Роза над ним смеялась, страх, что если он сейчас не ускользнет, то
придется встретиться в фойе с ней и ее родителями, когда они будут
уходить. Мысль о том, что придется с ними столкнуться, была непереносима.
Их глаза будут его ощупывать; глаза Розы запляшут от смеха. Роза знала о
нем все, каждую мысль и поступок. Роза знала, что он украл дайм у матери,
которой так нужны деньги. Посмотрит на него и сразу все поймет. Надо
сваливать; выбираться отсюда поскорее; что-нибудь может случиться; могут
снова зажечь свет, и тогда она его точно увидит; может начаться пожар;
может произойти все, что угодно; нужно просто встать и выйти отсюда. В
одном классе с Розой находиться еще можно было, на школьном дворе - тоже;
но тут кинотеатр "Изида", и тут он выглядит паршивым бродягой в этой
паршивой одежде, отличается от всех остальных, к тому же он украл деньги;
он не имел права здесь быть. Если Роза его увидит, то сразу же по лицу
прочтет, что он спер деньги. Всего лишь дайм, грех терпимый, но как на
него ни смотри, все-таки грех.
Он поднялся и быстро, неслышно зашагал по проходу, отвернув лицо, рукой
прикрывая нос и глаза. Когда он выскочил на улицу, ночной холод набросился
на него, словно плетьми подгонял, и он побежал, а ветер жалил его в лицо,
испещряя разум свежими, новыми мыслями.
Как только он свернул на дорожку к веранде своего дома, силуэт матери в
окне сразу же расслабил напряжение души; он почувствовал, как кожа
разбивается, словно прилив, и от нахлынувшего чувства расплакался, вина
просто лилась из него, переполняя, смывая его прочь. Он открыл дверь и
оказался дома, в тепле дома, и от этого ему стало глубоко и чудесно.
Братья уже улеглись спать, а Мария так и не пошевелилась, и он знал, что
глаза ее так и не открывались, пальцы все так же передвигались со слепой
убежденностью по бесконечному кругу четок. Ох ты ж, как роскошно выглядела
она, его мама, она выглядела клево. Ох, покарай меня, Господь, за то, что
я - грязный пес, а она - красавица, и я просто должен умереть. Ох,
Мамма, посмотри на меня, потому что я спер дайм, пока ты молилась.
Ох, Мамма, убей меня своими собственными руками.
Он упал на колени и прижался к ней в страхе, обрадованный и виноватый.
Кресло покачнулось от его всхлипов, четки затрещали у нее в руках. Она
открыла глаза и улыбнулась, ее тонкие пальцы нежно взъерошили ему волосы;
она напомнила себе:
мальчику нужно подстричься. Его всхлипы гладили ее, как ласки, придавая
ей нежности к четкам, сводя воедино и четки, и всхлипы.
- Мамма, - наугад вымолвил он. - Я кое-что сделал.
- Все хорошо, - ответила она. - Я знала.
Он удивился. Как она могла узнать? Он подрезал этот дайм с виртуозным
совершенством. Он одурачил и ее, и Августа - всех. Он обвел вокруг пальца
всех на свете.
- Ты читала молитвы, а я не хотел тебя беспокоить, - соврал он. - Я
не хотел тебя отрывать от молитвы.
Она улыбнулась:
- Сколько ты взял?
- Дайм. Я мог бы взять все, но взял только дайм.
- Я знаю.
Он был раздосадован:
- Но откуда ты знаешь? Ты видела, как я его брал?
- Вода в баке еще горячая, - ответила она. - Сходи помойся.
Он встал и начал стягивать свитера.
- Но как ты узнала? Ты видела? Ты подсматривала? Я думал, ты всегда
закрываешь глаза, когда читаешь молитвы.
- А почему бы мне не знать? - улыбнулась она. - Ты всегда берешь
даймы из моего кошелька. Только ты их и берешь. Я знаю это каждый раз. Я
же могу определить по твоим шагам!
Он развязал ботинки и скинул их. В конце концов, его мать - чертовски
сообразительная женщина. А если в следующий раз он разуется и проскользнет
в спальню босиком? Он серьезно раздумывал над этим планом, заходя голышом
в кухню, чтобы принять ванну.
С отвращением он обнаружил, что холодный пол весь залит водой. Братья
разгромили всю кухню. Повсюду разбросана одежда, в единственном корыте
полно сероватой мыльной воды, и плавают мокрые деревяшки: боевые суда
Федерико.
