цветком.
- Это кто же? - спросил он.
- Сестрица моя, - отвечал горошек.
- Стало быть, и вы такая будете?
Испугался мотылек и упорхнул прочь.
Через изгородь перевешивалась целая толпа цветков жимолости. Но эти
барышни с вытянутыми желтыми физиономиями были ему совсем не по вкусу.
Ну, а что же было ему по вкусу? Поди узнай!
Прошла весна, прошло лето, настала осень, а мотылек не подвинулся со
своим сватовством ни на шаг. Появились новые цветы в роскошных нарядах,
да что толку? Стареющее сердце все больше и больше начинает тосковать по
весенней свежести, по живительному аромату юности. Не искать же этого у
осенних георгинов и штокроз? И мотылек полетел к кудрявой мяте.
- На ней нет особых цветов, она вся сплошной благоухающий цвет, ее-то
я и возьму в жены!
И он посватался.
Но мята листочком не шелохнула и сказала только:
- Дружба - и больше ничего. Мы оба стары. Друзьями мы еще можем быть,
но жениться?.. Нет, что за дурачество на старости лет!
Так и остался ни с чем мотылек. Уж больно много он перебирал, а это
не дело. Вот и остался старым холостяком.
Скоро налетела непогода с дождем и изморозью. Поднялся холодный ве-
тер. Дрожь пробирала старые, скрипучие ивы. Несладко было разгуливать по
ветру в летнем платье. Но мотылек и не разгуливал. Ему как-то удалось
залететь в комнату, там топилась печь и было тепло, как летом. Жить бы
да поживать здесь мотыльку. Но что это за жизнь!
- Мне нужны солнце, свобода и хоть самый маленький цветочек! - сказал
мотылек, полетел и ударился об оконное стекло.
Тут его увидали, пришли от него в восторг, проткнули булавкой и поса-
дили в ящичек с прочими редкостями. Большего для него и сделать было не-
возможно.
- Теперь я сижу на стебельке, как цветы! - сказал мотылек. - Не осо-
бенно-то это сладко. Ну да зато вроде как женился: тоже сидишь крепко.
Этим он и утешался.
- Плохое утешение! - сказали комнатные цветы.
"Ну, комнатным цветам не очень-то верь! - думал мотылек. - Они уж че-
ресчур близко знаются с людьми".
УЛИТКА И РОЗЫ
Сад окружала живая изгородь из орешника. За нею начинались поля и лу-
га, где паслись коровы и овцы. Посреди сада цвел розовый куст, а под ним
сидела улитка. Она была богата внутренним содержа-
нием - содержала самое себя.
- Погодите, придет и мое время! - сказала она. - Я дам миру кое-что
поважнее этих роз, орехов или молока, что дают коровы и овцы.
- Я многого ожидаю от вас, - сказал розовый куст. - Позвольте же уз-
нать, когда это будет?
- Время терпит. Это вот вы все торопитесь! А торопливость ослабляет
впечатление.
На другой год улитка лежала чуть ли не на том же самом месте, на
солнце, под розовым кустом. Куст выпускал бутоны и расцветал розами,
каждый раз свежими, каждый раз новыми.
Улитка наполовину выползла из раковины, навострила рожки и вновь по-
добрала.
- Все как в прошлом году! Никакого прогресса. Розовый куст остается
при своих розах - и ни шагу вперед!
Прошло лето, прошла осень, розовый куст пускал бутоны, и расцветал
розами, пока не выпал снег. Стало сыро, холодно; розовый куст пригнулся
к земле, улитка уползла в землю.
Опять настала весна, появились розы, появилась улитка.
- Теперь уже вы стары! - сказала она розовому кусту. - Пора бы и
честь знать. Вы дали миру все, что могли. Много ли - это вопрос, которым
мне некогда заниматься. Да что вы ничего не сделали для своего внутрен-
него развития, это ясно. Иначе из вас вышло бы что-нибудь другое. Что вы
скажете в свое оправдание? Ведь вы скоро обратитесь в сухой хворост. Вы
понимаете, о чем я говорю?
- Вы меня пугаете, - сказал розовый куст. - Я никогда над этим не за-
думывался.
- Да, да, вы, кажется, мало затрудняли себя мышлением! А вы попробо-
вали когда-нибудь задаться вопросом: зачем вы цветете? И как это проис-
ходит? Почему так, а не иначе?
