Ведь тут лежит мое собственное дитя, мой эльф! - и она прижала девочку к
сердцу, осыпая поцелуями, но та кусалась и вырывалась, как дикий коте-
нок.
Не в этот день и не на другой вернулся сам викинг, хотя и был уже на
пути домой. Задержал его встречный ветер, который теперь помогал аистам,
а им надо было лететь на юг. Да, ветер, попутный одному, может быть про-
тивным другому!
Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребенком тяго-
тели злые чары. Днем девочка была прелестна, как эльф, но отличалась
злым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною жабой, но
с кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры:
днем, ребенок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь в
мать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот,
внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце
матери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и бо-
ялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше.
Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему обы-
чаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу - пусть берет
кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить так,
чтобы супруг ее видел ребенка только днем.
Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, -
на крыше отдыхали ночью, после дневных маневров, сотни пар аистов, а те-
перь все они взлетели на воздух, чтобы пуститься в дальний путь.
- Все мужья готовы! - прокричали они. - Жены с детьми тоже!
- Как нам легко! - говорили молодые аисты. - Так и щекочет у нас
внутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу!
Вот счастье-то!
- Держитесь стаей! - говорили им отцы и матери. - Да не болтайте так
много - вредно для груди!
И все полетели.
В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружиной
пристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии,
где, как и в Британии, народ в ужасе молился: "Боже, храни нас от диких
норманнов!"
Вот пошло веселье в замке викинга! В большой покой вкатили целую боч-
ку меда; запылал костер, закололи лошадей, готовился пир на весь мир.
Главный жрец окропил теплою лошадиною кровью всех рабов. Сухие дрова
затрещали, дым столбом повалил к потолку, с балок сыпалась на пирующих
мелкая сажа, но к этому им было не привыкать стать. Гостей богато одари-
ли; раздоры, вероломство - все было забыто; мед лился рекою; подвыпившие
гости швыряли друг в друга обглоданными костями в знак хорошего располо-
жения духа. Скальд, нечто вроде нашего певца и музыканта, но в то же
время и воин, который сам участвовал в походе и потому знал, о чем поет,
пропел песню об одержанных ими в битвах славных победах. Каждый стих
сопровождался припевом: "Имущество, родные, друзья, сам человек - все
минет, все умрет; не умирает одно славное имя!" Тут все принимались бить
в щиты и стучать ножами или обглоданными костями по столу; стон стоял в
воздухе. Жена викинга сидела на почетном месте, разодетая, в шелковом
платье; на руках ее красовались золотые запястья, на шее - крупные янта-
ри. Скальд не забывал прославить и ее, воспел и сокровище, которое она
только что подарила своему супругу. Последний был в восторге от прелест-
ного ребенка; он видел девочку только днем во всей ее красе. Дикость ее
нрава тоже была ему по душе. Из нее выйдет, сказал он, смелая воительни-
ца, которая сумеет постоять за себя. Она и глазом не моргнет, если опыт-
ная рука одним взмахом острого меча сбреет у нее в шутку густую бровь!
Бочка с медом опустела, вкатили новую, - в те времена люди умели
пить! Правда, и тогда уже была известна поговорка: "Скотина знает, когда
ей пора оставить пастбище и вернуться домой, а неразумный человек не
знает своей меры!" Знать-то каждый знал, но ведь знать - одно, а приме-
нять знание к делу - другое. Знали все и другую поговорку: "И дорогой
гость надоест, если засидится не в меру", и все-таки сидели себе да си-
дели: мясо да мед - славные вещи! Веселье так и кипело! Ночью рабы, рас-
тянувшись на теплой золе, раскапывали жирную сажу и облизывали пальцы.
То-то хорошее было времечко!
В этом же году викинг еще раз отправился в поход, хотя и начались уже
осенние бури. Но он собирался нагрянуть с дружиной на берега Британии, а
туда ведь было рукой подать: "Только через море махнуть", - сказал он.
