ла в ветвях дерева, кивала им головой и говорила: "Сегодня ваша золотая
свадьба!" Потом она вынула из своего венка два цветка, поцеловала их, и
они заблестели, сначала как серебро, а потом как золото. А когда девочка
возложила их на головы старичков, цветы превратились в золотые короны, и
муж с женой сидели точно король с королевой, под благоухающим деревом,
так похожим на куст бузины. И старик рассказал жене историю о Бузинной
матушке, как сам слышал ее в детстве, и обоим казалось, что в той исто-
рии очень много похожего на историю их жизни. И как раз то, что было по-
хожего, им и нравилось больше всего.
- Вот так! - сказала девочка, сидевшая в листве. - Кто зовет меня Бу-
зинной матушкой, кто Дриадой, а настоящее-то мое имя Воспоминание. Я си-
жу на дереве, которое все растет и растет. Я все помню, обо всем могу
рассказать! Покажи-ка, цел ли еще у тебя мой цветок?
И старик раскрыл книгу: бузинный цветок лежал такой свежий, точно его
сейчас только вложили между листами. Воспоминание ласково кивало старич-
кам, а те сидели в золотых коронах, озаренные пурпурным закатным солн-
цем. Глаза их закрылись, и... и... Да тут и сказке конец!
Мальчик лежал в постели и сам не знал, видел ли он все это во сне или
только слышал. Чайник стоял на столе, но бузина из него не росла, а ста-
ричок собрался уходить и ушел.
- Как чудесно! - сказал мальчик. - Мама, я побывал в теплых краях!
- Верно! Верно! - сказала мать. - После двух таких чашек бузинного
чая не мудрено побывать в теплых краях. - И она хорошенько укутала его,
чтобы он не простыл. - Ты таки славно поспал, пока мы спорили, сказка
это или быль!
- А где же Бузинная матушка? - спросил мальчик.
- В чайнике! - ответила мать. - Там ей и быть.
СВИНЬЯ-КОПИЛКА
Сколько игрушек было в детской! А высоко на шкафу стояла глиняная ко-
пилка в виде свиньи. В спине у нее, конечно, была щель, только ее еще
расширили ножом, чтобы проходили монеты и покрупнее, и две такие монеты
в копилке уже лежали, не считая множества мелких. Копилка была набита
битком, так что уж и не брякала даже, а о большем ни одной свинье с
деньгами не о чем и мечтать. Стояла она на шкафу и смотрела на все в
комнате сверху вниз - она ведь могла купить все это, а такая мысль хоть
кому придаст уверенности в себе.
Все окружающие помнили об этом, хотя и не высказывались вслух - у них
и без того было о чем поговорить. Ящик комода был полуоткрыт, и оттуда
высовывалась большая кукла, уже не первой молодости и с подклеенной ше-
ей. Поглядев по сторонам, она сказала:
- Давайте играть в людей - это всегда интересно!
Поднялась возня, зашевелились даже картины на стенах, показывая, что
и у них есть оборотная сторона, и против этого нечего возразить.
Была полночь. В окна светил месяц, предлагая всем даровое освещение.
Участвовать в игре были приглашены все, даже детская коляска, хотя она и
принадлежала к громоздкому, низшему разряду игрушек.
- Всяк хорош по-своему! - говорила она. - Не всем же быть благородны-
ми, надо кому-нибудь и дело делать, как говорится!
Письменное приглашение получила только одна свиньякопилка - она стоя-
ла так высоко, что устное могла и не услышать, рассудили игрушки. Ну, а
она даже не ответила, придет или нет, - и не пришла. Уж если желают ее
общества, то пусть сделают так, чтобы она видела все со своего места.
Так и сделали.
Кукольный театр поставили прямо перед ней, вся сцена была как на ла-
дони. Начать хотели комедией, а потом предполагалось общее чаепитие и
обмен мнениями. Начали с конца. Лошадь-качалка заговорила о тренировках
и чистоте породы, детская коляска - о железных дорогах и силе пара. Все
это было по их части, так кому же и говорить об этом, как не им? Комнат-
ные часы толковали о политике: "Тики-тики!" Про них говорили, что они
знают, когда надо "ловить момент", да вот только всегда запаздывают.
