страшен был Арбр.
И сказал Арбр-Агигульф:
- Не одолеть тебя меня, Рагнарис!
В руке у Арбра-Агигульфа уже был меч. То был ульфов меч. Ульф никуда
без меча не ходит.
И стали они биться между собой. И видно было, что бьются хоть и шу-
тейно, а насмерть.
И сказал Хродомер:
- Так Рагнарис вызвал вутью Арбра на бой. Силой равны они были, были
равны и отвагой.
С этими словами напал он на дядю Агигульфа. А дядя Агигульф отскочил
назад, ловко уходя от удара (ибо не было у него своего щита, и ничего,
кроме наготы, не защищало его тела) и сказал:
- Бились, себя не щадя, ударом за удар воздавая.
И сам набросился на Хродомера. На щит принял удар Хродомер. Видно бы-
ло, что освирепел тогда вутья Арбр, кровью глаза его налились, пена на
губах показалась, свой меч отбросил. Отпрыгнул он, к земле припал, а
когда Хродомер меч занес, чтобы его рубануть, от земли, как молния, пря-
нул, руку с мечом, готовым разить, перехватил и к горлу Хродомера зубами
потянулся. Тот вновь щитом отгородился.
- Диким зверем стал Арбр, дикой отваги полон. Смеется от радости Во-
тан, на Арбра глядя.
Тут Арбр-Агигульф, себя не помня, в щит хродомеров зубами впился и
грызть его начал. Ударил его Рагнарис-Хродомер щитом по зубам, и пошат-
нулся Арбр, зубы разжал.
И сказал Хродомер так:
- Забыл себя Арбр в ярости священной, и тут Рагнарис мудрый удар на-
нес нежданный: щит рванул резко вверх, белоснежные зубы вутье-красавцу
выбил. Два зуба оземь упало, в щите остался один.
Агигульф-Арбр ловко на ноги вскочил после падения и меч свой подхва-
тил с земли так быстро, что глазом не усмотреть. И заговорил Аги-
гульф-Арбр (а пена запеклась в углах его рта):
- Кроваво улыбка окрасилась, когда засмеялся Арбр. И меч свой в руки
взяв, так молвил вутья: вот клык, чтоб поразить тебя!
И с этими словами вновь кинулся к Хродомеру.
Так обменивались они словами и ударами.
Я вспомнил, как дядя Агигульф говорил дедушке Рагнарису (это было,
когда он гусли из бурга привез), будто в бою у него песни сами собой
слагаются. Не отделишь теперь песни от звона стали; единой музыкой все
это звучало.
И заворожила всех эта музыка. Она будто силой полнила.
Я поневоле стал раскачиваться ей в лад; после я понял, что и все
слегка покачиваются, словно вторя схватке между двумя героями, соединив-
шимися сейчас в дальних чертогах.
И годья Винитар тоже покачивался, захваченный смертоносной песней.
И вдруг страшно сломалась музыка. Из меня будто душу вынули и оземь
грянули; и потерял я мгновенно все мои силы.
Хродомер-Рагнарис вскрикнул вдруг не в лад этой музыке, разрушая ча-
ры, которые сам же и сплел. И тотчас споткнулся Арбр-Агигульф, и остави-
ли его силы. Пусть лишь мгновение и длилась растерянность; хватило этого
мгновения искусному Хродомеру-Рагнарису, чтобы поразить вутью Арбра.
Прямо в сердце ударил меч Рагнариса.
И показалось мне, будто это в мою плоть меч входит, холодной сталью,
что разрубает кости и рассекает плоть.
Я закрыл глаза и призвал Доброго Сына Бога Единого, как годья учил.
Годья всегда говорил: когда страшно, призывай Доброго Сына, вот ты и не
один.
Когда я открыл глаза, то увидел, что Хродомер и дядя Агигульф стоят
друг против друга, потные, тяжело дышат и смеются. И понял я (а поняв,
удивился), что когда Хродомер Рагнарисом был, двигался Хродомер и пел,
как молодой воин; теперь же, когда все закончилось, вновь ветхим старцем
стал.
Дядя Агигульф Хродомера по спине хлопнул, будто ровню, и вниз с кур-
гана к реке побежал.
С восхищением глядели мы все ему вслед, как легко бежит он, будто
подпрыгивая.
А когда вернулся с реки дядя Агигульф, на лице его опять горе было.
Ни следа той радости, что обуревала его, когда он Арбром был, которого
дедушка Рагнарис в честном и славном поединке зарубил.
Уже и сосуды с костями и все, что от украшений осталось, и меч дедуш-
кин - все это отнесли к загодя подготовленному месту.
У большого аларихова кургана, у самой подошвы его землю вынули и пос-
тавили небольшой деревянный сруб, вроде малого дома для костей дедушки-
ных, где им отныне покоиться. При жизни дедушка Рагнарис приходил сюда с
Аларихом беседовать. Только дедушка уединения искал и потому на противо-
положном склоне кургана всегда сидел, от реки и села заслоненный; погре-
бать же его на том склоне решили, что на село наше обращен.
