- Что воля? Про таких, как ты, дураков, воля не писана! Ступай,
ступай!
Мач устремился было к дверям, но заветное словечко удержало его,
смирило, угомонило.
- Что ты так сразу налетаешь? Нападаешь, как ястреб на курицу... Я
же понять хочу...
- А чего тут понимать? - Таня оказалась не только вспыльчива, но и
отходчива. - Садись, растолкую. Взять нас с мамкой... Пока не было
блокады, в Риге иноземные купцы не переводились, матросики, кого
только не было! Мамка меня как барышню водила! И платьица, и башмачки!
Теперь уж который год Рига в забросе. Наш царь Наполеону решил
насолить, французские товары такими пошлинами обложил, что их только
дурак теперь к нам открыто повезет. Пока - понятно?
- Понятно, - Мач вспомнил, что о том же толковал и старенький
учитель.
- А теперь и вовсе война! Кто в Риге остался? Местные жители да
гарнизон! Много ли денег у солдатика? Мамка моя уж про ту Никольскую
богаделенку заговаривала... Может, возьмут Христа ради? Теперь туда
без большого разбора брать стали. Так ведь и богаделенка сгорела! А
мне как жить? Чем пропитаться?
- Замуж выходи, - посоветовал Мач, да, видно, совсем некстати.
- Вот разве ты на мне женишься! - с неожиданной злостью отрубила
Таня, и вдруг лицо ее изменилось, рот приоткрылся, видно было, что она
- во власти замысла. - Послушай, а у тебя невеста есть?
- Была, - соврал Мач, потому что до этого дело вовсе не доходило.
- Перебили? Кто? Богатый? Очень? А кто раньше сватов заслал? А она
- что? Ее воли тут нет?
Танюша опять засыпала парня вопросами, но тут уж он попросту
отмолчался.
- Да ты не горюй, получше найдешь! - пообещала Таня и придвинулась
к Мачу поближе. - Ты парень ладный, пригожий, бобылем не помрешь. А то
и впрямь ко мне сватайся!
Мач усмехнулся.
- Разве других женихов нет?
- То-то и беда, что нет... А я ведь не какая-нибудь маменькина
дочка! Я и себя, и муженька прокормлю, и детишек, и свекру со
свекровью перепадет! Я к делу пристроюсь! Я же всех лодочников знаю!
Теперь-то я кто? Девка! А буду замужняя баба - и отношение ко мне
другое будет! Товар мне станут давать!
- Какие лодочники? Какой товар?
- Какой-какой! Неуказанный! Думаешь, раз кофей пошлиной обложили,
так рижские барыни его и пить перестали? По прежней цене, почитай что,
берут! Я же все знаю, и кто везет, и откуда, и почем, и куда сбывают!
Погоди, вот ближе к утру придут наши, надобно их встретить, покормить,
я тебя с кем следует сведу, всю жизнь благодарить будешь!
Мач, простая душа, никак не мог взять в толк, о чем девушка так
страстно ему рассказывает. А речь шла всего-навсего о контрабандном
промысле, в котором ты вроде и вольная птица, и по-над пропастью
ходишь.
Таня действительно дождалась бы на тайном складе вместе с Мачем
своих приятелей, везущих неуказанный товар, и пристроила бы парня к
делу, и заморочила ему голову будущими доходами, хотя вполне хватило
короткого словечка "воля". Но она по-женски поняла, что второго такого
случая выйти замуж ей, может, так скоро не выпадет. Неопытный парень
совершенно не обратил внимания на ее слова о матери, странствовавшей
следом за армией, а уж о том, что дочка могла пойти по мамкиным
стопам, тем более не задумался. И Таня решила ковать железо, пока
горячо.
- Я тебя, миленький, не тороплю и не неволю... - шептала Танюша,
накидывая шинель и на Мача, притягивая его к себе под этой колючей
шинелью. - Ты подумай сам - коли хочешь в Риге жить, то тебе жена
нужна, а то избегаешься, бедненький! А со мной не пропадешь! Я тебе в
первый же год паренька рожу! Право, рожу, не побоюсь!
Такого Мачу еще никто и никогда не предлагал.
