зывать мое собственное judicium <суждение (лат.)>.
- Осмелюсь спросить, с кем имею удовольствие беседовать? - осведомил-
ся советник.
- Я бакалавр богословия, - ответил тот.
Эти слова все объяснили советнику - незнакомец был одет в соот-
ветствии со своим ученым званием. "Должно быть, это какой-то старый
сельский учитель, - подумал он, - человек не от мира сего, каких еще
можно встретить в отдаленных уголках Ютландии".
- Здесь, конечно, не locus docendi <место ученых бесед (лат.)>, - го-
ворил богослов, - но я все-таки очень прошу вас продолжать свою речь.
Вы, конечно, весьма начитаны в древней литературе?
- О да! Вы правы, я частенько-таки прочитываю древних авторов, то
есть все их хорошие произведения; но очень люблю и новейшую литературу,
только не "Обыкновенные истории" <намек на "Обыкновенные истории" датс-
кой писательницы Гюллембург>; их хватает и в жизни.
- Обыкновенные истории? - переспросил богослов.
- Да, я говорю об этих новых романах, которых столько теперь выходит.
- О, они очень остроумны и пользуются успехом при дворе, - улыбнулся
бакалавр. - Король особенно любит романы об Ифвенте и Гаудиане, в кото-
рых рассказывается о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, и даже из-
волил шутить по этому поводу со своими приближенными <Знаменитый датский
писатель Хольберг рассказывает в своей "Истории Датского государства",
что, прочитав роман о рыцарях Круглого стола, король Ганс однажды сказал
в шутку своему приближенному Отто Руду, которого очень любил: "Эти гос-
пода Ифвент и Гаудиан, о которых говорится в этой книге, были замеча-
тельные рыцари. Таких теперь больше не встретишь". На что Отто Руд отве-
тил: "Если бы теперь встречались такие короли, как король Артур, то, на-
верное, нашлось бы немало таких рыцарей, как Ифвент и Гаудиан". (Приме-
чание Андерсена.)>.
- Этих романов я еще не читал, - сказал советник юстиции. - Должно
быть, это Хейберг что-нибудь новое выпустил?
- Нет, что вы, не Хейберг, а Готфред фон Гемен, - ответил бакалавр.
- Так вот кто автор! - воскликнул советник. - Какое древнее имя! Ведь
это наш первый датский книгопечатник, не так ли?
- Да, он наш первопечатник! - подтвердил богослов.
Таким образом, пока что все шло прекрасно. Когда один из горожан за-
говорил о чуме, свирепствовавшей здесь несколько лет назад, а именно в
1484 году, советник подумал, что речь идет о недавней эпидемии холеры, и
разговор благополучно продолжался. А после как было не вспомнить окон-
чившуюся совсем недавно пиратскую войну 1490 года, когда английские ка-
перы захватили стоящие на рейде датские корабли. Тут советник, вспомнив
о событиях 1801 года, охотно присоединил свой голос к общим нападкам на
англичан. Но дальше разговор что-то перестал клеиться и все чаще преры-
вался гробовой тишиной.
Добрый бакалавр был очень уж невежественный: самые простые суждения
советника казались ему чем-то необычайно смелым и фантастичным. Собесед-
ники смотрели друг на друга со все возрастающим недоумением, и, когда
наконец окончательно перестали понимать один другого, бакалавр, пытаясь
поправить дело, заговорил по-латыни, но это мало помогло.
- Ну, как вы себя чувствуете? - спросила хозяйка, потянув советника
за рукав.
Тут он опомнился и в изумлении воззрился на своих собеседников, пото-
му что за разговором совсем забыл, что с ним происходит.
"Господи, где я?" - подумал он, и при одной мысли об этом у него зак-
ружилась голова.
- Давайте пить кларет, мед и бременское пиво! - закричал один из гос-
тей. - И вы с нами!
Вошли две девушки, одна из них была в двухцветном чепчике <при короле
Гансе, в 1495 году, был выпущен указ, по которому женщины легкого пове-
дения должны носить чепчики бросающейся в глаза расцветки>; они подлива-
ли гостям вино и низко приседали. У советника даже мурашки забегали по
спине.