- Нет! - сказал розовый куст. - Я просто цвел от радости и не мог
иначе. Солнце такое теплое, воздух так освежающ, я пил чистую росу и
обильный дождь. Я дышал, я жил! Силы поднимались в меня из земли, влива-
лись из воздуха, я был счастлив всегда новым, большим счастьем и поэтому
всегда должен был цвести. Такова моя жизнь, я не мог иначе.
- Словом, вы жили не тужили! - сказала улитка.
- Конечно! Мне было все дано! - отвечал розовый куст. - Но вам дано
еще больше! Вы одна из тех мыслящих, глубоких, высокоодаренных натур,
которым суждено удивить мир.
- Была охота! - сказала улитка. - Я знать не желаю вашего мира. Какое
мне до него дело? Мне довольно самой себя.
- Да, но мне кажется, все мы, живущие на земле, должны делиться с
другими лучшим, что в нас есть! Отдавать им все, что можем!.. Да, я дал
миру только розы... А вы? Вам дано так много. Что дали миру вы? Что вы
ему дадите?
- Что дала я? Что дам? Плевать мне на мир! Он мне ни к чему! Мне дела
до него нет! Снабжайте его розами, вас только на это и хватит! Пусть
орешник дает ему орехи, коровы и овцы - молоко, у них своя публика! Моя
же - во мне самой! Я замкнусь в себе самой - и баста. Мне нет дела до
мира!
И улитка заползла в свою раковину и закрылась в ней.
- Как печально! - сказал розовый куст. - А я и хотел бы, да не могу
замкнуться в себе. У меня все прорывается наружу, прорывается розами.
Лепестки их опадают и разносятся ветром, но я видел, как одну из моих
роз положила в книгу мать семейства, другую приютила на своей груди пре-
лестная молодая девушка, третью целовали улыбающиеся губки ребенка. И я
был так счастлив, я находил в этом истинную усладу. Вот мои воспомина-
ния, моя жизнь!
И розовый куст цвел во всей своей простоте и невинности, а улитка ту-
по дремала в своей раковине - ей не было дела до мира.
Шли годы...
Улитка стала прахом от праха, и розовый куст стал прахом от праха,
истлела в книге и роза воспоминаний... Но в саду цвели новые розовые
кусты, в саду росли новые улитки. Они заползали в свои домики и плева-
лись - им не было дела до мира. Не начать ли эту историю сначала? Она
будет все та же.
СЕРЕБРЯНАЯ МОНЕТКА
Жила-была монетка. Она только что вышла из чеканки - чистенькая,
светленькая, - покатилась и зазвенела:
- Ура! Теперь пойду гулять по белу свету!
И пошла.
Ребенок крепко сжимал ее в своем тепленьком кулачке, скряга тискал
холодными липкими пальцами, люди постарше вертели и поворачивали много
раз, а у молодых она не задерживалась и живо катилась дальше.
Монетка была серебряная, меди в ней было очень мало, и вот она целый
год гуляла по белу свету, то есть в той стране, где была отчеканена. По-
том она отправилась за границу и оказалась последней родной монеткой в
кошельке путешественника. Но он и не подозревал о ее существовании, пока
она сама не попала к нему в пальцы.
- Вот как! У меня еще осталась одна наша родная монетка! - сказал он.
- Ну, пусть едет со мною путешествовать!
И монетка подпрыгнула от радости и зазвенела, когда ее сунули обратно
в кошелек. Тут ей пришлось лежать со своими иностранными сородичами, ко-
торые все сменялись - одна уступала место другой, ну а она все остава-
лась в кошельке. Это уже было своего рода отличие!
Прошло много недель. Монетка заехала далеко-далеко от родины, сама не
знала куда. Она лишь слышала от соседок, что они француженки или
итальянки, что они теперь в такомто и таком-то городе, но сама она ни о
чем и представления не имела: не много увидишь, сидя в кошельке, как
она! Но вот однажды монетка заметила, что кошелек не закрыт. Ей вздума-
лось хоть одним глазком поглядеть на мир, и она проскользнула в щелочку.
