- Аллах видит, не убегу. Нельзя в Искер племяннику хана вступать без
сабли! Позор мне! - в его просьбе прозвучала тоска, и Брязга на мгновение
поколебался, сам хорошо понимая, как, на самом деле, унизительно воину
вступать в Искер без оружия. Однако он решительно осилил эту слабость и
ответил царевичу:
- Сумел воровать, сумей и ответ держать!
Перед воротами крепостцы Маметкула ссадили с коня и освободили от
ремней. Он вскинул голову и с гордым видом вступил в Искер.
Как только примчал передовой казак с вестью о пленении Маметкула,
Ермак поднял казаков. Донцы обрядились в цветные жупаны, кто привесил к
боку турецкий ятаган, кто сабельку, - выглядели все браво, весело.
Нарядился и Ермак. Был он в кафтане тонкого синего сукна, на поясе -
сабля, которую добыл атаман в бою с персами, и клинок, который, сказывали,
стоил когда-то табуна резвых коней. Казаки выстроились в линию, и Ермак
двинулся навстречу Маметкулу, держа в руках вторую саблю. Маметкул не ждал
подобного приема. Сабля, которую нес атаман, только что принадлежала ему.
Когда только Брязга успел переслать ее Ермаку?
Татарскому полководцу по душе пришлась воинская честь, оказанная ему
в Искере. Только шаг ступил, - в крепостце грянули три пушки, приветствуя
знатного пленника.
А Ермак все ближе, добродушно лицо его улыбалось.
Легко ступая в ичигах, Маметкул горделиво нес ястребиную голову. Не
думал он склонить ее перед казаками, но, завидя атамана - широкого в
плечах, крепкого и веселоглазого, пленился его мощью и улыбкой прижал руку
к сердцу и склонил голову в учтивом поклоне.
- Ты бился, как воин, и вот твоя сабля, пусть будет при тебе! -
дружески сказал атаман.
Казаки переглянулись: "Ловок, ой ловок батька! Знает, как обойтись!".
Маметкул бережно взял из рук Ермака свой клинок и поцеловал его.
- Ты мой друг ныне, не подниму на тебя сей меч! - сказал он
дрогнувшим голосом так громко, что услышали все казаки и даже дозорный на
башенке.
- Знай, не пленник ты, а гость дорогой! - ответил Ермак. - Жалуй за
стол с дальнего бранного поля!
Маметкул и победитель пошли рядом, плечо в плечо. Казаки опять дались
диву: "Вот это батько! В бою - храбрый воин, с побежденными - добрый
управитель! Ай да батько! Ай да умница! Жалко, что нет при нем войсковых
регалий: булавы и пернача! Сам отказался от казацкого царства!".
На башне реяло по ветру войсковое знамя, в казачьих рядах колебались
хоругви, во многих местах пробитые стрелами, посеченные вражьими саблями и
оттого еще более дорогие сердцу.
Атаман и Маметкул вошли в большой белый шатер, крытый войлоком.
Пленник с любопытством огляделся. Знакомое кучумово пристанище! Все
сохранялось здесь, как и при хане. Только обширный мангал покрылся пеплом.
Из шатра тайджи провели в войсковую избу; в ней обширные тесовые
столы были изобильно уставлены блюдами.
Кругом за столами расселись атаманы и старые казаки, лица которых
были исполосованы рубцами, - не в одной сече рубились отчаянные головы, не
из одного плена убежали проворные и удалые повольники. Рядом сидели и
молодые, выпустив чубы птичьим крылом. Эти только силу опробовали,
перелетев через скалистую Камень, через леса дремучие - тайгу
непроходимую.
Первый ковш поднял Ермак. Все знали, - не жалует батько хмельного, но
на этот раз, видно, надо было для почета.
- Заслужили наши казаки богу и Руси! - вымолвил он. - Помянет нас
русский человек, когда придет в сибирскую землицу. За воинство, живот свой
тут положившее, поднимаю чашу.
- Да будет так, батько - дружно откликнулись казаки и приложились к
меду.
Маметкул поколебался мгновение, но встал и поднял ковш:
- За всех вас и за Ермака!
Вскорости казаки запели, и каждый, кто чем мог, хвалиться начал. Не
доводилось Маметкулу пить русских крепких медов, и теперь он немного
захмелел и тоже похваляться стал:
- Где найдешь лучших лучников? Только в наших улусах! Стрела, как
иглой, пронижет дуб.
