слаженность-все поражало стройностью и силой.
Ишбердей, стоявший среди послов, вдруг поднял руку и закричал жарко:
- Сильна Русь! О, сильна!..
Засумерничало, когда царь и его свита покинули поле. Следом за ними,
восхищенные увиденным, тронулись и сибирские послы.
Казаки торопились возвратиться в Сибирь, но вырваться из Москвы не
так было просто. В приказах подьячие и писцы усердно скрипели перьями,
сплетая велемудрые словеса указа. По амбарам и кладовым отыскивали и
укладывали в дорогу потребные сибирскому войску припасы. Казначеи
отсчитывали жалованье. Дьяк Разрядного приказа с важностью оповестил
Иванко Кольцо: приказано государем готовить рать для похода на Иртыш.
- С нами пойдет? - наступая на дородного дьяка, спросил атаман.
- Не торопись, ласковый, - пробасил приказный и бережно огладил свою
пушистую бороду. - Этакое дело не сразу вершится.
Сидел дьяк в дубовом резном кресле каменным идолом, тяжелым,
неповоротливым, в шубе, крытой сукном. Плешивую голову прикрывала
мурмолка, расшитая жемчугом. Лицо у него породистое, румяное; глаза
плутоватые, небесного цвета. Скрестил боярин на животе руки, вздохнул
тяжко:
- Гляди, добра сколь из государевой казны уплывает: Ермаку
Тимофеевичу - сто рублев, тебе, атамане, - пятьдесят, каждому послу по
пяти, князьцу Ишбердею особо, всем сибирцам-казакам - жалование. А поди
узнай, кто там жив, а кто давно истлел в могиле... Надо ж все знать...
Он многозначительно посмотрел на Кольцо и закончил:
- Сказывают, невиданной красоты соболей вывезли сибирцы. А где они?
Хошь бы одним глазком взглянуть на рухлядь...
Казак грустно улыбнулся:
- Рад бы показать, да вся рухлядь разошлась...
- Вот видишь как, а торопишь! - рассердился приказный.
- Потерпи!
Не сдержался Иванко, брякнул саблей:
- Некогда ждать. Выкладывай! Гляди разойдусь!
Дьяк испуганно вскочил и закрестился:
- Чур меня, чур меня! Да ты что бусурман, неужто и впрямь посекешь!
Караул! - вдруг закричал он, и на пороге сразу возникли испуганные лица
писцов и двух подьячих. Один из них, замызганный, в засаленном кафтане, с
плутоватой рожей, осторожно переступил порог.
- Брысь! - гаркнул на него Иванко и пошел на приказных со сжатыми
кулаками. Решительный вид сибирца перепугал их, и все мигом скрылись за
тяжелой дверью. Подойдя к дьяку, Кольцо укоризненно сказал: - Ну, чего
раскричался? Гляди, будешь орать, у меня и впрямь зачешутся руки. Тогда
пеняй на себя, - в миг башку сниму! Повелено великим государе, -
выкладывай, что положено. Скажу Ивану Васильевичу, что посла позорил перед
всякой приказной строкой!
Румянец исчез с потного лица дьяка. Он притих и взмолился:
- Батюшка не губи. К слову пришлось о рухляди. Сейчас, милостивец,
всю казну выдам...
- Давно бы так! - ответил Кольцо. - Пришлю доверенного, чтобы ноне
все выдали!..
В этот день казначеи все до грошика выдали сибирскому послу. Ефимки,
полтины и алтыны упрятали в кожанные мешки и отвезли казакам на подворье.
Погрузили в обширные возки и сукна, и шубы, и два панцыря. Самый
дорогой, с позолотой на подолу и сияющими орлами, - Ермаку Тимофеевичу.
Иванко долго разглядывал его в Оружейной палате, перебирал мелкие стальные
колечки, которые, тихо позвякивая, серебристой чешуей скользили по горячей
ладони казака. Панцырь, расчитанный на богатыря, сверкал, брызгал солнцем,
струился серебром. Старые мастера-оружейники, много видавшие на своем
веку, не сводили восторженных глаз с воинского доспеха. Высокий, с крупным
лысым черепом, с умным взглядом чеканщик тихо обронил:
- Такое умельство впервые вижу. Цены нет этому диву!
