цати шести отцам города". И хотя он обладает способностью по своему же-
ланию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в пла-
вильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела
с букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял
свое место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все
полки заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь
живет поэт, и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним,
как в панораме. Комната становится то дремучим темным лесом, то озарен-
ными солнцем лугами, по которым расхаживает аист, то палубой корабля,
плывущего по бурному морю...
- Ах, какие способности скрыты во мне! - сказал старый фонарь, очнув-
шись от грез. - Право, мне даже хочется попасть в переплавку. Впрочем,
нет! Пока живы старички - не надо. Они любят меня таким, какой я есть, я
для них все равно что сын родной. Они чистят меня, заливают ворванью, и
мне здесь не хуже, чем всем этим высокопоставленным особам на конгрессе.
С тех пор старый уличный фонарь обрел душевное спокойствие - и он его
заслужил.
ИСТИННАЯ ПРАВДА
Ужасное происшествие! - сказала курица, проживавшая совсем на другом
конце города, а не там, где случилось происшествие. - Ужасное происшест-
вие в курятнике! Я просто не смею теперь ночевать одна! Хорошо, что нас
много на нашесте!
И она принялась рассказывать, да так, что перышки у всех кур встали
дыбом, а гребешок у петуха съежился. Да, да, истинная правда!
Но мы начнем сначала, а началось все в курятнике на другом конце го-
рода.
Солнце садилось, и все куры уже были на нашесте. Одна из них, белая
коротконожка, курица во всех отношениях добропорядочная и почтенная,
исправно несущая положенное число яиц, усевшись поудобнее, стала перед
сном чиститься и охорашиваться. И - вот одно маленькое перышко вылетело
и упало на землю.
- Ишь полетело! - сказала курица. - Ну ничего, чем больше охорашива-
ешься, тем больше хорошеешь!
Это было сказано так, в шутку, - курица вообще была веселого нрава,
но это ничуть не мешало ей быть, как уже сказано, весьма и весьма поч-
тенною курицей. С тем она и заснула.
В курятнике было темно. Куры сидели рядом, и та, что сидела бок о бок
с нашей курицей, не спала еще: она не то чтобы нарочно подслушивала сло-
ва соседки, а так, слышала краем уха, - так ведь и следует, если хочешь
жить в мире с ближними! И вот она не утерпела и шепнула другой своей со-
седке:
- Слышала? Я не желаю называть имен, но среди нас есть курица, кото-
рая готова выщипать себе все перья, чтобы только быть покрасивее. Будь я
петухом, я бы презирала ее!
Как раз над курами сидела в гнезде сова с мужем и детками; у сов слух
острый, и они не упустили ни одного слова соседки. Все они при этом уси-
ленно вращали глазами, а совиха махала крыльями, точно опахалами.
- Тс-с! Не слушайте, детки! Впрочем, вы, конечно, уже слышали? Я то-
же. Ах! Просто уши вянут! Одна из кур до того забылась, что принялась
выщипывать себе перья прямо на глазах у петуха!
- Осторожно, здесь дети! - сказал сова-отец. - При детях о таких ве-
щах не говорят!
- Надо все-таки рассказать об этом нашей соседке сове, она такая ми-
лая особа!
И совиха полетела к соседке.
- У-гу, у-гу! - загукали потом обе совы прямо над соседней голубят-
ней. - Вы слышали? Вы слышали? У-гу! Одна курица выщипала себе все перья
из-за петуха! Она замерзнет, замерзнет до смерти! Если уже не замерзла!
У-гу!
- Кур-кур! Где, где? - ворковали голуби.
- На соседнем дворе! Это почти на моих глазах было! Просто неприлично
и говорить об этом, но это истинная правда!
- Верим, верим! - сказали голуби и заворковали сидящим внизу курам: -
Кур-кур! Одна курица, а иные говорят, даже две выщипали себе все перья,
чтобы отличиться перед петухом! Рискованная затея. Этак и простудиться и
умереть недолго, да они уж и умерли!
- Кукареку! - запел петух, взлетая на забор. - Проснитесь! - У самого
глаза еще слипались ото сна, а он уже кричал: - Три курицы погибли от
несчастной любви к петуху! Они выщипали себе все перья! Такая гадкая ис-
тория! Не хочу молчать о ней! Пусть разнесется по всему свету!