Бамбуковая тросточка гордилась своим железным башмачком и серебряным
колпачком - она была обита и сверху и снизу. На диване лежали две выши-
тые подушки, очень миленькие и очень глупенькие. И вот началось предс-
тавление.
Все сидели и смотрели. Зрителей просили щелкать, хлопать и греметь в
знак одобрения. Но кнут заявил, что не щелкает старухам, а только неп-
росватанным барышням.
- А я так хлопаю всем! - сказал пистон.
- Где-нибудь да надо стоять! - сказала плевательница.
У каждого были свои мысли, которые он и высказывал во время представ-
ления. Комедия не стоила ломаного гроша, но сыграна была превосходно.
Исполнители показывались публике только раскрашенной стороной; смотреть
с оборотной на них не полагалось. Все играли замечательно и даже вывали-
вались за рампу - нитки были слишком длинны, - зато так каждый был вид-
нее. Склеенная кукла до того расчувствовалась, что расклеилась совсем, а
свинья-копилка ощутила в брюхе такое благодушие, что решила сделать
что-нибудь для одного из актеров - например, упомянуть его в своем заве-
щании кик достойного быть погребенным вместе с нею, когда придет время.
Все пришли в такой восторг, что даже отказались от чая и перешли пря-
мо к обмену мнениями - это и называлось играть в людей, причем тут не
было никакого злого умысла, а всего лишь игра... Каждый думал лишь о се-
бе да о том, что думает свинья с деньгами. А свинья с деньгами думала
больше всех, думала о своем завещании и похоронах. "Когда придет час..."
- а он всегда приходит скорее, чем ожидают. Бац! Свинья свалилась со
шкафа на пол и разлетелась вдребезги. А монеты так и запрыгали, так и
заплясали. Маленькие вертелись волчком, крупные катились солидно.
Особенно долго катилась одна - ей очень хотелось погулять по белу
свету. Так оно и сталось - и она отправилась гулять по свету, и ос-
тальные тоже. А черепки от свиньи отправились в мусорный ящик. Только на
шкафу уже на другой день красовалась новая свинья-копилка. В желудке у
нее было еще пусто, и она не брякала - в этом она была схожа со старой.
Для начала довольно и этого, а мы на этом кончим.
ПОСЛЕДНИЙ СОН СТАРОГО ДУБА
(Рождественская сказка)
В лесу, высоко на круче, на открытом берегу моря стоял старый-преста-
рый дуб, и было ему ровно триста шестьдесят пять лет, - срок немалый, ну
а для дерева это все равно что для нас, людей, столько же суток. Мы
бодрствуем днем, спим и видим сны ночью. С деревом дело обстоит иначе:
дерево бодрствует три времени года и засыпает только к зиме. Зима - вре-
мя его сна, его ночь после долгого дня - весны, лета и осени.
В теплые летние дни вокруг его кроны плясали мухиподенки; они жили,
порхали и были счастливы, а когда одно из этих крошечных созданий в ти-
хом блаженстве опускалось отдохнуть на большой свежий лист, дуб всякий
раз говорил:
- Бедняжка! Вся твоя жизнь - один-единственный день! Такая корот-
кая... Как печально!
- Печально? - отвечала поденка. - О чем это ты? Кругом так светло,
тепло и чудесно! Я так рада!
- Да ведь всего один день - и конец!
- Конец? - говорила поденка. - Чему конец? И тебе тоже?
- Нет, я-то, может, проживу тысячи твоих дней, мой день тянется целые
времена года! Ты даже и сосчитать не можешь, как это долго!
- Нет, не понимаю я тебя! У тебя тысячи моих дней, а у меня тысячи
мгновений, и в каждом радость и счастье! Ну, а разве с твоей смертью ум-
рет и вся краса мира?
- Нет, - отвечал дуб. - Мир будет существовать куда дольше, бесконеч-
но, я и представить себе не могу, как долго!
- Так, значит, нам с тобой дано поровну, только считаем мы по-разно-
му!