Не следовало бы ей этого делать, да она была любопытна, ну, и это не
прошло ей даром. Она попала в карман брюк. Вечером кошелек из кармана
вынули, а монетка осталась лежать, как лежала. Брюки вынесли для чистки
в коридор, и тут монетка вывалилась из кармана на пол. Никто этого не
слыхал, никто этого не видал.
Утром платье опять забрали в комнату, путешественник оделся и уехал,
а монетка осталась. Вскоре ее нашли на полу, и она вновь должна была
пойти в ход вместе с тремя другими монетами.
"Вот хорошо-то! Опять пойду гулять по свету, увижу новых людей, новые
нравы!" - подумала монетка.
- А это что за монета? - послышалось в ту же минуту. - Это не наша
монета. Фальшивая! Не годится!
С этого и началась история, которую она сама потом рассказывала.
- "Фальшивая! Не годится!" Я вся так и задрожала! - рассказывала она.
- Я же знала, что я серебряная, чистого звона и настоящей чеканки. Вер-
но, ошиблись, думаю, не могут люди так отзываться обо мне. Однако они
говорили именно про меня! Это меня называли фальшивой, это я никуда не
годилась! "Ну, сбуду ее с рук в сумерках!" - сказал мой хозяин и
сбыл-таки. Но при дневном свете меня опять принялись бранить: "Фальши-
вая!", "Не годится!", "Надо поскорее сбыть ее с рук!"
И монетка дрожала от страха и стыда всякий раз, как ее подсовывали
кому-нибудь вместо монеты той страны.
- Ах я горемычная! Что мне мое серебро, мое достоинство, моя чеканка,
когда все это ничего не значит! В глазах людей остаешься тем, за кого
они тебя принимают! Как же ужасно и вправду иметь нечистую совесть, про-
биваться в жизни нечистыми путями, если мне, ни в чем не повинной, так
тяжело только потому, что я кажусь виновной!.. Всякий раз, как я перехо-
жу в новые руки, я трепещу взгляда, который на меня упадет: я знаю, что
меня сейчас же швырнут обратно на стол, словно я какая-нибудь обманщица!
Раз я попала к одной бедной женщине: она получила меня в уплату за
тяжелую поденную работу. Ей никак не удавалось сбыть меня с рук, никто
не хотел меня брать. Я была для бедняги сущей напастью.
"Право, поневоле придется обмануть кого-нибудь! - сказала женщина. -
Где мне, при моей бедности, держать фальшивую монету! Отдам-ка ее бога-
тому булочнику, он-то не разорится от этого, хоть и нехорошо это, сама
знаю, нехорошо!"
"Ну вот, теперь я буду лежать на совести у бедной женщины! - вздохну-
ла я. - Неужто я и впрямь так изменилась под старость?"
Женщина отправилась к богатому булочнику, но он слишком хорошо разби-
рался в монетах, и мне не пришлось долго лежать там, куда меня положили:
он швырнул меня в лицо бедной женщине. Ей не дали за меня хлеба, и мне
было так горько, так горько сознавать, что я отчеканена на горе Другим!
Это я-то, некогда такая смелая, уверенная в себе, в своей чеканке, в хо-
рошем звоне! И я так пала духом, как только может пасть монетка, которую
никто не хочет брать. Но женщина принесла меня обратно домой, поглядела
на меня добродушно и ласково и сказала:
"Не хочу я никого обманывать! Я пробью в тебе дырку, пусть каждый
знает, что ты фальшивая... А впрочем... Постой, мне пришло на ум - быть
может, ты монетка счастливая? Наверно, так! Я пробью в тебе дырочку,
продерну шнурок и повешу тебя на шею соседкиной девочке - пусть носит на
счастье!"
И она пробила во мне дырочку. Не особенно-то приятно, когда тебя про-
бивают, но ради доброго намерения многое можно перенести. Через дырочку
продернули шнурок, и я стала похожа на медаль. Меня повесили на шею ма-
лютке, и она улыбалась мне, целовала меня, и я всю ночь провела на теп-
ленькой невинной детской груди.
Утром мать девочки взяла меня в руки, поглядела и что-то задумала...
Я сейчас же догадалась! Потом взяла ножницы и перерезала шнурок.
"Счастливая монетка! - сказала она. - А ну посмотрим!" И она положила
меня в кислоту, так что я вся позеленела: потом затерла дырку, немножко
почистила меня и в сумерках пошла к продавцу лотерейных билетов купить
