билетик на счастье.
Ах, как мне было тяжело! Меня точно в тисках сжимали, ломали пополам!
Я ведь знала, что меня обзовут фальшивой, осрамят перед всеми другими
монетами, что лежат и гордятся своими надписями и чеканкой. Но нет! Я
избежала позора! В лавке была такая толпа, продавец был так занят, что
не глядя бросил меня в выручку, к другим монетам. Выиграл ли купленный
на меня билет, не знаю, знаю только, что на другой же день меня признали
фальшивой, отложили в сторону и опять отправили обманывать - все обманы-
вать! Ведь это просто невыносимо для честной натуры - ее-то уж у меня не
отнимут! Так переходила я из рук в руки, из дома в дом больше года, и
всюду-то меня бранили, всюду-то на меня сердились. Никто не верил в ме-
ня, и я сама разуверилась и в себе и в людях. Тяжелое выдалось для меня
время!
Но вот однажды явился путешественник; ему, конечно, сейчас же подсу-
нули меня, и он был так прост, что взял меня за тамошнюю монету. Но ког-
да он, в свою очередь, хотел расплатиться мною, я опять услышала крик:
"Фальшивая! Не годится!"
"Мне дали ее за настоящую! - сказал путешественник и вгляделся в меня
пристальнее. И вдруг на лице его появилась улыбка. А ведь, глядя на ме-
ня, давно уже никто не улыбался. - Нет, что же это! - сказал он. - Ведь
это наша родная монетка, хорошая, честная монетка моей родины, а в ней
пробили дырку и называют ее фальшивой! Вот забавно! Надо припрятать тебя
и взять с собою домой".
То-то я обрадовалась! Меня опять называют доброй, честной монетой,
хотят взять домой, где все и каждый узнают меня, будут знать, что я се-
ребряная, настоящей чеканки! Я бы засверкала от радости искрами, да это
не в моей натуре, искры испускает сталь, а не серебро.
Меня завернули в тонкую белую бумажку, чтобы не смешать с другими мо-
нетами и не затерять. Вынимали меня только в торжественных случаях, при
встречах с земляками, и тогда обо мне отзывались необыкновенно хорошо.
Все говорили, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересной,
не говоря ни слова.
И вот я попала домой. Миновали мои мытарства, потекла счастливая
жизнь. Я ведь была серебряная, настоящей чеканки, и мне совсем не вреди-
ло, что во мне пробита дыра, как в фальшивой: что за беда, если на са-
мом-то деле ты не фальшивая! Да, надо иметь терпение: пройдет время, и
все станет на свои места. Уж в это я твердо верю! - заключила свой расс-
каз монетка.
О ТОМ, КАК БУРЯ ПЕРЕВЕСИЛА ВЫВЕСКИ
В старину, когда дедушка был еще совсем маленьким мальчиком и разгу-
ливал в красных штанишках, красной курточке с кушаком и шапочке с пером
- а надо вам сказать, что тогда детей именно так и одевали, ежели хотели
их нарядить, - так вот, в те далекие, далекие времена все было совершен-
но иначе, чем теперь.
Ведь какие, бывало, торжества устраивались на улицах! Нам с вами та-
ких уже не видать: их давным-давно упразднили, они, видите ли, вышли из
моды. Но до чего же занятно теперь послушать дедушкины рассказы об этом,
вы и представить себе не можете!
Что это было за великолепие, когда, скажем, сапожники меняли помеще-
ние цеха и переносили на новое место цеховую вывеску. Во главе процессии
величественно колыхалось шелковое знамя с изображением большого сапога и
двуглавого орла. Младшие подмастерья торжественно несли заздравный кубок
и большой ларец, а на рукавах у них развевались по ветру красные и белые
ленты. Старшие подмастерья держали в руках обнаженные шпаги с насаженны-
ми на острия лимонами. Музыка гремела так, что небо сотрясалось, и самым
замечательным инструментом в оркестре была "птица" - так называл дедушка
длинный шест, увенчанный полумесяцем и обвешанный всевозможными коло-
кольчиками и бубенчиками, - настоящая турецкая музыка! Шест поднимали и
раскачивали из стороны в сторону, колокольчики звенели и бренчали, а в
глазах просто рябило от золота, серебра и меди, сверкавших на солнце.
