Ярость его для нее чересчур велика.
Вмешаться - значит соблазнить его тем, чтобы он ее ударил. Когда его
шаги приблизились к парадной двери, она затаила дыхание: одна панель в
двери была стеклянной. Но нет - закрыл ее за собою тихо и ушел. Через
некоторое время встретится со своим другом Рокко Сакконе, каменерезом,
единственным человеком, которого она по-настоящему ненавидит. Рокко
Сакконе, друг детства Свево Бандини, любитель виски и холостяк, пытавшийся
предотвратить женитьбу Бандини; Рокко Сакконе, носивший круглый год белые
фланелевые штаны и отвратительно хваставший тем, как субботними вечерами
соблазняет замужних американок на вечерах Старомодных Танцев в Зале
Случайных Знакомых. Свево можно было доверять. Он сейчас отправит свои
мозги плавать по морю виски, но ей не изменит. Она это знала. А она сама?
С тяжким вздохом она кинулась на стул возле стола и зарылась лицом в
ладони.
2.
В кабинете восьмого класса школы Св.Катерины пробило без четверти три.
Сестра Мария-Селия пребывала в опасном настроении: ее стеклянный глаз
болел в своей глазнице. Левое веко не переставало дергаться, совсем вышло
из-под контроля.
Двадцать восьмиклассников, одиннадцать мальчиков и девять девочек,
наблюдали за дергавшимся веком. Без четверти три: еще пятнадцать минут и
все. Нелли Дойль в тоненьком платьице, зажатом ягодицами, наизусть
перечисляла экономические преимущества хлопкоочистительной машины Эли
Уитни, а два пацана, сидевшие сзади, Джим Лэйси и Эдди Хольм, хохотали,
как ненормальные, только не вслух, над платьем, зажатым ягодицами Нелли.
Им твердили неоднократно: если веко над стеклянным глазом Старой Селии
начинает прыгать - атас, но Дойль перед ними - уржаться легче!
- Экономические преимущества хлопкоочистительной машины Эли Уитни были
беспрецедентны в истории хлопка, - бубнила Нелли.
Сестра Мария-Селия поднялась на ноги.
- Хольм и Лэйси! - потребовала она. - Встаньте!
Нелли в смятении села на место, а мальчишки встали. Колени Лэйси
щелкнули, класс захихикал, Лэйси ухмыльнулся, затем покраснел. Хольм
кашлянул, опустив голову, изучая фамилию фабриканта, вытесненную на грани
его карандаша. Впервые в жизни он читал сейчас такую надпись, и очень
удивился, обнаружив, что написано там было просто-напросто "Карандашная
Компания Уолтера".
- Хольм и Лэйси, - сказала сестра Селия. - Мне на занятиях надоели
ухмыляющиеся тупицы. Садитесь! - Затем она обратилась ко всему классу, но
на самом деле говорила только ради мальчишек, поскольку девчонки редко
доставляли ей неприятности: - А если я замечу, как следующий негодяй не
слушает пересказ, он у меня останется после уроков до шести часов.
Продолжай, Нелли.
Нелли снова встала. Лэйси и Хольм, изумленные тем, что отделались так
легко, отвернулись к другому углу класса, боясь, что снова заржут, если
платье у Нелли опять застрянет.
- Экономические преимущества хлопкоочистительной машины Эли Уитни были
беспрецедентны в истории хлопка, - сказала Нелли.
Лэйси зашептал пацану, сидевшему перед ним:
- Эй, Хольм. Позыбай, чё там Бандини делает.
Артуро сидел в противоположном конце класса на третьем ряду. Голову он
наклонил очень низко, навалился грудью на парту, а к чернильнице прислонил
маленькое ручное зеркальце, в которое неотрывно смотрел, возя кончиком
карандаша себе вдоль носа. Он считал веснушки. Всю прошлую ночь он
проспал, вымазав лицо лимонным соком: предполагалось, что это великолепное
средство от веснушек. Он считал: девяносто три, девяносто четыре,
девяносто пять... Его переполняло ощущение бессмысленности жизни.
Пожалуйста: самый разгар зимы, солнце показывается лишь на мгновение в
самом конце дня, а валовый объем их вокруг носа и по щекам подскочил на
девять штук и достиг общего количества девяноста пяти.