У Иванки в сердце вспыхнул огонь. Он благодарно ответил мастеру:
- Его только и носить самому батьке Ермаку Тимофеевичу! - в словах
Кольцо прозвучала гордость за своего атамана. Старик понял его чувство и
степенно сказал:
- Богатырю и одежда по плечам! В добрый час...
Из каменных кладовых выдали послам соболью шубу с царского плеча,
вызолоченный ковш. Драгоценную кладь бережно упрятали. Пора бы в путь
дорогу! Однако Иванке хотелось еще раз увидеться с царем. Несколько дней
ходил он в Кремль, подолгу стоял у резного крыльца, к которому, по
стародавнему обычаю, по утрам собирались московские придворные, но так и
не увидел больше Грозного. Царь чувствовал себя плохо и все время проводил
в постели или в своих покоях.
Угрюмо плелся Иванко по шумной Красной площади. Он уже привык к
толчее и гаму и не замечал их. Вот на пути позникла толпа разгоряченных,
крикливых татар, которые спорили и манили покупателей седлами, сафьяновыми
сапогами с круто загнутыми носами и другим кожанным товаром. Вот
заструились перед казаком шелки и халаты необыкновенных расцветок. Ничто
не манило Иванко. Он локтями раздвигал густую толпу торгашей. Татары вслед
говорили:
- Для него нет у нас товару. Сибирец - богат! Аллах всемогущий, он
так богат, как падишах.
Кольцо удивлялся: "И откуда только чумазые знают, что у меня кошель,
а в нем пятьдесят рублей!".
Навстечу казаку, как черные грачи, выдвинулись монахи. Долговязый,
козлинобородый инок впритык подошел к атаману и зашептал:
- Бери за алтын гвозди с присохшей христовой кровью!
Второй рыжий чернорясник чревом оттолкнул соперника и протянул кусок
гнилого бревна.
- Зри, человече! - забасил он. - То частица животворящего древа, на
коем иудеи распяли Исуса! Два алтына!
- Могу дать твоей поганой роже враз на целую полтину! - ответил
Кольцо и пригрозил монаху. - Небось, и тьмой египецкой торг ведешь, плут!
Испуганно озираясь, инок нырнул в людской водоворот, и был таков!
Иванко тяжело вздохнул:
- Паскудные рожи! Их бы в оглобли, возы на себе тащить...
- А ну-ка, Миша, покуражься, как боярин Шуйский! - совсем рядом с
казаком раздался голос поводыря. Рослый, с огненной бородищей мужик в
лаптях дергал на цепи медведя. Любопытный народ хохотал от души: выпятив
пузо, медведь важно, с перевалкой, топал по синеватому снегу.
- Как есть боярин! - смеялись в толпе.
В другое время Иванко полюбопытствовал бы на зрелище, а сейчас было
тошно на душе. Казак миновал толпу и попал в шубный ряд. У прилавка стояла
немолодая, но румяная и пригожая собой женщина с мальчонкой лет трех.
Купец раскинул перед женщиной заячий тулупчик.
- Гляди-любуйся, эко добро! - расхваливал купец свой товар. - Тепла и
легка шубка, в самый раз мальцу! Полтина!..
- Ой, милый, велики деньжищи! Где их взять нам? - приятным грудным
голосом заговорила женщина. Атаман насторожился: где-то он слышал этот
голос. Он подошел поближе. Большими серыми глазами ребенок молчаливо
уставился на казака. Между тем его мать говорила:
- Слов нет, хороша шубка-по росту, да не по деньгам! - Она стояла,
огорченно склонив голову, не в силах оторвать глаз от мягкого тулупчика.
Казаку вдруг стало жаль и ее и мальчугана, он полез в бездонный карман
свой и вынул кису с рублевиками.
- Плачу! - огромной лапищей Кольцо сгреб шубку, встряхнул ее и,
обратясь к малышу, сказал: - А ну, обряжайся, малый! Ходи на здоровье, да
поминай горемыку-сибирца!
Женщина всплеснула руками:
- Да разве ж это можно? Мужик спросит, где взяла...
Внезапно речь ее оборвалась, она вскрикнула и, к удивлению шубника,
кинулась на грудь бородачу. Обнимая казака, давясь жаркими слезами, она
заголосила:
- Иванушка, братец, да ты как тут оказался? Ой, миленький! Ой,
родненький, пойдем скорее отсюда!
- Никак, Клава! - в свою очередь удивился и вскрикнул Кольцо. Он
бережно обнял сестру и расцеловал.