- Что же это такое? Что это такое? - шептал он, но вынужден был пить
вместе со всеми. Собутыльники так на него насели, что бедный советник
пришел в совершенное смятение, и когда кто-то сказал, что он, должно
быть, пьян, ничуть в этом не усомнился и только попросил, чтобы ему на-
няли извозчика. Но все подумали, что он говорит по-московитски. Никогда
в жизни советник не попадал в такую грубую и неотесанную компанию. "Мож-
но подумать, - говорил он себе, - что мы вернулись ко временам язычест-
ва. Нет, это ужаснейшая минута в моей жизни!"
Тут ему пришло в голову: а что, если залезть под стол, подползти к
двери и улизнуть? Но когда он был уже почти у цели, гуляки заметили, ку-
да он ползет, и схватили его за ноги. К счастью, калоши свалились у него
с ног, а с ними рассеялось и волшебство.
При ярком свете фонаря советник отчетливо увидел большой дом, стояв-
ший прямо перед ним. Он узнал и этот дом и все соседние, узнал и Восточ-
ную улицу. Сам он лежал на тротуаре, упираясь ногами в чьи-то ворота, а
рядом сидел ночной сторож, спавший крепким сном.
- Господи! Значит, я заснул прямо на улице, вот тебе и на! - сказал
советник. - Да, вот и Восточная улица... Как светло и красиво! Но кто бы
мог подумать, что один стакан пунша подействует на меня так сильно!
Спустя две минуты советник уже ехал на извозчике в Христианову га-
вань. Всю дорогу он вспоминал пережитые им ужасы и от всего сердца бла-
гословлял счастливую действительность и свой век, который, несмотря на
все его пороки и недостатки, все-таки был лучше того, в котором ему
только что довелось побывать. И надо сказать, что на этот раз советник
юстиции мыслил вполне разумно.
3. ПРИКЛЮЧЕНИЯ СТОРОЖА
- Гм, кто-то оставил здесь свои калоши! - сказал сторож. - Это, на-
верно, лейтенант, что живет наверху. Вот ведь какой, бросил их у самых
ворот!
Честный сторож, конечно, хотел было немедленно позвонить и отдать ка-
лоши их законному владельцу, тем более что у лейтенанта еще горел свет,
- но побоялся разбудить соседей.
- Ну и тепло, должно быть, ходить в таких калошах! - сказал сторож. -
А кожа до чего мягкая!
Калоши пришлись ему как раз впору.
- И ведь как странно устроен мир, - продолжал он. - Взять хотя бы
этого лейтенанта: мог бы сейчас преспокойно спать в теплой постели, -
так нет же, всю ночь шагает взад и вперед по комнате. Вот кому счастье!
Нет у него ни жены, ни детей, ни тревог, ни забот; каждый вечер по гос-
тям разъезжает. Хорошо бы мне поменяться с ним местами: я тогда стал бы
самым счастливым человеком на земле!
Не успел он это подумать, как волшебной силой калош мгновенно пере-
воплотился в того офицера, что жил наверху. Теперь он стоял посреди ком-
наты, держа в руках листок розовой бумаги со стихами, которые написал
сам лейтенант. Да и к кому иной раз не является поэтическое вдохновение!
Вот тогда-то мысли и выливаются в стихи. На розовом листке было написано
следующее:
БУДЬ Я БОГАТ
"Будь я богат, - мальчишкой я мечтал, -
Я непременно б офицером стал,
Носил бы форму, саблю и плюмаж!"
Но оказалось, что мечты - мираж.
Шли годы - эполеты я надел,
Но, к сожаленью, бедность - мой удел.
Веселым мальчиком, в вечерний час,
Когда, ты помнишь, я бывал у вас,
Тебя я детской сказкой забавлял,
Что составляло весь мой капитал.
Ты удивлялась, милое дитя,
И целовала губы мне шутя.
Будь я богат, я б и сейчас мечтал
О той, что безвозвратно потерял...
Она теперь красива и умна,
Но до сих пор сума моя бедна,
А сказки не заменят капитал,
Которого всевышний мне не дал.