Что хорошего в жизни? А еще вчера на ночь лимонным соком намазался. Что
за врунья набрехала на Домашней Странице вчерашнего номера Денвер Пост,
что веснушки "бегут, как ветер" от лимонного сока? Ходить в веснушках само
по себе погано, но, насколько ему известно, он - единственный веснушчатый
вопс на земле. Откуда у него эти веснушки? От какой семейной ветви
достались ему по наследству эти маленькие медные метки зверя? Мрачно он
начал подсчет вокруг левого уха. Слабые отголоски экономических
преимуществ хлопкоочистительной машины Эли Уитни смутно доносились до
него. Отвечала Джозефина Перлотта: кого, на фиг, волнует, что Перлотта
может сказать о хлопкоочистительной машине? В июне, слава Богу за это, он
закончит эту помойную католическую школу и поступит в старшие классы
нормальной общественной, где вопсов меньше и они редко встречаются. Левое
ухо насчитывало уже семнадцать - на две больше, чем вчера.
Черт бы побрал их, эти веснушки! О хлопкоочистительной машине вещал уже
новый голос - как нежная скрипка, он отдавался во всем его теле, аж
дыхание перехватывало. Он отложил карандаш и разинул рот. Вот она стоит
прямо перед ним - его прекрасная Роза Пинелли, его любовь, его девчонка.
Ах ты, хлопкоочистительная машина! Ох ты, чудесный Эли Уитни! О, Роза,
какая ты изумительная. Я люблю тебя, Роза, я люблю тебя, люблю тебя, люблю!
Итальянка, конечно; но что тут поделаешь? Разве она виновата в этом,
разве он виноват? О посмотрите на ее волосы! Посмотрите на ее плечи! На
это хорошенькое зеленое платье! Послушайте этот голос! Ох ты, Роза! Скажи
им, Роза. Расскажи им все про хлопкоочистительную машину! Я знаю, ты меня
ненавидишь, Роза. Но, Роза, я-то тебя люблю. Я люблю тебя, и однажды ты
увидишь, как я играю центральным нападающим за Нью-Йоркских Янки, Роза. Я
буду там, в центре поля, Милая, и ты будешь моей девушкой, будешь сидеть в
ложе возле третьей базы, и я выдвинусь вперед, и это произойдет в
последней половине девятого иннинга, и Янки на три рана будут отставать.
Но не беспокойся, Роза! Я выйду один на троих на базе, и посмотрю на тебя,
и ты пошлешь мне поцелуй, и я зафигачу это гнилое яблоко прямо за стенку
центра поля. Я войду в историю, Милая. Ты поцелуешь меня, и я войду в
историю!
- Артуро Бандини!
А веснушек у меня тоже тогда уже не будет, Роза. Они исчезнут - они
всегда пропадают, когда вырастаешь взрослым.
- Артуро Бандини!
И имя я себе изменю, Роза. Меня будут звать Баннинг, Бамбино Баннинг;
Арт, Блистательный Бандит...
- Артуро Бандини!
На этот раз он услышал. Рев толпы на Матче за Мировое Первенство затих.
Он поднял глаза и увидел, как сестра Селия высится над его партой, ее
кулак колотит по ней, а левый глаз дергается. Они смотрели на него, все -
даже его Роза над ним смеялась, и желудок выкатился из-под него, поскольку
он понял, что шептал свои фантазии вслух. Остальные могли ржать, сколько
им вздумается, но Роза - ах, Роза, смех ее жалил больнее всех, и он
чувствовал, как ему больно от этого, и ненавидел ее: эту девку
макаронника, эту дочь шахтера-вопса, работавшего в трущобном городишке
Луисвилле: проклятый паршивый шахтер. Сальваторе его звали; Сальваторе
Пинелли, так низко он пал, что корячился в шахте. Мог ли он построить
стену, простоявшую бы сто, двести лет? Не-а - тупой даго, одно кайло, да
лампа на каске, должен залазить под землю и зарабатывать на жизнь, будто
какая-нибудь паршивая макаронная крыса. А его звали Артуро Бандини, и если
бы в этой школе нашелся тот, кто против этого что-нибудь имеет, то пусть
встанет и скажет - живо шнобель сворочу.
- Артуро Бандини!
- Ну чё? - протянул он. - Чё, сестра Селия? Я вас слышал. - И
только потом поднялся. Класс наблюдал. Роза прошептала что-то соседке
сзади, прыснув в ладошку. Он заметил этот жест и уже был готов заорать на
нее: она, наверное, хихикнула насчет его веснушек, или насчет здоровенной
заплаты на колене, или того, что ему нужно подстричься, или про обрезанную
и перешитую рубашку, которую когда-то носил отец, а теперь она на нем косо
сидит.