- Верно, добры твои лучники, царевич, - охотно согласился Ермак. -
Много побили они храбрых казаков, помяни господи их души, немало наших
перекалечили. Но дозволь сказать, - не пронизать стреле дуба, а вот
свинцовой пчелкой глубоко врежешь! Глянь, царевич! - За цветным поясом
атамана две пищали с чеканными стволами. Взглянул на них Маметкул,
потемнел, но сразу нашелся - положил руку на крыж своей сабли и ответил:
- Для храбреца милее сабельный бой. Нет на свете лучше сибирских
клинков!
- Погоди! - протянул мускулистую руку Ермак и предложил: - Уж коли на
то пошло, в деле испытаем это. Айда на простор!
Они вышли на площадку, осиянную февральским солнцем. Стали друг
напротив друга.
- Моя сабелька честной работенки. Не солжет против себя! - уверенно
вымолвил Ермак, подкинул серебряный ефимок и налету рассек его пополам.
Маметкул просиял, но сейчас же крикнул:
- Моя лучше! Гляди!
Он засучил широкие рукава бешмета, подбросил деревянный шар,
услужливо поданный ему казаком, и мгновенно, на лету, прошел через него
острием сабли; не дав затем распасться половинкам, он снова сверкнул
клинком, и шар распался на четыре части.
- Любо! Хорош рубака! - похвалили Маметкула казаки.
- Честь с таким тягаться! - согласился Ермак и велел добыть длинный
волос из конского хвоста. Принесли волос и доску гладкую. Ермак сам туго
опоясал доску и так ловко прошел лезвием, что волос вдоль распался надвое.
Маметкул онемел от изумления. Затем, очухавшись, сказал:
- Велика верность твоих очей! На острие моего клинка - синий пламень!
Полюбуйся! - Он бросил волос на лезвие и тот сразу распался, будто и в
самом деле его коснулся пламень.
- Добра закалка! - по достоинству оценил клинок Ермак. - Эх,
рубануться бы и впрямь, и да обычай свят, с гостями не рубятся! Идем в
хоромы! - позвал атаман.
И снова пировали.
Маметкула отвели в шатер Кучума.
- Тут и живи! - указал Ермак.
Разожгли уголь в мангалах, проверили перины, настлали ковров и
приставили к шатру караул.
Ермак почтительно относился к пленнику, часто приходил в шатер и все
звал тайджи послужить Руси. Угадывал атаман в Маметкуле доброго воеводу,
но больше преклонялся перед воинскими доблестями недавнего врага, перед
его неустрашимостью. На все зазывы Ермака тайджи косил глазами и молчал.
Он заметно тосковал. Тянуло его на простор - в суровые сибирские степи.
Часто выходил он на вал и подолгу стоял, вперив глаза в туманную
даль. Потом вздыхал и осторожно озирался. Но везде за ним следили глаза
казаков. Маметкул понуро возвращался в шатер.
Подошла буйная сибирская весна: теплые ветры и весенние воды
искромсали толстые льды на реках, унесли их в Студеное море. Зазвенели
леса, косяки перелетных птиц день и ночь тянулись на север - в Обдорию,
Мангазею, на Конду. Вместе с теплом прикочевал в ишимские степи и Кучум.
Его большой стан раскинулся у чистых вод. Жили в шатрах молодые жены хана,
сыновья и многие мурзаки, все еще надеявшиеся на поворот в судьбе
повелителя. Все ликовало кругом, но Кучум был печален. Он тяжело переживал
пленение Маметкула - лучшего полководца. Мучило его и то, что лукавый
Карача оставил его, и то, что в Бухаре вырос сын Бекбулата, убитого
Кучумом, - волчонок Сейдяк. Сын грозил отомстить за кровь отца и захватить
Сибирь.
Несмотря на эти горести, Кучум не думал о покорности и делал все, что
мог, чтобы собрать сторонников. Он все еще надеялся вернуть престол.
И вдруг надежды хана внезапно потускнели и померкли - до него дошла
скорбная весть: Маметкул пытался бежать и ранен казаками. Не успел Кучум
оправиться от этой вести, как пришла другая: казаки увозят тайджи на Русь.