И поденка плясала и кружилась в воздухе, радовалась своим нежным,
изящным, прозрачно-бархатистым крылышкам, радовалась теплому воздуху,
напоенному запахом клевера, шиповника, бузины и жимолости. А как пахли
ясменник, примулы и мята! Воздух был такой душистый, что впору было зах-
мелеть от него. Что за долгий и чудный был день, полный радости и сла-
достных ощущений! А когда солнце садилось, мушка чувствовала такую при-
ятную усталость, крылья отказывались ее носить, она тихо опускалась на
мягкую колеблющуюся былинку, сникала головой и сладко засыпала. Это была
смерть.
- Бедняжки! - говорил дуб. - Уж слишком короткая у них жизнь!
И каждый летний день повторялась та же пляска, тот же разговор, ответ
и засыпание; так повторялось с целыми поколениями поденок, и все они бы-
ли одинаково веселы, одинаково счастливы.
Дуб бодрствовал свое утро - весну, свой полдень - лето и свой вечер -
осень, наступала пора засыпать и ему, приближалась его ночь - зима.
Вот запели бури: "Покойной ночи! Покойной ночи! Тут лист упал, там
лист упал! Мы их обрываем, мы их обрываем! Постарайся заснуть! Мы тебя
убаюкаем, мы тебя укачаем! Не правда ли, как хорошо твоим старым ветвям?
Их так и ломит от удовольствия! Спи сладко, спи сладко! Это твоя триста
шестьдесят пятая ночь, ведь ты еще все равно что годовалый малыш! Спи
сладко! Облака сыплют снег, он ляжет простыней, мягким покрывалом вокруг
твоих ног! Спи сладко, приятных тебе снов!"
И дуб сбросил с себя листву, собравшись на покой, готовясь уснуть,
провести в грезах всю долгую зиму, видеть во сне картины пережитого, как
видят их во сне люди.
Он тоже был когда-то маленьким, и колыбелью ему был желудь. По чело-
веческому счету он был теперь на сороковом десятке. Больше, великолепнее
его не было дерева в лесу. Вершина его высоко возносилась над всеми де-
ревьями и была видна с моря издалека, служила приметой для моряков. А
дуб и не знал о том, сколько глаз искало его. В его зеленой кроне гнез-
дились лесные голуби, куковала кукушка, а осенью, когда листья его каза-
лись выкованными из меди, на ветви присаживались перелетные птицы, от-
дохнуть перед тем, как пуститься через море. Но сейчас, зимой, дуб стоял
без листьев, и видно было, какие у него изгибистые, узловатые сучья; во-
роны и галки по очереди садились на них и говорили о том, какая тяжелая
настала пора, как трудно будет зимой добывать прокорм.
В ночь под рождество дубу приснился самый чудный сон его жизни. Пос-
лушаем же!
Он как будто чувствовал, что время настало праздничное, ему слышался
вокруг звон колоколов, грезился теплый тихий летний день. Он широко рас-
кинул свою могучую зеленую крону; между его ветвями и листьями играли
солнечные лучи, воздух был напоен ароматом трав и кустов; пестрые бабоч-
ки гонялись друг за другом; мухи-поденки плясали, как будто все только и
существовало для их пляски и веселья. Все, что из года в год переживал и
видел вокруг себя дуб, проходило теперь перед ним словно в праздничном
шествии. Ему виделись конные рыцари и дамы прошлых времен, с перьями на
шляпах и соколами на руке. Они проезжали через лес, трубил охотничий
рог, лаяли собаки. Ему виделись вражеские солдаты в блестящих латах и
пестрых одеждах, с пиками и алебардами; они разбивали палатки, а затем
снимали их. Пылали бивачные костры, люди пели и спали под широко раски-
нувшимися ветвями дуба. Ему виделись счастливые влюбленные, они встреча-
лись здесь в лунном свете и вырезали первую букву своих имен на его ис-
сера-зеленой коре. Веселые странствующие подмастерья, бывало, - с тех
пор прошло много, много лет, - развешивали на его ветвях цитры и эоловы
арфы, и теперь они висели опять и звучали опять так призывно. Лесные го-
луби ворковали, словно хотели рассказать, что чувствовало при этом дере-
во, кукушка куковала, сколько летних дней ему еще осталось жить.
И вот словно новый поток жизни заструился в нем от самых маленьких
корешков до самых высоких ветвей и листьев. И чудилось ему, что он потя-
гивается, чуялась жизнь и тепло в корнях там, под землей, чуялось, как
