пока один в кузне сидел. Виданое ли дело, столько доброго железа на без-
делку изводить.
Хродомер же говорил, что, видать, и вправду мир к концу катится. Доб-
лесть уже уважения не вызывает, а слезы и сопли стали к славе служить.
Поймать бы того, кто первый это придумал, да голову ему свернуть, чтоб
другим неповадно было.
И впрямь, видать, Сын Бога Единого по доброте своей явил нам чудо,
ибо после истории с железным крестом годьи Винитара на душе заметно по-
легчало. Да и дождь перестал. Жизнь начала в новую колею входить.
Только дядя Агигульф на лавке лежал. Лишь по нужде выходил. После чу-
да дня два минуло - вышел дядя Агигульф в очередной раз по нужде, как
вдруг крик раздался страшный. Своротив что-то по дороге, ворвался дядя
Агигульф в дом, про нужду свою позабыв по дороге, и лица на нем не было
- не то с перепугу, не то от восторга. Кричит: "Рагнарис, Рагнарис!" И
звал нас из дома выйти.
Выбежали мы. Дядя Агигульф на небо показывает. По небу облака плыли и
одно облако с лицом дедушки Рагнариса на диво схоже было.
И кричал дядя Агигульф, что это Рагнарис на нас сверху смотрит. Стало
быть, попал в Вальхаллу, к Вотану, и теперь в свите его Дикой Охоты ска-
чет, а вечерами пирует в дивных чертогах. И убивают его многократно,
чтобы воскресить, и сам дедушка Рагнарис всех убивает, чтобы после,
воскреснувших, обнять на богатырском пиру.
И плакал от счастья дядя Агигульф, облако провожая. Видя, что братья
его восторга его не разделяют, по-черному обругал их дядя Агигульф и
следом за облаком со двора сорвался.
Мы с Гизульфом сразу поверили, что это дедушка Рагнарис из Вальхаллы
на нас смотрит, и к годье Винитару поскорее побежали, рассказать, что
еще одно чудо явлено было. Не иначе, как Бог Единый вкупе с Вотаном осо-
бой благодатью наше село отметил. Но годья, который после чуда с желез-
ным крестом еще более строг и неуступчив стал, только обругал нас и при-
бить пригрозил.
Когда дядя Агигульф со двора следом за облаком побежал, Тарасмунд,
отец наш, дяде Ульфу заметил, что то облако не может быть Рагнарисом и
что Агигульф рехнулся.
Ульф же отвечал ему: пусть Агигульф во что угодно верит, лишь бы с
лавки поскорее встал.
Только под вечер вернулся дядя Агигульф и еще более мрачным, чем
прежде был. И снова на лавке утвердился.
Едва лишь после дождей земля в округе просохла, из бурга дружинник от
Теодобада приехал, Гибамунд, знакомец нашего дяди Агигульфа, с которым
они вместе гусли добыли. Так сказал Гибамунд: прислал его Теодобад уз-
нать, как живет-может Рагнарис, к коему испытывает военный вождь почте-
ние наподобие сыновнего, ибо Аларих, отец Теодобадов, Рагнарису также
почтение оказывал. И еще сказал Гибамунд, что хотел бы Теодобад свою те-
легу, на которой Рагнариса из бурга увозили, назад получить. Ибо никак
военному вождю без телеги; у дружины же одалживаться неловко. Телега же,
мол, сами понимаете, то и дело в хозяйстве надобна.
И стал рассказывать во всех подробностях, как тяжко Теодобаду без те-
леги живется. По рассказу этого Гибамунда так выходило, что военный
вождь только и делает, что на своем горбу бревна из леса таскает и про-
чие тяжести.
А ночью без той шкуры, которой Рагнариса закутывал, когда домой на
телеге его отправлял, мерзнет военный вождь. Зуб на зуб у него не попа-
дает. И в поход уже не смог пойти, ибо болен был от холода и трудов не-
посильных. Так что осталась дружина без богатой добычи, а военный вождь
без славы, и все потому, что шкуры той теплой при вожде нет.
Так что не прихоть вовсе, а соображения важнейшие заставляют Теодоба-
да прислать в село наше его, Гибамунда, и просить возвратить столь необ-
ходимые для войны вещи. Мол, должно понять сие и вникнуть.
Отец наш Тарасмунд сказал, что Рагнариса нет с нами больше.
Гибамунд печаль свою в приличных и учтивых словах высказал. И о вели-
ком тинге заговорил. Дескать, собрались старейшины в бурге и уже дня два
как беседами обмениваются.