- Пусть, пусть! - запищали летучие мыши, закудахтали куры, закричал
петух. - Пусть, пусть!
И история разнеслась со двора во двор, из курятника в курятник и дош-
ла наконец до того места, откуда пошла.
- Пять куриц, - рассказывалось тут, - выщипали себе все перья, чтобы
показать, кто из них больше исхудал от любви к петуху! Потом они закле-
вали друг друга насмерть, в позор и посрамление всему своему роду и в
убыток своим хозяевам!
Курице, которая обронила перышко, было и невдомек, что вся эта исто-
рия про нее, и, как курица во всех отношениях почтенная, она сказала:
- Я презираю этих кур! Но таких ведь много! О подобных вещах нельзя,
однако, молчать! И я, со своей стороны, сделаю все, чтобы история эта
попала в газеты! Пусть разнесется по всему свету - эти куры и весь их
род стоят того!
И в газетах действительно напечатали всю историю, и это истинная
правда: из одного перышка совсем не трудно сделать целых пять кур!
ЖАБА
Колодец был глубок, веревка длинна, и когда вытаскивали полное ведро,
ворот ходил туго. Как ни прозрачна была колодезная вода, никогда не иг-
рали в ней солнечные лучи - они попросту не достигали ее поверхности. А
куда солнце заглядывало, пробивалась между камнями травка. Тут-то и про-
живало большое семейство жаб. Они были пришлые, и, собственно говоря,
первой, причем вверх тормашками, переселилась сюда самая старая жаба -
она здравствовала и поныне. Зеленые лягушки, испокон веков обитавшие в
колодце, признали жаб за родню и окрестили их "курортниками". Но жабы
замыслили остаться здесь и обжились на "суше", как они называли мокрые
камни.
Старой лягушке довелось разок совершить путешествие в ведре, когда
его поднимали наверх. Но там ей показалось чересчур ярко - у нее даже
глаза заломило. Ее счастье, что исхитрилась выпрыгнуть из ведра. Она с
такой силой шлепнулась об воду, что потом слегла на три дня с болью в
спине.
Много о мире наверху она рассказать, конечно, не могла, но, во всяком
случае, и она, и все остальные знали, что колодец-это еще не весь мир.
Вот старая жаба, та могла бы кое-что рассказать, но она никогда не отве-
чала на вопросы, ну ее и спрашивать перестали.
- Старуха-толстуха, бородавчатое брюхо! - говорили про жабу моло-
денькие зеленые лягушки. - И дети все в нее.
- Очень может быть, - отзывалась жаба. - Зато у когонибудь из них, а
то и у меня самой спрятан в голове драгоценный камень.
Зеленые лягушки слушали, таращили глаза и с досады передразнивали жа-
бу, а потом бухались на дно колодца. А молодые жабы гордо вытягивали
задние лапки. Каждая воображала, что драгоценный камень спрятан именно у
нее. Они сидели смирнехонько, боясь даже голову повернуть, но в конце
концов спросили, чем же им, собственно, гордиться и что это за драгоцен-
ный камень.
- Он такой дорогой и такой красивый, что и не описать, - отвечала
старая жаба. - А носят его для собственного удовольствия, другим на за-
висть. Больше ни о чем не спрашивайте, не стану отвечать.
- Ну, уж у меня-то его нет, - сказала самая младшая из жаб, такая бе-
зобразная, что дальше некуда. - Да и откуда бы ему взяться у меня? А ес-
ли другие завидуют, мне это вовсе не доставляет радости. Нет, чего бы
мне хотелось, так это добраться когда-нибудь до края колодца и выглянуть
на свет. То-то, должно быть, красота!
- Хорошо там, где нас нет, - сказала старая жаба. - Ты все тут зна-
ешь, все тебе знакомо. Берегись ведра, оно может тебя раздавить. А уж
если попадешь в него, так скорее выскакивай. Правда, не всем удается
упасть так удачно, как мне, - и кожа и кости целы.
- Ква! - сказала младшая жаба, а это все равно что "Ах!" по-нашему.
Уж очень ей хотелось побывать наверху, поглядеть на белый свет, на зе-
лень.