Кучум растерялся...
Все, что слышал хан о Маметкуле, было правдой. С приходом весны еще
больше заскучал царевич и, наконец, не выдержал - на глазах у стражи
бросился бежать. Он перелезал уже крепостной тын, еще миг и... свобода. И
в этот момент дозорный вскинул пищаль.
- Стой, не гоже! Не уйдешь! - закричал казак и, видя, что Маметкул не
слушается, прицелился и выстрелил. Пленник беспомощно повис на остроколье
тына.
- Эх, подбили-поранили! - заговорили казаки. - И кому мила неволя? -
Они бережно сняли Маметкула с тына и отнесли в лучшую избу. Выхаживали
месяц. Потом к пленнику пришел Ермак. Синие сумерки густели за окном.
Царевич лежал, вытянувшись, на скамье, безучастный и равнодушный ко всему.
Ермак понимал его кручину, но отпустить царевича было нельзя.
- От безделья и меч ржа ест! - сказал он ласково. - Доброму джигиту
нужен простор. Отправлю тебя за Камень, в Москву.
Маметкул быстро поднялся со скамьи и крикнул:
- Убегу я!
- Куда побежишь! - сдержанно сказал Ермак. - Там вольней тебе будет,
неужели здесь, под стражей. А Сибирь стала русской землей. Придут сюда
мужики - ратаи с сохами, посеют хлеб, и мир станет в этом краю.
- Я подыму племена, верные мне, и верну степи, Иртыш! - в
запальчивости перебил пленник.
- Не подымутся больше простолюдины, не пойдут за тобой, царевич! -
усмехнулся Ермак. - Надоело им ясак платить ханам. Да и покой труженику
дороже всего!
- Я ударю камень о камень, высеку искру и вздую пламя ненависти ко
всему русскому! - не унимался Маметкул.
- Пойми ты, горячее сердце, ушло оно, твое время, ушло... Поедешь в
Москву! - вдруг резко закончил атаман и поднялся со скамьи.
Приготовили струг, убрали коврами и усадили в него плененного
царевича. Иван Гроза и три десятка казаков отплыли из Искера. Ладья все
дальше и дальше отходила от знакомого высокого яра. С каждым взмахом весел
он становился все ниже и ниже и, наконец, растаял в серой мути туманов.
Маметкул, сидя в ладье, опустил голову на грудь, задумался: "Что ждет
его в далекой Московии?".
Татарского царевича провезли по Туре, по зеленым понизям зауралья, -
ни татары, ни вогулы, ни остяки не вышли взглянуть на кучумовский корень.
Все быстро зарастало быльем. И тут понял Маметкул: былое ушло навсегда и
не воротится вновь.
Ермаку хватало хлопот: ему все хотелось знать, все поднять и оживить
в сибирской земле. Прошла горячая военная пора, настало время хозяйскому
делу. Перво-наперво надо было привлечь сердца простых людей к Руси.
Сделать это можно не мечом, а добрым рачением о нем. Надо было хлопотать о
торговле и верных торговых путях. Грезился атаману океан-море, чтобы через
него плыть сибирской водой и добраться до Холмогор: водный путь и легче и
дешевле, чем дорожки через горы в тайгу.
Затепло Ермак послал сотника Кибиря с казаками на двух стругах на
Обь-реку - проведать проход в Студеное море. Сильные ветры и непреодолимое
течение подхватило струги и вынесли на бурный простор. Казаки погибли во
льдах.
Весна стояла в полном цвету, широко разлились реки. Ермак услал
Богдана Брязгу в незамиренные волости. Тут, в устье, стоял укрепленный
городок, и татары отбивались стрелами и калеными камнями. Разгорелось
сердце Брязги.
- Дорого обойдется вам смута! - пригрозил он и впереди своей малой
дружины бросился на валы. Закипел бой. Скоро низкие избенки запылали, и по
ветру потянулись клубы черного дыма. Татары побросали саадаки, сабли,
копья и униженно просили о пощаде.
Разгромив городок на Арямзянке, Брязга пошел в низовье, где кочевали
вогулы и остяки. О походе казаков проведал князец Нимнян. Он не терял
времени и разослал в паули гонцов, призывая воинов. Слово князьца разожгло
кочевников. Две тысячи остяков и вогулов, вооруженных мечами, копьями и