Поставили на место две урны, сложили дары и подношения; после из смо-
листого доброго дерева над ними накат сделали; на накат землю насыпать
начали.
Солнце на небе уже заметно сместилось, а мы все кидали и кидали зем-
лю. И воздвигся над дедушкой Рагнарисом (и над Ахмой тоже) маленький
курган. Притулился у основания кургана великого, где Аларих погребен.
После работы этой трудной в реке омывшись, пир начали. Все на этом
пиру было прекрасно: и еды в изобилии, и пива в избытке, и богатырских
потех немало, и смеха великого и веселья в память дедушкину.
Одного только на этом пиру не было - дедушки Рагнариса.
Валамир явил сноровистость и смекалку, чего за ним прежде не замеча-
ли, как дядя Агигульф говорит. Для гуслей, что у него в доме валялись
(их давно еще дядя Агигульф из бурга привез), новые струны добыл. Где
добыл - о том умалчивает Валамир.
Принес их, по валамировому мановению, дядька-раб и хозяину своему с
торжеством подал. И ударил Валамир по струнам, собираясь песнь начать.
Сказал он, что гусли эти Рагнарису всегда любы были, вот и принес их на
курган, на страву, старого воина в последний раз потешить песней воинс-
кой.
Возревновал тут дядя Агигульф. И тоже песнь затянул, Валамира перек-
рикивая. Так блажили на два голоса, покуда не охрипли; мы же с наслажде-
нием внимали, ибо воинским духом полнились обе песни. Что исполнялись
вперекрик, так оно и лучше: и впечатление сильнее, и вдвое короче слуша-
ние. А то поди дождись, покуда сперва один споет, потом второй. К тому
же, оба дедушкины подвиги воспевали.
Валамир рассказывал о начале нашего села. Как ушел из старого села
Хродомер, а следом за ним и Рагнарис от дряхлого корня оторвался, побег
юный и гибкий.
Дядя же Агигульф усмотрел в этом непочтение к памяти рагнарисовой и
иначе историю представил. Рагнарис первым от ветхого корня отложился,
чтобы корнем новому древу стать; Хродомер же за ним потянулся, будто яг-
ненок за маткой.
Сам Хродомер от пива отяжелел; ярился шумно, но встать не мог.
Хильдефрида помочь ему пыталась, но и она на ногах держалась нетвердо -
упала вкупе со старейшиной. Так и барахтались на траве вдвоем.
Хродомер отчаянно ругался и призывал на головы проклятых баб кары
всех богов. Фаухо и Брустьо же в хохоте заходились.
Между тем две песни вились, друг друга обвивая, как бы сплетаясь в
единоборстве.
И вот великая битва песен в битву героев обратилась. Невыносимо стало
обоим богатырям словами полниться, телом же бездействовать. Одновременно
за гусли схватились, каждый для своей песни их захотел. Агигульф кричит:
- Мои гусли!
Валамир кричит:
- Мои!
Агигульф кричит:
- Я их в бурге всем на потеху добыл!
Валамир кричит:
- А я их вновь петь заставил, струны новые нашел!
Схватились с обеих сторон - вот и конец гуслям пришел. Разломали и,
обломки на курган бросив, в схватке сцепились могучие да так и покати-
лись под откос к реке.
Долго еще рычанье из-под откоса доносилось; после же всплеск громкий
послышался, как если бы дуб в три обхвата в воду рухнул. После всплеска
рычанье свирепое хохотом веселым сменилось.
Годья Винитар все пиво пил да мрачнел все больше и больше. Будто не
пивом, а печалью он наливался. Я думаю, годья Винитар о тех днях грус-
тил, когда сам воином был.
Когда же всплеск тот от реки до слуха винитарова долетел, будто от
забытья очнулся годья. Тяжким взором поглядел на Одвульфа, что рядом си-
дел и бойко рассказывал, как о покойном Ахме горюет, и вдруг Одвульфу со
всей своей немалой силы в зубы дал.
И осекся Одвульф, рассказ свой оборвал, на годью уставился, глаза вы-
пучив. Знал Одвульф, что годья его, Одвульфа, святым не считает, и все
равно поступок такой со стороны Винитара для Одвульфа удивителен был.
Годья же в следующий же миг зарычал звероподобно и, вскочив с удиви-
тельной ловкостью, ногой Гизарне в живот попал, от чего согнулся Гизарна
и упал. На Одвульфа упал.
Обнаружив под собой Одвульфа, обрадовался Гизарна: вот оно!
И начал он Одвульфа волтузить, ибо накипело у Гизарны - а что накипе-
ло, того он толком и сказать не мог. Просто бил Одвульфа и чувствовал:
то делает, что давно должен был сделать.
А годья Винитар с мрачным удовольствием глядел, как Гизарна Одвульфа