Гибамунд сказал, что Теодобад сейчас молчит да слушает. Но тинг за-
кончится только тогда, когда все старейшины дадут Теодобаду столько вои-
нов, сколько Теодобад запросит. И не раньше.
Вся дружина про то знает: замыслил Теодобад собрать в бурге войско
огромное, какого от веку еще не было. Со времен Алариха такого не упом-
нят. Хочет Теодобад чужаков всей силой ударить. Выследить их и ночью по-
разить и вырезать без пощады, за родичей наших вандалов мстя.
И еще одну весть привез Гибамунд - хорошую. От гепидов двое прибыли.
Сказали: надумали-таки ближние гепиды под Теодобада идти и вскорости
пусть ждет готский военный вождь их старейшин. И говорили еще гепиды:
был, мол, у гепидских старейшин добрый дар для Теодобада. Чужака поймали
удальцы гепидские. Правда, околел чужак тот, но сердце гепидское повесе-
лить успел. Обещали еще чужаков наловить.
Так Гибамунд рассказывал.
Выслушав, отец мой Тарасмунд к лавке подошел, где дядя Агигульф в
бессилии лежал, и велел дяде Агигульфу вставать. Мол, приехал человек от
Теодобада и надлежит уважение гостю выказать, на курган, к Рагнарису,
его отвести, чтобы самолично увидел: нет больше Рагнариса. И чтобы Тео-
добаду все рассказал, что видел.
Для того же, чтобы вернее рассказал, надлежит ему, дяде Агигульфу,
вместе с тем человеком в бург поехать. И телегу вернуть Теодобаду, и
шкуру; поблагодарить военного вождя. И пусть напомнит, что одна доска в
телеге плохая была, так мы новую доску туда постелили, не пожалели доб-
рого дерева.
Дядя Агигульф скучно спросил: кто, мол, приехал-то. Отец сказал: Ги-
бамунд приехал. И добавил, что пива им с собой даст, когда на курганы
пойдут.
И пошли. Впереди, понурясь, дядя Агигульф шел. Он пиво нес. За ним
Гибамунд с лицом торжественным и печальным следовал; взор же от пива не
отрывал.
Вернулись наутро; говорили, что видели всех - и Алариха, и Арбра, и
дедушку Рагнариса. И еще многих других видели, всех не перечесть. И до-
зорных видели. Как же иначе? Дозорные дозор несли. И пивом от Агигульфа
с Гибамундом разило страшно.
Дядя Агигульф заметно повеселел; Гибамунд же наоборот лицом как будто
помятый стал.
Переночевал у нас Гибамунд. На рассвете следующего дня уехали они с
дядей Агигульфом в бург, к Теодобаду. Ульф наказал дяде Агигульфу все
новости у Теодобада узнать. И передать военному вождю: у нас, мол, тихо.
ГУПТА
Два дня минуло, как дядя Агигульф с Гибамундом в бург уехали - воен-
ному вождю Теодобаду телегу отдавать и новости узнавать. Под вечер вто-
рого дня, как стадо домой гнали и мычанье да блеянье уже совсем близко
раздавалось, крики послышались: "Гупта, Гупта идет!"
Сестра моя Сванхильда опрометью во двор заскочила, ровно коза моло-
дая, да как заорет, от усердия приседая:
- Идите все сюда! Смотрите! Гупта идет!
Вышли мы все - любопытно нам стало. И аж рты пораскрывали, на зрелище
невиданное глядя (вот бы дед поглядел, вот бы палкой-то погрозил!)
Пастух наш, Од-сирота, мрачнее обычного выступал. И так-то угрюмый, а
тут и вовсе шел, стараясь ни с кем глазами не встречаться и по сторонам
не глядеть. Смущался, видать, ибо уши у него красные были.
И было, от чего Оду смутиться.
Посреди стада, со скотиной разговаривая, мужик какой-то здоровенный
брел. Никогда прежде мы такого здоровенного мужика и не видали. И Лиутп-
ранд, и Багмс - даром что крупнотелы - и в подметки ему не годились.
А лик имел бородатый и кроткий, даже умиленный. Глазки маленькие гля-
дели из-под припухших век, будто пива накануне перебрал.
Скоты к нему приветливо морды поворачивали, когда он то с одной, то с
другой животиной любезную беседу заводил; на людей же внимания не обра-
щал.
И псицы свирепые, Айно и Твизо, возле этого мужика крутились и весело
гавкали. Нет, чтобы живота лишить дерзкого этого пришлеца, горло перег-
рызть - как положено.