Супруга его опять осталась дома одна с малюткою, и скоро безобразная жа-
ба с кроткими глазами, испускавшая такие глубокие вздохи, стала ей почти
милее дикой красавицы, отвечавшей на ласки царапинами и укусами.
Седой осенний туман, "беззубый дед", как его называют, все-таки обг-
ладывающий листву, окутал лес и степь. Бесперые птички-снежинки густо
запорхали в воздухе; зима глядела во двор. Воробьи завладели гнездами
аистов и судили да рядили о бывших владельцах. А где же были сами вла-
дельцы, где был наш аист со своей аистихой и птенцами?
Аисты были в Египте, где в это время солнышко светило и грело, как у
нас летом. Тамаринды и акации стояли все в цвету; на куполах храмов
сверкали полумесяцы; стройные минареты были облеплены аистами, отдыхав-
шими после длинного перелета. Гнезда их лепились одно возле другого на
величественных колоннах и полуразрушившихся арках заброшенных храмов.
Финиковые пальмы высоко подымали свои верхушки, похожие на зонтики. Тем-
ными силуэтами рисовались сероватые пирамиды в прозрачном голубом возду-
хе пустыни, где щеголяли быстротою своих ног страусы, а лев посматривал
большими умными глазами на мраморного сфинкса, наполовину погребенного в
песке. Нил снова вошел в берега, которые так и кишели лягушками, а уж
приятнее этого зрелища для аистов и быть не могло. Молодые аисты даже
глазам своим верить не хотели - уж больно хорошо было!
- Да, вот как тут хорошо, и всегда так бывает! - сказала аистиха, и у
молодых аистов даже в брюшке защекотало.
- А больше мы уж ничего тут не увидим? - спрашивали они. - Мы разве
не отправимся туда, вглубь, в самую глубь страны?
- Там нечего смотреть! - отвечала аистиха. - За этими благословенными
берегами - лишь дремучий лес, где деревья растут чуть не друг на друге и
опутаны ползучими растениями. Одни толстоногие слоны могут пролагать там
себе дорогу. Змеи же там чересчур велики, а ящерицы - прытки. Если же
вздумаете пробраться в пустыню, вам засыплет глаза песком, и это еще бу-
дет хорошо, а то прямо попадете в песочный вихрь! Нет, здесь куда лучше!
Тут и лягушек и саранчи вдоволь! Я останусь тут, и вы со мною!
Они и остались. Родители сидели в гнездах на стройных минаретах, от-
дыхали, охорашивались, разглаживали себе перья и обтирали клювы о крас-
ные чулки. Покончив со своим туалетом, они вытягивали шеи, величественно
раскланивались и гордо подымали голову с высоким лбом, покрытую тонкими
глянцевитыми перьями; умные карие глаза их так и сверкали. Молоденькие
барышни-аистихи степенно прохаживались в сочном тростнике, поглядывали
на молодых аистов, знакомились и чуть не на каждом шагу глотали по ля-
гушке, а иногда забирали в клюв змейку и ходили да помахивали ею, - это
очень к ним шло, думали они, а уж вкусно-то как было!.. Молодые аисты
заводили ссоры и раздоры, били друг друга крыльями, щипали клювами - да-
же до крови! Потом, глядишь, то тот, то другой из них становился жени-
хом, а барышни одна за другою - невестами; все они для этого только ведь
и жили. Молодые парочки принимались вить себе гнезда, и тут опять не об-
ходилось без ссор и драк - в жарких странах все становятся такими горя-
чими, - ну, а вообще-то жизнь текла очень приятно, и старики жили да ра-
довались на молодых: молодежи все к лицу! Изо дня в день светило солныш-
ко, в еде недостатка не было, - ешь не хочу, живи да радуйся, вот и вся
забота.
Но в роскошном дворце египетского хозяина, как звали его аисты, ра-
достного было мало.