Впереди всех бежал арлекин в костюме из разноцветных лоскутков; лицо
у него было вымазано сажей, а колпак украшен бубенчиками - ни дать ни
взять лошадь, запряженная в сани! Он размахивал палкой направо и налево,
но это была палка-хлопушка: она только громко хлопала и пугала людей, а
вреда от нее никому не было. Люди толпились и толкались, стараясь про-
тиснуться одни - вперед, другие - назад; мальчишки и девчонки спотыка-
лись и летели прямо в канаву, а пожилые кумушки отчаянно работали локтя-
ми, сердито озирались по сторонам и бранились. Всюду слышались говор и
смех. Люди стояли на лестницах, высовывались из окон, а иные даже заби-
рались на крышу. На небе ярко светило солнышко. Правда, случалось, что
на процессию попрыскает небольшой дождик, но ведь дождь крестьянину не
помеха: пусть хоть весь город насквозь промокнет, зато урожай будет бо-
гаче!
До чего хорошо рассказывал наш дедушка, просто заслушаешься! Ведь еще
маленьким мальчиком он все это видел своими глазами. Старший цеховой
подмастерье всегда залезал на помост, построенный под самой вывеской, и
говорил речь - да не как-нибудь, а в стихах, словно по вдохновенью.
Впрочем, тут и вправду не обходилось без вдохновенья: ведь речь он сочи-
нял вместе с двумя друзьями, и работу они начинали с того, что осушали
целую кружку пунша - для пользы дела, конечно. Народ встречал эту речь
криками "ура". Но еще громче кричали "ура" арлекину, когда он тоже выле-
зал на помост и передразнивал оратора. Все хохотали до упаду, а он попи-
вал себе мед из водочных рюмок и бросал рюмки в толпу, и люди ловили их
на лету. У дедушки была такая рюмочка: ее поймал какой-то штукатур и по-
дарил ему на память. Да, вот это было веселье так веселье! А вывеска,
вся в цветах и зелени, красовалась на новом месте.
- Такого праздника не забудешь, хоть до ста лет живи! - говорил де-
душка.
Да он и вправду ничего не забыл, хотя каких только не перевидал
празднеств и торжеств на своем веку. Много коечего мог он порассказать,
но забавнее всего рассказывал о том, как в одном большом городе перено-
сили вывески.
Дедушка был еще совсем маленьким, когда приехал с родителями в этот
город, самый большой в стране. На улицах было полным-полно народа, и де-
душка даже подумал, что здесь тоже будут торжественно переносить вывес-
ки, которых, к слову сказать, здесь оказалось великое множество, - сотни
комнат можно было бы заполнить этими картинками, если бы их вешали не
снаружи, а внутри дома. На вывеске портного было изображено разное
платье, и если бы он захотел, то мог бы даже перекроить самого неказис-
того человека в самого красивого. А на вывеске торговца табаком - хоро-
шенькие мальчики с сигарами в зубах, эдакие озорники! Были тут вывески с
маслом и селедками, были вывески с пасторскими воротниками и гробами, а
сколько всюду висело объявлений и афиш - видимо-невидимо! Ходи себе це-
лый день взад и вперед по улицам да любуйся сколько душе угодно - ведь
картинки. А заодно узнаешь и что за люди живут на улице - ведь они сами
вывесили свои вывески.
- К тому же, - говорил дедушка, - когда ты попал в большой город, по-
лезно и поучительно знать, что кроется за толстыми каменными стенами до-
мов.
И надо же было, чтобы вся эта кутерьма с вывесками приключилась как
раз в тот день, когда в город приехал дедушка. Он сам рассказывал об
этом, и очень складно, хоть мама и уверяла, что он морочит мне голову.
Нет, на этот раз дедушка говорил всерьез.
