видно...
В эту пору вышел монашек и предложил казакам:
- За алтын свожу на вышку!
- Веди! - согласился Кольцо, и казаки поднялись следом за монашком на
колокольню. Подошли к широкому проему и замерли, охваченные восторгом. И
впрямь, вся Москва лежала перед ними, людная, шумная и пестрая. На солнце
горели гребни кровель, сверкали золотые купола церквей и темнело великое
скопище строений. Свежий ветер ударил в лицо Иванке, взмахнул полами его
кафтана и развеял кудри. Долго - пока не замерзли - любовались казаки
столицей.
Смутно было на душе у казаков. Ждали, - вот прискачут они в Москву, и
прямо к царю. Ворота в Кремле - нараспашку. С ямщицким гиком, с казачьим
свистом, под перепевы бубенцов тройки ворвутся на Ивановскую площадь и
сразу осадят у Красного крыльца царского дворца. И выйдет на высокое
крылечко, устланное пышными коврами, сам грозный царь и скажет: "Жалуйте,
гости желанные!".
Но не так вышло, как думалось. Жили казаки на подворье, бражничали,
играли в зернь, ходили по кабакам - разгоняли тоску-кручину. Жаловались
Строганову:
- Мы ему царство добыли, а он хоронится...
- Вы, братцы, тишь-ко, не шумите. Тут и без вас гамно, а все, что не
потребно, услышат государевы уши-не к добру будет. Вы, казачки, потерпите,
потерпите, милые, - успокаивал старый лис-Максим Яколевич. По хитрющим
глазам и льстивым речам купца догадывался Иванко Кольцо, что Строгановы
втайне ведут переговоры с думными дьяками, как бы половчее да поскладнее к
сибирскому делу пристроиться. Досада разбирала удалого казака, но он
ничего не мог поделать - Москва не Волга, где все просторно и все ясно. На
Москве одно к другому лепится, людишки кругом замысловатые, и не поймешь,
что к чему. Тут и дьяки, и подьячие, и приказы, и ярыжки разные, и бояре
чванливые, - поди разберись в этом дремучем человечеком лесу без
хитроумного Строганова.
- Терпеть, так терпеть, - нехотя соглашался с ним Иванко. - Но то
помни, Максим Яковлевич, тянуть долго нельзя: в Сибири подмогу ждут.
Закрепить надо край.
- Золотые слова твои, атаман, - похвалил Строганов. - Но вся суть в
том, что мешают тут всякие сучки-дрючки. Надо добраться до думного дьяка
Висковатова и втолковать ему о великом деле. А пока, милые погуляйте по
Москве. Широка и хлебосольна матушка!
Велика Москва, обширна, иноземные послы насчитывали в ней сорок тысяч
домов. Они дивились многолюдству и величию города, который вдвое больше
Флоренции и даже больше аглицкого Лондона. И самое главное, - хлебосольна
Москва, особенно, когда в кожаной кисе бренчат ефимки. И хлеба, и соли, и
пестроты вдосталь. Казаки по Москве расхаживали и ко всему приглядывались.
Город похож на растревоженный муравейник. Народищу в нем, действительно,
много, а со всех застав все прибывает и прибывает, - всякому дела есть
тут! Вон по Владимирской дороге толпой тянутся богомольцы, из Тулы на
Пушечный двор гурьбой идут пищальники, из Вологды со скрипом двигается
обоз с пенькой. На кривых улицах людно и шумно: дымят мастерские, вьется
пар из мыленок, что стоят на берегу Москвы-реки, рядом машут исполинскими
крыльями мельницы, а кругом разносится стук топоров - галичские плотники
рубят деревянный мост через реку. А на взгорье, рядом с Кремлем, - Красная
площадь, на которой, как рой шмелей, гудит густая толпа. Среди нее
толкутся румяные бабы с лотками, голосисто зазывают.
- Кому пирогов? Кому сладких? Эй, красавчики! - подмигнула казаку
черноглазая лотошница.
"Хороша, как репка, кругла", - отгоняя соблазн, подумал Иванко
Кольцо.
- С пылу, с жару-денежку за пару! - впиваясь жарким взглядом в
казака, подзадоривала молодка.