- Ну вот, и торг состоялся! - ухмыляясь в бороду, насмешливо обронил
купец.
- Ты не скаль зубы! - оборвал его ухмылку атаман. - Погоди, сестра,
дай расчесться за тулупчик. Он со звоном выкинул на прилавок полтину:
- Получай!
С минуту он молча смотрел на сестру, потом спросил:
- Плохо живешь, сестреночка?
Клава опустила глаза, неслышно отзвалась:
- В ладу с Васюткой моим живем. Он плотник, да у него подрядчик не из
добрых.
Кольцо протянул кису:
- Бери, тут все твое!
- Ой, братик, да тут не счесть сколько!
Купец за прилавком зыркнул глазами по сторонам, сметил бороденку
ярыжки из сыскной избы и вдруг завопил:
- Разбойник! Лови его!..
Клава в испуге закрыла глаза, побледнела.
- Ну, Иванушка, пропали теперь, - прошептала она. - Не в добрый час
ты с Волги сюда набрел!..
Казак и не думал бежать. Он бережно обнял сестру за плечи:
- Не бойся, Клава! Старое быльем поросло. Ноне...
За криками толпы Клава не разобрала слов брата. Падкие до зрелищ
московские люди бежали со всей Красной площади и в разноголосье кричали:
- Лови, держи вора!
- Беги, Иванушка! - с мольбою просила Клава.
Через толпу в круг въехали два пристава, а с ними молодой окольничий.
Кольцо срузу узнал его-участника пира во дворце. И окольничий удивился
встрече:
- Кто же вор? - спросил он.
Сняв шапку, низко кланяясь, купец, торопясь, рассказывал о своем
подозрении:
- Много деньжищ ни за что, ни про что бабе бросил!
- Да ты, борода, ведаешь, кто сей казак? Да то сибирский посол. За
бесчестье и смуту получай! - окольничий взмахнул плетью и стал хлестать
шубника.
Словно ветром, переменило настроение толпы. Мужики подзадоривали
бьющего:
- Хлеще бей сутягу!
- Братцы, братцы, гляди, - кто-то закричал в толпе, - вот он,
сибирец. Слыхано, верстает народ на вольные земли! Айда, просить!..
Клава присмирела и ласково разглядывала брата:
Не думала, не гадала...
- А ты все такая же... шальная? - вспомнил прошлое Иванко.
Сестра смутилась, потупилась:
- Нет, шальной я не слыву. Все не забуду Василису. Грех, братец, на
моей душе...
Они незаметно вошли в толпу. Счастливые, радостные, не слыша криков,
шума, никого не видя, они рассказывали друг другу о своей жизни.
- Прибрела я в Москву и тут свое счастье нашла, - поведала Клава. -
Прибилась к плотницкой артели, и заприметил меня молодой плотник-верхолаз
Василий. И говорит мне за ужином: "Все видно мне, - много лепости на
Москве. Но всего краше для меня ты!". И мне по душе его смелость пришлась,
- полюбила. На всю жизнь, на верность, братец, полюбила его. И счастлива
я, Иванушка! - она крепко прижала к себе сына и, улыбаясь своим
сокровенным мыслям, мечтательно призналась:
- Сплю и вижу, что и мой Иванушка отменный мастер будет... В твою
память сынка нарекла, братец.
Кольцо хотелось говорить сестре ласковое, приятное-так был рад, что
жива она. Он улыбнулся и, схватив мальчонку на руки, похвалил:
- Красавец, весь в тебя, Клава!
- Да ты посмотри на его руки! - сказала сестра.
Казак взял крохотную руку мальчика в свою огромную ладонь и
внимательно оглядел ее. Ничего не заметив, он все же весело подтвердил:
- Ну, и руки! Золотые руки. Видать, отец наградил ими мальца! Такой
из него мастер выйдет, что по всей Москве поискать!..
Пошел снежок. Мягкие звездочки его запорошили густые ресницы женщины;
она раскраснелась и еще больше похорошела.
Иванко шел рядом с ней и все думал: "Надо ж, родную душу нашел! Жива
и весела! И слава богу, угомонилась сестричка, нашла свою стезю. А я вот
тронут уже сединой, а все угомону нет! Эх, казак, казак!".
Клава привела брата на Арбат. Хоромина из пахучего соснового леса
смотрела открыто и весело. Не менее добродушно выглядел и хозяин ее - муж