В первую же ночь, когда он приехал в город, здесь разыгралась страш-
ная буря, до того страшная, что такой ни в газетах никогда не описывали,
ни старожилы не помнили. Ветер срывал черепицу с крыш, трещали и вали-
лись старые заборы, а одна тачка вдруг взяла да и покатилась по улице,
чтобы убежать от бури. А буря бушевала все сильнее и сильнее, ветер дико
завывал, ревел и стучал в ставни, стены и крыши. Вода в каналах вышла из
берегов и теперь просто не знала, куда ей деваться. Буря неслась над го-
родом, ломала и уносила трубы. А сколько старых высокомерных церковных
шпилей согнулось в эту ночь - просто не сосчитать! И они так никогда и
не выпрямились.
Перед домом почтенного брандмайора, который прибывал на пожар, когда
от строения оставались только головешки, стояла караульная будка. Так
вот, буря почему-то захотела лишить его этого скромного символа пожарной
доблести и, опрокинув будку, с грохотом покатила ее по улице. Как ни
странно, будка остановилась перед домом бедного плотникатого самого, ко-
торый во время последнего пожара вынес из огня трех человек, - да так и
осталась там стоять, но, конечно, без всякого умысла.
Вывеску цирюльника - большой медный таз - ветер забросил на подокон-
ник дома советника юстиции. Вот это было сделано уж явно с целью, пого-
варивали соседи, ибо все-все, даже самые близкие приятельницы его жены,
называли госпожу советницу "бритвой". Она была такая умная, такая умная,
что знала о людях куда больше, чем они сами о себе знали.
А вывеска с нарисованной на ней вяленой треской перелетела на дверь
редактора одной газеты. Подумать только, какая нелепость! Буря, как вид-
но, забыла, что с журналистом шутки плохи: ведь в своей газете он сам
себе голова и никакой закон ему не писан.
Флюгерный петух перелетел на крышу соседнего дома, да там и остался -
с каким-то злым умыслом, конечно, говорили соседи. Бочка бондаря очути-
лась под вывеской "Дамские моды". Меню, висевшее у входа в кухмистерс-
кую, ветер перенес к подъезду театра, в который редко кто захаживал. Ни-
чего себе, забавная получилась афиша: "Суп из хрена и фаршированная ка-
пуста". Публика валом повалила в театр.
Лисья шкурка с вывески скорняка повисла на шнурке колокольчика у две-
рей одного молодого человека, который исправно ходил в церковь, вел себя
тише воды, ниже травы, стремился к истине и всем служил примером, по
словам его тетки.
Доска с надписью: "Высшее учебное заведение" оказалась на бильярдном
клубе, а на питейном заведении появилась вывеска детского врача: "Здесь
дети приучаются к бутылочке". И вовсе это было не остроумно, а просто
невежливо! Но уж если буря захочет что-нибудь натворить, то натворит
непременно, и ничего ты с ней не поделаешь.
Да, ну и выдалась же погода! Наутро - только подумайте! - все вывески
в городе поменялись местами, а кое-где получилось такое безобразие, что
дедушка, уж как ни хотелось ему рассказать об этом, только помалкивал да
посмеивался про себя - я это сразу заметил, - а значит, у него что-ни-
будь да было на уме.
Каково же было жителям этого города, а особенно приезжим! Они совер-
шенно сбились с толку и ходили как потерянные. Да иначе и быть не могло:
ведь они привыкли искать дорогу по вывескам! Например, кто-нибудь хотел
попасть на заседание деятелей, обсуждающих важнейшие государственные
вопросы, а попадал в школу к мальчишкам, которые изо всех сил старались
перекричать друг друга и только что не ходили на головах.
А были и такие, что из-за вывески вместо церкви попадали - о ужас! -
в театр.
Теперь подобных бурь больше не бывает: такую только дедушке довелось
повидать, и то тогда он был еще мальчишкой. Да и вряд ли такая буря пов-
торится при нас; разве что при наших внуках. А мы дадим им благой совет:
"Пока буря перевешивает вывески, сидите-ка лучше дома".
ЧАЙНИК
Жил-был гордый чайник. Он гордился и фарфором своим, и длинным носи-
ком, и изящной ручкою - веем-веем, и об этом говорил. А вот что крышка у
него разбита и склеена - об этом он не говорил, это ведь недостаток, а
кто же любит говорить о своих недостатках, на то есть другие. Весь чай-
ный сервиз - чашки, сливочник, сахарница охотнее говорили о хилости чай-