"Сама каленая, так теплом и дышит! - отвернулся атаман и прикрикнул
на казаков:
- Ну, что зенки пялите? Бабы не видели?
И только отвернулся от одной, другая тут как тут. Румяней и краше
первой, губы словно алый цвет, и зубы белой кипенью.
- Калачи! Горячие калачи! - манящим грудным голосом позвала она.
- Эй, святые угодники, спасите нас, - скроив насмешливо лицо,
вздохнул чубатый казак. - Что поделаешь, атаман, сколько лет ласки не
видел, а ведь и пес ее любит! - он совсем было ринулся к калачнице, но
Иванко решительно схватил его за руку и крепко, до боли, сжал:
- Годи, стоялый жеребец. Укроти норов! Мы ноне не просто гулящие
люди, послы по великому делу. Негоже нам только о себе думать! - глаза
Иванки светлые, строгие. Жаль бабы, да бог с ней! Вздохнул казак и отошел
в толпу. А кругом такая круговерть шла, не приведи господи! Среди
раскрашенных лотков и скамеек, на которых разложены товары, слышалась
сочная, хлесткая перебранка, звонкие зазывы купцов, азартно расхваливавших
свой товар:
- Шелка персидские!
- Мыло грецкое!
- Суремницы для боярышень!
- Хозяюшки-молодушки, кому доброй рыбы? Соленой трески!
- Эх, голоса, ну и голоса! - заслушался казак Утков. - Так только
певчие могут! Послушай, атаман!
Рыжий, кудрявый молодец из панского ряда озорно выкрикивал:
Киндяк, киндяк,
Продает Кирьяк,
Что ни взглянешь - ефимок...
А наденешь - горит ярче золота...
Над ларями неприятный запах лежалой рыбы "с душком", под ногами
отбросы, обрезки. Нищие-калеки, словно псы, копались в кучах отбросов,
подбирали куски порченной снеди и прятали за пазуху.
В сторонке, среди божедомок, стоял длинный тощий странник. На голове
потертая скуфья, на теле широкий не по плечу, бараний полушубок.
Размахивая истлевшей тряпицей, он сиплым голосом взывал:
- Православные христиане, мужики и бабоньки, кто томится злым недугом
и скорбью сердечной, враз исцеленье! Вот у меня ризы святителя
Филиппа-мученика и ходатая за нас грешных перед господом, - странник
поднял очи к небу и закончил: - Берите последнее, все расхватали...
Божедомки молчком старались протиснуться вперед и дотронуться до
сомнительного лоскута, в надежде получить облегчение от тяжкой жизни и
застарелых недугов.
Обросший волосами до самых глазниц, как огромный лесной медведище,
дикообразный мужик кричал на грузного сытого монаха:
- Копейки выманиваешь, народ от бесхлебицы и мора и так мрет. Люди
падают, яко мухи осенние, прямо на дорогах, застывают на морозе. Хлеба
труднику не докупиться. Шутка ли, в Москве четверть ржи шестьдесят алтын.
А где брать такие деньжищи? Ложись и умирай!..
- Правда, правда! - загомонили в толпе. - Жить тяжко...
- А когда было легче холопу? - раздался вдруг решительный голос. -
Николи сладко простому люду не жилось. А на пахаре да на работном Русь
держится.
- Пода-йте копе-ич-ку, - заканючил нищий.
- Брысь! - перебил все тот же крепкий голос. - Брысь! А слыхали,
братцы, нашей земле-прибыль. Казаки повоевали Сибирь, раздолье и воля там
простому человеку обещана.
- Радостную весть нам поведал трудник, - подхватили в толпе. - Не
только горе да напасти нам, но и праздник народу пришел!
Иванко Кольцо смутился, переглянулся с казаками. Они затаились в
толпе.
- Сказывают, край обширный и богатый, мужики! - протяжно продолжал
вестник.
- Подвиг для простолюдина, для всей Руси совершен! - подхватил другой
в толпе. - И кем совершен? Казаками. А кто они есть? Русские люди. Слава
им, слава великим трудникам!
- Эх, братцы мои! - с жаром выкрикнул первый. - Открылась перед нами,
перед всей Русью, ныне большая дорога встречь солнцу. Человеку с доброй
душей и путь славный надобен. Хвала им, ратоборцам!