Могущественный владыка лежал в огромном покое с расписными стенами,
похожими на лепестки тюльпана; руки, ноги его не слушались, он высох,
как мумия. Родственники и слуги окружали его ложе. Мертвым его еще наз-
вать было нельзя, но и живым тоже. Надежда на исцеление с помощью болот-
ного цветка, за которым полетела на далекий север та, что любили его
больше всех, была теперь потеряна. Не дождаться владыке своей юной кра-
савицы дочери! "Она погибла!" - сказали две вернувшиеся на родину прин-
цессы - лебедки. Они даже сочинили о гибели своей подруги целую историю.
- Мы все три летели по воздуху, как вдруг заметил нас охотник и пус-
тил стрелу. Она попала в нашу подружку, и бедная медленно, с прощальною
лебединою песнью, опустилась на воды лесного озера. Там, на берегу, под
душистой плакучей березой, мы и схоронили ее. Но мы отомстили за ее
смерть: привязали к хвостам ласточек, живущих под крышей избушки охотни-
ка, пучки зажженной соломы, - избушка сгорела, а с нею и сам хозяин ее.
Зарево пожара осветило противоположный берег озера, где росла плакучая
березка, под которой покоилась в земле наша подруга. Да, не видать ей
больше родимой земли!
И обе заплакали. Аист, услышав их речи, защелкал от гнева клювом.
- Ложь, обман! - закричал он. - Ох, так бы и вонзил им в грудь свой
клюв!
- Да и сломал бы его! - заметила аистиха. - Хорош бы ты был тогда!
Думай-ка лучше о себе самом да о своем семействе, а все остальное побо-
ку!
- Я все-таки хочу завтра усесться на краю открытого купола того по-
коя, где соберутся все ученые и мудрецы совещаться о больном. Может
быть, они и доберутся до истины!
Ученые и мудрецы собрались и завели длинные разговоры, из которых
аист не понял ни слова; да не много толку вышло из них и для самого
больного, не говоря уже о его дочери. Но послушать речи ученых нам все
же не мешает, - мало ли что приходится слушать!
Вернее, впрочем, будет послушать и узнать кое-что из предыдущего,
тогда мы поближе познакомимся со всею историей; во всяком случае, узнаем
из нее не меньше аиста.
"Любовь - родоначальница жизни! Высшая любовь рождает и высшую жизнь!
Лишь благодаря любви, может больной возродиться к жизни!" Вот что изрек-
ли мудрецы, когда дело шло об исцелении больного владыки; изречение было
необыкновенно мудро и хорошо изложено - по уверению самих мудрецов.
- Мысль не дурна! - сказал тогда же аист аистихе.
- А я что-то не возьму ее в толк! - ответила та. - И, уж конечно, это
не моя вина, а ее! А, впрочем, меня все это мало касается; у меня есть о
чем подумать и без того!
Потом ученые принялись толковать о различных видах любви: любовь
влюбленных отличается ведь от любви, которую чувствуют друг к другу ро-
дители и дети, или от любви растения к свету - например, солнечный луч
целует тину, и из нее выходит росток. Речи их отличались такою глубиной
и ученостью, что аист был не в силах даже следить за ними, не то чтобы
пересказать их аистихе. Он совсем призадумался, прикрыл глаза и простоял
так на одной ноге весь день. Ученость была ему не по плечу.
Зато аист отлично понял, что болезнь владыки была для всей страны и
народа большим несчастьем, а исцеление его, напротив, было бы огромным
счастьем, - об этом толковал весь народ, все - и бедные и богатые. "Но
где же растет целебный цветок?" - спрашивали все друг у друга, рылись в
ученых рукописях, старались прочесть о том по звездам, спрашивали у всех
четырех ветров - словом, добивались нужных сведений всевозможными путя-
ми, но все напрасно. Тут-то ученые мудрецы, как сказано, и изрекли: "Лю-
бовь - родоначальница жизни; она же возродит к жизни и владыку!" В этом
был глубокий смысл, и хоть сами они его до конца не понимали, но все-та-
ки повторили его еще раз и даже написали вместо рецепта: "Любовь - родо-
начальница жизни!" Но как же приготовить по этому рецепту лекарство? Да,