Два года назад появилась в его доме малышка-сестричка, поздняя
дочка. И он еще не успел отойти от всех тех неудобств, которые
возникают у всякого, живущего в одной комнате с отцом-матерью,
братцами и малым ребенком впридачу.
Конечно, парень знал, что однажды он женится - и появятся такие же
крикливые дети. Знать-то знал...
Таня очень удивилась - парень рядом с ней лежал бревно бревном,
какие-то мысли бродили и зрели у него в голове, а ведь она своими
глазами видела - он и ладный, несмотря на малый рост, и бойкий, и
разговорчивый. Такого, чтобы парень, лежа с ней рядом, язык проглотил
или слова растерял, еще не случалось. А этот и рукам воли не давал!
- Что же ты, миленький? Или я тебе не хороша? - обиженно спросила
Танюша и сразу поняла, что ступила на верный путь. - Или я стриженая
какая-нибудь, или тоща, как смертный грех? Или у меня личико
черномазое?
Она взяла руку парня и провела его ладонью по своей щеке.
- Ты косу мою приподними! Два фунта весит! Если не такую - то
какую ж тебе косу надо?!.
Мач коснулся рукой волос девушки, пальцы сами добрались до шеи, а
Танюша уже целовала его в щеку, уже искала его губы, и лихая мысль
вспыхнула в голове у растревоженного парня: ну и пусть будет
ребеночек! Всем назло!
- Миленочек мой, жизненочек!.. - услышал Мач. - Вся твоя буду, вся
твоя!..
В каком-то отношении ему с пылкой Таней повезло: опытная насчет
объятий и поцелуев, она ненавязчиво направляла его руки и губы куда
следовало, и все сейчас было для него открытием, и пуще хмеля были те
жаркие слова, что обжигали ухо...
Вдруг в риге стало светло.
Таня ахнула и окаменела.
Под низким потолком висел огненный шар.
И в шаре том Мач увидел почти человеческую физиономию.
- Ишь, куда забрался... - проворчал голос.
Мач уже удирал однажды от этого шара, ломился сквозь кусты, и до
сих пор не понимал, как это его занесло в еловый сухостой. Он вскочил
с мешков и кинулся прочь. На сей раз шар за ним-таки погнался!
Когда горячее ядро ударило под коленки, Мач завопил. Ноги
оторвались от земли, жар охватил тело - и вопль, рожденный ужасом, от
ужаса же и оборвался.
В ушах засвистело.
Очнулся он на лесной поляне, перед вековой елью. Ее ветви
начинались довольно высоко, и под ними, как в шатре, расположилась
компания старух. Мач видел только их лица, потому что огненный шар,
сильно потускнев, висел в воздухе чуть ли не между взлохмаченных
голов.
И старухи были совсем голые, ужасные в своей наготе.
- Пусть они объявят свой язык главным! Пусть они вообразят, что их
язык в смертельной опасности! - говорила страшная старуха прямо в
глиняный горшок, который держала в руках, а прочие кивали и бормотали
вслед за ней, как бы запоминая. - И гонят прочь всех, кто не говорит
на этом языке!
- А потом у них станет рождаться все меньше детей, и все больше
будет стариков, ничего не соображающих стариков! И эти старики пусть
будут решать судьбу своего народца!.. - выкрикнула туда же другая
старуха.
- Пусть они откажутся от своих друзей и пойдут по миру с
протянутой рукой! - сказав это, третья старуха тихо и зловеще
рассмеялась. - Пусть они вообразят, что весь мир обязан кормить их
лишь за то, что они говорят на своем языке!
- И еще! - добавила ее соседка в ушастой медвежьей шапке. - Пусть
войны разнесут молодых мужчин по многим землям, и пусть те, что не
покинули своей земли, откажутся от тех своих братьев, что захотят
вернуться к ним с чужбины! И скажут им - вы, забывшие язык, больше нам
не братья! Вас домой пускать опасно - как бы случайно не проскользнули
вместе с вами чужие!
И тут они как будто опомнились.
- Кехн-Тоол! - воскликнула одна из ужасных старух. - Ты зачем сюда
принес Дитя-Зеркало? Разве я велела нести его сюда?