Будь я богат, я б горечи не знал
И на бумаге скорбь не изливал,
Но в эти строки душу я вложил
И посвятил их той, которую любил.
В стихи мои вложил я пыл любви!
Бедняк я. Бог тебя благослови!
Да, влюбленные вечно пишут подобные стихи, но люди благоразумные их
все-таки не печатают. Чин лейтенанта, любовь и бедность - вот злополуч-
ный треугольник, или, вернее, треугольная половина игральной кости, бро-
шенной на счастье и расколовшейся. Так думал лейтенант, опустив голову
на подоконник и тяжко вздыхая:
"Бедняк сторож и тот счастливее, чем я. Он не знает моих мучений. У
него есть домашний очаг, а жена и дети делят с ним и радость и горе. Ах,
как бы мне хотелось быть на его месте, ведь он гораздо счастливее меня!"
И в этот же миг ночной сторож снова стал ночным сторожем: ведь офице-
ром он сделался лишь благодаря калошам, но, как мы видели, не стал от
этого счастливее и захотел вернуться в свое прежнее состояние. Итак,
ночной сторож опять сделался ночным сторожем.
"Какой скверный сон мне приснился! - сказал он. - А впрочем, довольно
забавный. Приснилось мне, что я стал тем самым лейтенантом, который жи-
вет у нас наверху, - и до чего же скучно он живет! Как мне не хватало
жены и ребятишек: кто-кто, а они всегда готовы зацеловать меня до смер-
ти".
Ночной сторож сидел на прежнем месте и кивал в такт своим мыслям. Сон
никак не выходил у него из головы, а на ногах все еще были надеты калоши
счастья. По небу покатилась звезда.
"Ишь как покатилась, - сказал себе сторож. - Ну ничего, их там еще
много осталось, - А хорошо бы увидеть поближе все эти небесные штукови-
ны. Особенно луну: она не то что звезда, меж пальцев не проскользнет.
Студент, которому моя жена белье стирает, говорит, что после смерти мы
будем перелетать с одной звезды на другую. Это, конечно, вранье, а все
же как было бы интересно этак путешествовать! Эх, если б только мне уда-
лось допрыгнуть до неба, а тело пусть бы лежало здесь, на ступеньках".
Есть вещи, о которых вообще нужно говорить очень осторожно, особенно
если на ногах у тебя калоши счастья! Вот послушайте, что произошло со
сторожем.
Мы с вами наверняка ездили на поезде или на пароходе, которые шли на
всех парах. Но по сравнению со скоростью света их скорость все равно что
скорость ленивца или улитки. Свет бежит в девятнадцать миллионов раз
быстрее самого лучшего скорохода, но не быстрее электричества. Смерть -
это электрический удар в сердце, и на крыльях электричества освобожден-
ная душа улетает из тела. Солнечный луч пробегает двадцать миллионов
миль всего за восемь минут с секундами, но душа еще быстрее, чем свет,
покрывает огромные пространства, разделяющие звезды.
Для нашей души пролететь расстояние между двумя небесными светилами
так же просто, как нам самим дойти до соседнего дома. Но электрический
удар в сердце может стоить нам жизни, если на ногах у нас нет таких ка-
лош счастья, какие были у сторожа.
В несколько секунд ночной сторож пролетел пространство в пятьдесят
две тысячи миль, отделяющее землю от луны, которая, как известно, состо-
ит из вещества гораздо более легкого, чем наша земля, и она примерно та-
кая же мягкая, как только что выпавшая пороша.
Сторож очутился на одной из тех бесчисленных лунных кольцевых гор,
которые известны нам по большим лунным картам доктора Мэдлера. Ведь ты
тоже видел их, не правда ли? В горе образовался кратер, стенки которого
почти отвесно обрывались вниз на целую датскую милю, а на самом дне кра-
тера находился город. Город этот напоминал яичный белок, выпущенный в
стакан воды, - такими прозрачными и легкими казались его башни, купола и
парусообразные балконы, слабо колыхавшиеся в разреженном воздухе луны. А
над головой сторожа величественно плыл огромный огненно-красный шар -