- Слава! - подхватили сотни глоток, и величание отдаленным громом
прокатилось по площади.
Атаман с казаками свернули в глухое место. Под бревенчатым забором
сидел калека с обнаженной головой, перед ним на земле шапка. Ветер
перебирал его седые волосы. Нишеброд пел:
Как зачиналася каменна Москва,
Тогда зачинался и грозный царь,
Что грозный царь-Иван, сударь Васильевич.
Как ходил он под Казань-город,
Под Казань-город и под Астрахань;
Он Казань-город мимоходом взял,
Полонил царя с царицею.
Выводил измену из Пскова,
Из Пскова и из Новгорода...
В чистом, величавом голосе певца звучала похвала Ивану Васильевичу за
разорение татарских царств, столько бед причинивших русскому народу. Это
понравилось Иванке Кольцо, но задумался он о другом - о многих казнях,
слухами о которых полнилась русская земля. Атаман не удержался и бросил
певцу:
- Лютый царь, сколько людей переказнил на глазах народа: и виновного
и невинного!
Певец спокойно взглянул в лицо казаку, качнул головой и запел громче
ласковым голосом:
Он грозен, батюшка, и милостив,
Он за правду жалует, за неправду вешает.
Уж настали годы злые на московский народ,
Как и стал православный царь грознее прежнего:
Он за правды, за неправды делал казни лютые...
- Тишь-ко, старик! - крикнул Иванко. - О том петь гибельно, опасись!
Тут на площади да на улках, всюду приказные олухи бродят. Оборони бог,
услышат, - схватят и в пыточной башне язык оторвут!
- А я только для верных людей про это пою... Подайте Христа ради
копеечку, - смолк и протянул руку нищий.
Казаки щедро накидали ему в шапку звонких алтынов и, улыбаясь, ушли с
площади.
Наконец после долгих ожиданий пристава объявили казакам:
- Готовьтесь, на этих днях царь обрадует вас, - примет!
Казаки давно приготовились к встрече с царем. В нетерпеньи они
поспешили на Красную площадь-потолкаться среди московского народа.
Красная площадь, как всегда, с ранней зари кипела народом. Казаки
толкались в самой гуще-хотели все выведать, увидеть. В одном месте шли суд
и расправа. Палач с засученными рукавами бил кнутом беглого холопа. Кафтан
и рубаха у парня сняты, он посинел от холода, часто вздымаются худые
ребра. Холоп закусил руку, чтобы не кричать от боли, а по спине его от
плети кровавые полосы. Впереди дьяк с приказом в руке отсчитывает удары.
- Хлеще бей! - кричит он: - Да не повадно будет холопам чинить боярам
разор!..
В другое время казаки непременно вступились бы за несчастного, но тут
что поделаешь? Послы! Они ушли подальше от греха. Вот в толчее бирюч,
надрывая глотку, выкрикивает царские указы. Постояли, постояли казаки и
тронулись в третье место. Не успели они осмотреться, как внезапно,
заглушая многоголосье толпы, ударили звонкие литавры. В самую людскую гущу
въехали на белых конях два рослых бирюча в малиновых кафтанах, расшитых
золотом. В руках у каждого парчевое знамя на длинном древке.
- Гляди, гляди, экие важные едут! Тут новости большие! - заговорили в
толпе, в гуще которой теснилось немало иноземцев: и немцев, и поляков, и
татар, и всякого наезжего из-за моря торгового люда.
Иванко Кольцо встрепенулся:
- Должно быть важное выкрикнут, коли и чужеземцы сбеглись.
Бирючи ударили в литавры; когда все притихли, один из них
громогласный, оповестил велеречиво:
- Народ московс-ки-й!.. - Все вытянули шеи и ждали важного слова. -
Ведомо ли тебе, что в стольный город Москву, к российскому великому
государю, царю и великому князю Ивану Васильевичу, прибыло казацкое
посольство бить царством Сибирским...
Огонь вспыхнул в сердце Иванки, он схватил за руку ближайшего казака
и прошептал:
- Чуешь, то про нас оповещают народ.