Пастуха для этого мужика словно бы и не было. И видно было, что от
души досадовал пастух - дураком его этот незнакомец выставил. И перед
кем? Считай что перед коровами да овцами.
Потом Од-пастух рассказывал, как впервые они Гупту увидели. Обедал
он, когда собаки вдруг уши насторожили и забеспокоились. И пошел Од ту-
да, куда собаки глядели. За ним Твизо пошла; Айно же Од велел при стаде
оставаться.
Посреди луга молодой дубок стоял одиноко; к нему-то и направилась со-
бака. Подойдя поближе, увидел Од-пастух диковинную картину. Под дубом
мужик стоял, огромный, рыжий. Сперва у Ода сердце екнуло: не чужак ли?
Странно было, что Твизо не рычала, а лишь уши торчком поставила и
хвостом помахивала, пасть в улыбке раздвинув.
Мужик же стоял, никого не замечая, на дуб смотрел и будто ждал че-
го-то. Замер Од, не понимая, что за загадка ему явлена. Тут налетел по-
рыв ветра; листья на дубе зашевелились, зашелестели. И тотчас ожил тот
мужик, заговорил невнятно, будто бы к листьям речь свою обращая. Тогда
понял Од, что безумен тот мужик, ибо считает листья на дереве живыми.
Пошел Од обратно к стаду. Твизо - странное дело! - к верзиле пошла.
Собаку заметил мужик, пятерню в ее густую шерсть запустил, и позволяла
себя ласкать свирепая Твизо. Мужик же безумный что-то в ухо стал шептать
собаке. А Твизо знай себе слушает, бровями двигает и хвостом помахивает;
после морду подняла и мужика в лицо лизнула.
Выпустил он ее шерсть. Твизо повернулась и пошла к Оду. И мужик за
собакой следом пошел. Не знал Од, что делать. Больно дюж тот мужик, пал-
кой не прогонишь. Да и собака его приняла.
С человеком разговаривать пришлец не стал, в стадо затесался и тут же
в беседу со скотиной вступил. Изъяснялся, вроде как, на нашем наречии. И
потому решил пастух, что, наверное, это Гупта блаженный из соседнего се-
ла, которого так давно у нас ждали.
Так Од-пастух рассказывал.
Когда тот мужик вместе со стадом наш двор миновал, он как раз с коро-
вой Агигульфа-соседа разговаривал. И поскольку он с ней оживленно бесе-
довал (та мордой водила и ресницами моргала), то и зашел, увлекшись, на
двор к Агигульфу-соседу.
И тут уверовали мы окончательно: и впрямь блаженный Гупта то был.
Прав был дед покойный: и впрямь мир к закату клонится. Ни одной седмицы,
почитай, без чуда не обходится. Так Хродомер говорил.
По селу эта весть быстро разошлась. Гомон пошел: Гупта, мол, явился!
Все к Агигульфу-соседу побежали - на блаженного поглядеть.
Думали мы сперва, что Фрумо с Гуптой быстро между собою столкуются:
оба блаженные, оба пророчествуют. Но не поняли они друг друга. Фрумо все
про гостей лепетала, про угощение.
А Гупта блаженный о своем гудел: Бог Единый, мол, и листочки создал,
Бог Единый и цветочки создал, и все-то он, умница такая, создал... И
слезу от умиления пускал.
Фрумо сердилась, ногой топала: гости едут, гостей ждите, жбаны го-
товьте! А Гупта знай себе: и коровки-то Бога Единого славят му-му, и ко-
зочки-то Его славят ме-ме...
Был этот Гупта толстый, с большим животом. Так они с Фрумо друг на
друга животами уставясь, разговаривали, друг друга не слыша и не пони-
мая.
Агигульф-сосед поблизости топтался в растерянности великой. Ни по
прежней, дедовской, вере, ни по новой блаженного гнать в три шеи нельзя
было. Но и оставлять у себя дома боязно. А ну как родит дочка раньше
времени от волнений таких?
Дивились мы, на Гупту глядя, ибо думали прежде, что гепиды его убили.
Но, видать, и вправду хранят все боги блаженных, и Бог Единый их тоже
жалует, раз счастливо избежал Гупта коварства гепидского.
Да и то сказать, такого, как Гупта, убить - это с кого хочешь семь
потов сойдет, будь ты самый развеликий богатырь. Даже нашему дяде Аги-
гульфу, великому воину, думалось мне, не под силу было бы Гупту этого
жизни лишить. В таком богатом теле, почитай, и топор вязнет.