- Бандини, - произнесла сестра Селия. - Ты, вне всякого сомнения, -
слабоумный кретин. Я предупреждала тебя, чтобы ты был внимателен на уроках.
Такую глупость необходимо вознаградить. Останешься после занятий до
шести часов.
Он сел, и тут из коридоров истерически донесся трехчасовой звонок.
Он сидел один, сестра Селия за столом проверяла тетради. Она работала,
не обращая внимания на него, левое веко раздраженно подергивалось. На
юго-западе появилось бледное тошнотное солнце, тем зимним днем больше
похожее на утомленную луну. Он сидел, опершись подбородком на руку, и
наблюдал за холодным солнцем. За окнами цепочка елей казалась еще холоднее
под своей печальной белой ношей. Он услышал, как где-то на улице закричал
мальчишка, забренчали цепи на шинах.
Ненавидел он зиму. Он мог представить себе бейсбольное поле за школой,
похороненное под снегом, на вал за основной базой нагромоздилась
фантастическая тяжесть - и все поле такое одинокое, такое грустное. Что
делать зимой? Он был почти доволен, что сидит тут, и его наказание
забавляло его. В конце концов, здесь сидеть так же неплохо, как и
где-нибудь еще.
- Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал, сестра? - спросил он.
Не отрываясь от работы, та ответила:
- Я хочу, чтобы ты сидел тихо и помалкивал - если это возможно.
Он улыбнулся и протянул:
- Лады, сестра.
Он оставался тих и помалкивал все десять минут.
- Сестра, - сказал он, - а вы не хотите, чтобы я доски вымыл?
- Мы за это платим специальному человеку, - ответила она. - Или
точнее, должна признаться, переплачиваем.
- Сестра, - сказал он, - а вам бейсбол нравится?
- Моя игра - футбол, - ответила сестра. - Бейсбол я терпеть не
могу. Мне от него скучно.
- Это потому что вы не улавливаете тонкой стороны игры.
- Тихо, Бандини, - сказала она, - будь так добр.
Он поменял позу, оперся подбородком на руки и стал пристально за ней
наблюдать.
Левое веко дергалось беспрерывно. Интересно, как она заработала себе
стеклянный глаз? Он всегда подозревал, что кто-то заехал ей в глаз
бейсбольным мячом; теперь же он был почти в этом уверен. Она приехала в
школу Св.Катерины из Форт-Доджа, Айова. Интересно, как играют в бейсбол в
Айове, и много ли там итальянцев?
- Как твоя мать? - спросила она.
- Почем я знаю? Шикарно, должно быть.
Она подняла голову от тетрадок и впервые взглянула на него:
- Что ты хочешь этим сказать - должно быть? Ты что, не знаешь? Твоя
мать - милейший человек, прекрасный человек. У нее душа ангела.
Насколько он знал, он с братьями были единственными бесплатными
учениками в этой католической школе. Обучение стоило всего два доллара в
месяц на каждого ребенка, но это означало шесть долларов в месяц на всех,
и деньги никогда не выплачивались. Такое отличие от остальных терзало его:
другие платят, а я нет.
Время от времени мать засовывала доллар или два в конверт и просила его
отнести их сестре-настоятельнице, на счет. Этого он еще больше терпеть не
мог. Всегда яростно отказывался. Август, между тем, не возражал и всегда
доставлял редкие конвертики; на самом деле, он даже с нетерпением ждал
такой возможности. За это он Августа ненавидел - что подчеркивает их
бедность, что готов напомнить монахиням: Бандини люди бедные. Все равно он
никогда не хотел ходить в сестринскую школу. Единственное, что его с ней
примиряло, - это бейсбол. Когда сестра Селия сказала, что у его матери -
прекрасная душа, он понял: она имела в виду, что та храбра, чтобы
жертвовать и отказывать себе ради этих маленьких конвертиков. Для него же
в этом не было никакой храбрости. Ужасно, ненавистно - это отличало его и
братьев от остальных. Почему, точно он не знал - но ощущение оставалось:
в его глазах они действительно отличались от других. Это как-то совпадало
со всем прочим: с веснушками, с нестрижеными патлами, с заплатой на колене
и с тем, что он итальянец.
- Твой отец ходит к Мессе по воскресеньям, Артуро?
- Еще бы, - ответил он.
Слова застряли у него в горле. Зачем понадобилось врать? Его отец ходил