Дьявольски холодно сегодня лезть в ванну. Он решил сделать вид.
Наполнив корыто, он запер кухонную дверь, извлек Багровое Преступление и
стал читать Убийство Просто Так, усевшись голышом на теплую дверцу
духовки, пока ступни и лодыжки отмоками в корыте. Решив, что за чтением
времени прошло примерно столько, сколько требуется для нормального мытья,
он спрятал Багровое Преступление на задней веранде, осторожно намочил
ладошкой волосы, полотенцем растер сухое тело до яростно розового блеска
и, весь дрожа, вбежал в гостиную. Мария наблюдала, как он съежился у
печки, втирая полотенце в волосы и ворча без умолку о мерзости мытья
посередине зимы. Уходя спать, он был крайне доволен собой и таким
мастерским обманом. Мария улыбалась. Когда он укладывался, она отлично
видела кольцо грязи, выделявшееся у него на шее, будто воротничок. Но
ничего не сказала. В самом деле холодная ночь, чтобы мыться.
Оставшись одна, она выключила свет и читала молитвы дальше. Время от
времени сквозь грезу она прислушивалась к дому. Печь всхлипывала и
постанывала, требуя топлива. По улице прошел мужчина, куря трубку. Она
наблюдала за ним, зная, что он ее в темноте не видит. Она сравнила его с
Бандини; этот повыше ростом, но смачности походки Свево не хватает. Из
спальни донесся голос Федерико, разговаривавшего во сне. Затем - сонное
бормотание Артуро:
- А-а, заткнись! - По улице прошел еще один мужчина. Толстый, изо рта
в холодный воздух валит пар. Свево выглядит гораздо привлекательнее, чем
этот; слава Богу, что Свево не такой жирный. Но это все отвлекает.
Святотатство - позволять заблудшим мыслям прерывать молитву. Она крепко
зажмурилась и мысленно составила список, который следовало подать на
рассмотрение Благословенной Деве.
Она молилась за Свево Бандини, молилась, чтобы он не слишком напился и
не попался в лапы полиции, как случилось однажды еще до их свадьбы. Она
молилась, чтобы он держался подальше от Рокко Сакконе, и чтобы Рокко
Сакконе держался подальше от него. Она молилась, чтобы время текло
быстрее, чтобы снег растаял, и Весна поспешила в Колорадо, чтобы Свево
опять вышел на работу. Она молилась, чтобы Рождество прошло счастливо, и
чтобы появились деньги. Она молилась за Артуро, чтобы тот перестал таскать
даймы, и за Августа, чтобы тот стал священником, и за Федерико тоже, чтобы
рос хорошим мальчиком. Она молилась за одежду для них всех, за деньги
бакалейщику, за души умерших, за души живых, за весь мир, за недужных и
умирающих, за бедных и за богатых, за мужество, за силу продолжать жить,
за прощение ошибок на ее пути.
Она прочла долгую, истовую молитву, чтобы визит Донны Тосканы оказался
коротким, чтобы он не принес слишком много страданий всем вокруг, и чтобы
настал тот день, когда отношения Свево Бандини и ее матери станут мирными
и радостными. Последняя молитва была почти безнадежной, и она это знала.
Даже мать Христа не смогла бы прервать боевых действий между Свево Бандини
и Донной Тосканой; эту проблему могли решить только Небеса. Ей всегда было
неловко поднимать этот вопрос перед Благословенной Девой. Как просить себе
луну на серебряную брошку. В конечном итоге, Богородица уже вмешалась и
подарила ей великолепного мужа, троих прекрасных детишек, хороший дом,
крепкое здоровье и веру в Божью милость. Но мир между Свево и его тещей -
н-да, бывают просьбы, которые даже для щедрости Всемогущего и
Благословенной Девы Марии чересчур.
Донна Тоскана прибыла воскресным полднем. Мария с детьми были на кухне.
Агонизирующий стон крыльца под ее весом известил их, что это бабушка. У
Марии в горле запершило. Без стука Донна распахнула дверь и просунула
внутрь голову.
Говорила она только по-итальянски.
- Он здесь - этот абруццийский пес?
Мария выбежала из кухни и обхватила мать руками. Донна Тоскана теперь
превратилась в огромную женщину, одевалась только в черное после смерти
мужа.