И вот наутро, когда полное ведро проходило мимо камня, на котором си-
дела молодая жаба, все внутри у нее так и затрепетало. Она прыгнула в
ведро и упала на его дно. Ведро вытянули наверх и тут же выплеснули.
- Ах ты, чтоб тебя!.. - воскликнул работник, увидев жабу. - Сроду не
видывал такой гадины! - И он так пнул ее носком деревянного башмака, что
чуть не изувечил, но она все-таки успела забиться в высокую крапиву и
стала озираться вокруг. Крапива была густая - стебель к стеблю, и вот
жаба посмотрела наверх. Солнце просвечивало сквозь листья крапивы, и для
нее эти заросли были все равно что для нас лесная чаща со сверкающим
между листьями и ветвями солнцем.
- Тут гораздо красивее, чем в колодце! Право, я готова остаться тут
на всю жизнь! - сказала жаба.
Прошел час, другой.
- Интересно, а что вокруг? Уж если я забралась так далеко, надо пос-
мотреть и что дальше.
И она поползла что было сил и выползла к дороге. Солнце светило на
жабу, пыль припудривала, а она знай себе ползла да ползла через дорогу.
- Вот где суша-то! - сказала она. - Пожалуй, тут даже слишком сухо. У
меня першит в горле.
Так добралась она до канавы. Здесь голубели незабудки, цвела таволга.
Вдоль канавы тянулась живая изгородь из бузины и боярышника. Словно лиа-
ны, вился белый вьюнок. Залюбоваться можно было всей этой пестротой. А
еще порхала здесь бабочка. Жаба решила, что это тоже цветок, только он
оторвался от стебля и хочет полетать по свету - чего же тут непонятного!
- Вот бы и мне так полетать! - вздохнула жаба. - Ква! Ах, какая кра-
сота!
Восемь дней и восемь ночей провела жаба в канаве, благо еды было вдо-
воль. А на девятый день сказала себе: "Вперед!" Что же манило ее? Разве
могла она найти что-нибудь лучше? Может быть, маленькую жабу или зеленых
лягушек? Сегодня ночью ветер донес звуки, говорившие о том, что где-то
неподалеку были ее родичи.
"Жизнь прекрасна! Выбраться из колодца, полежать в крапиве, проползти
по пыльной дороге, отдохнуть в сырой канаве-до чего же хорошо! Но теперь
- вперед! Поискать лягушек или молоденькую жабу! Без общества все-таки
не обойтись, одной природы мало!"
И жаба снова пустилась в путь.
Она перебралась через поле, допрыгала до большого пруда, окруженного
тростником, и заглянула в заросли.
- Вам здесь не слишком сыро? - спросили ее лягушки. - А впрочем, ми-
лости просим. Вы кавалер или дама? Ну да это все равно. Добро пожало-
вать!
Вечером ее пригласили на концерт - домашний концерт. Известное дело:
много рвения, жидкие голоса. Угощенья никакого, зато питья - целый пруд,
стало бы охоты.
- Теперь двинусь дальше! - сказала молодая жаба. Стремление к лучшему
не покидало ее.
Она видела звезды, такие большие и ясные, видела серп молодой луны,
видела, как солнце поднимается все выше и выше.
"Пожалуй, я все еще в колодце, только в большом. Надо подняться еще
выше! Мне так неспокойно, такая тоска на душе! - А когда луна округли-
лась и стала полной, бедняга жаба подумала: - Не ведро ли это спускает-
ся? Не прыгнуть ли в него, чтобы забраться выше? А может, и солнце -
ведро, только покрупнее? Какое оно огромное, яркое! Мы все в нем помес-
тимся. Надо ловить случай. Ах, как светло у меня в голове! Наверно, даже
тот драгоценный камень не горит так ярко. Ну да такого камня у меня нет,
и я об этом не горюю. Нет, выше, к свету и радости! Я уже решилась, но
мне как-то страшно. Шутка ли сделать такой шаг! Но раз надо, так надо!
Вперед! Вперед на дорогу!"
И она пошла, вернее, поползла, как ей и было положено, и выбралась на
проезжую дорогу. Тут жили люди и было много цветочных садов и огородов,