Под наружным черным шелком скрывались нижние юбки, четыре штуки, все
ярко раскрашенные. Ее разбухшие лодыжки напоминали зобы. Крохотные туфли,
казалось, готовы лопнуть под давлением ее двухсот пятидесяти фунтов. Не
две, а дюжина грудей были втиснуты ей в бюстгальтер. Она была сложена как
пирамида, никаких бедер. В руках у нее было столько плоти, что они не
свисали вниз, а топорщились под углом, вздутые пальцы болтались
сардельками. Шеи практически не было. Когда она поворачивала голову,
свисавшая пластами плоть шевелилась с меланхоличностью подтаявшего воска.
Из-под ее жидких седых волос проглядывал розовый череп. Нос у нее был
тонок и изыскан, но глаза напоминали давленые виноградины. Всякий раз,
когда она говорила, ее фальшивые зубы рассеянно болтали что-то на своем
собственном языке.
Мария приняла от нее пальто, и Донна встала посреди комнаты,
принюхиваясь к воздуху в ней, а жир на шее морщился, извещая дочь и
внуков, что впечатление, оставленное этим запахом в ее ноздрях, -
определенно мерзкое, очень грязное впечатление. Мальчишки подозрительно
принюхались. Неожиданно дом действительно запх чем-то, чего они никогда
раньше не замечали. Август подумал о своих неприятностях с почками два
года назад: неужели за два года вонь еще не выветрилась?
- Здорво, бабушка, - произнес Федерико.
- У тебя зубы черные, - ответила она. - Ты их сегодня утром чистил?
Улыбка у Федерико моментально испарилась, и тыльной стороной руки он
прикрыл губы и опустил глаза. Он плотно сжал рот и преисполнился решимости
при первой же возможности проскользнуть в ванную и посмотреть в зеркало.
Смешно, но зубы на вкус в самом деле казались черными.
Бабушка продолжала принюхиваться:
- Что это за отвратительная вонь? - спросила она. - Вашего отца
точно нет дома?
Мальчишки понимали по-итальянски, поскольку Бандини и Мария часто
говорила на нем.
- Нет, бабушка, - ответил Артуро. - Его дома нет.
Донна Тоскана засунула руку в складки груди и извлекла кошелек. Открыла
его, вытащила десятицентовую монету и протянула им, зажав кончиками
пальцев.
- Итак, - улыбнулась она. - Кто из трех моих внуков самый честный?
Тому подарю эти deci soldi. Быстренько скажите мне: ваш отец пьян?
- Ах, mamma mio, - вздохнула Мария. - Ну зачем об этом спрашивать?
Не глядя на нее, бабушка ответила:
- Стой тихо, женщина. Это игра для детей.
Мальчишки глазами спрашивали друг у друга совета. Они молчали: предать
отца хотелось, но не настолько. Бабка такая жадная, но они знали, что в
кошельке у нее полным полно даймов, и каждая монетка - награда за
информацию о Папе.
Пропустить этот вопрос мимо ушей и подождать следующего - не столь
неблагоприятного для Папы, - или кому-нибудь стоит ответить, пока не
ответил кто-нибудь другой? Дело не в правдивом ответе: если бы даже Папа и
не был пьян.
Единственный способ выцыганить дайм - ответить так, чтобы бабке
понравилось.
Мария беспомощно стояла в стороне. Донна Тоскана была вооружена змеиным
языком, всегда готовым ужалить даже в присутствии детей: полузабытые
случаи из детства и молодости Марии, вещи, которых, как Мария считала,
детям лучше не знать, чтобы знание это не умалило ее достоинства, те
маленькие штучки, которые мальчишки могут против нее использовать. Донна
Тоскана так уже делала раньше. Мальчишки знали, что их Мамма в школе была
дурой, поскольку им так сказала бабушка. Они знали, что Мамма играла в
лото с детьми ниггеров, за что ей влетало по первое число. Что Мамму
стошнило на хорах Св.Доминика во время жаркой высокой мессы.
Что Мамма, как и Август, писалась в постельку, но ей, в отличие от
Августа, приходилось самой стирать ночные рубашки. Что Мамма однажды
убежала из дому, и полиция привела ее обратно (ну, не по-настоящему
убежала, просто заблудилась, хотя бабушка настаивала, что именно сбежала).
Другие вещи про Мамму они тоже знали. Маленькой девочкой она отказывалась
работать, и ее на целые часы запирали в подвал. Она никогда не была и
никогда не станет хорошей поварихой. Когда рождались ее дети, она вопила,