- Не ругай его, он вовремя успел, - вмешалась другая, которая
пророчила об утраченных друзьях. - И ты не успела сказать ему, куда
нести. Ига-Ава, красавица наша, прими зелье!
Огненный клубок стремительно размотался, жаркая змея обвила Мача
от колен до шеи.
А перед ним встала вдруг Кача, с распущенными волосами, в длинной
кожаной рубахе, и поднесла к его губам горшок.
- Хватит! Двое детей наплодить успели! А этому - не позволим! -
взвизгнула у нее за спиной тощая старуха.
- Пей, пей! - велели ядовитые голоса. - Тебе, Дитя-Зеркало, не в
Ригу за спокойной жизнью ездить надо, не детей плодить, а за свободу
помирать! Понял?.. Ишь, детей плодить выдумал!
- Не детей плодить, а за свободу помирать... - повторил Мач, не
узнавая собственного голоса, покорно отхлебнул раз, другой - и
перестал видеть сосредоточенное лицо Качи.
Золотые искры полетели ему в глаза - но пролетели мимо, а жар
скатился с тела наземь, ожег ступни и и исчез.
Мач вновь увидел мир - и обнаружил, что стоит на дороге, совсем
один, довольно далеко от леса, зато вдали светятся две желтоватые
точки.
Он вгляделся - точки горели на чернеющей глыбище большого,
выстроенного на пригорке и очень знакомого дома. Справа было поле...
слева - тоже поле... он пошел, пошел - и когда дорога сделала поворот,
узнал вдруг и деревья на обочине, старые березы, и далекие окна
баронской усадьбы.
Парень протер как следует глаза.
Только что он лежал на мешках под солдатской шинелью и слушал
пылкие слова. И вдруг - баронская усадьба... Не заснул ли он в
объятиях Танюши? Или - не приснилась ли ему Рига со всеми
неприятностями?..
Мач склонен был думать, что приснилась именно Рига, потому что
корзин, набитых деньгами, наяву не бывает. Но если так - что произошло
между его прощанием с эскадроном и прибытием на ночную дорогу? Где его
нелегкая носила? Может, он был пьян и брел в беспамятстве? А может,
именно ночная дорога ему и снится?
Одним словом, когда его обнаружили вышедшие на добычу цыганята, он
плохо соображал, назвал Пичука нечистой силой, отмахивался от него
восьмиконечным Крестом наваждения и даже попытался сбежать в кусты.
Мальчишка, естественно, подумал, что Мач вдребезги пьян. Цыганята
посовещались, отправили гонца за старшими и уселись вокруг Мача
охранять его.
Прибежала Адель, как следует встряхнула парня, а когда это не
подействовало, обняла, прижала к груди непутевую голову, и
запричитала, заворковала, как мать над больным ребеночком. Она знала
по опыту, что даже суровому вояке, отрастившему усы по плечи и
носящему в себе фунт свинца, хочется иногда похныкать младенчиком в
теплую женскую грудь, что же говорить о Маче, кому еще и девятнадцати
не исполнилось?
И он наконец позволил отвести себя к кибитке, он даже признал
Ешку, он перестал отмахиваться от цыганят и рассказал о странных своих
похождениях.
Адель с Ешкой сперва слушали и кивали. До Таниных поцелуев все
было вполне правдоподобно. О старухах и Каче парень напрочь забыл. А
как он прямо из Риги оказался возле баронской усадьбы - его даже не
спрашивали, видя, что толку тут не добиться. Отложили выяснение этого
дела на потом.
И не все ли равно, какая нечистая сила притащила Мача обратно, раз
он натворил в Риге таких проказ?
- Что же делать? - Адель до того расстроилась, что уж не вопила,
не буянила, как обычно, а только вздохнула в растерянности. - Ну и
кашу ты заварил... Из-за тебя же теперь такая международная склока
начнется! Ведь могли пруссаки с русскими договориться, а из-за тебя,
дурака, все разладилось... И что же теперь с Сержем будет?..
- Дурак хуже покойника, - заметил Ешка, с неодобрением поглядев на
совсем пришибленного Мача.
- Почему? - не удержалась от вопроса Адель.
- Больше места занимает.
- Да... - согласилась она. - Что же делать-то? Ведь они его в
усадьбе под охраной долго держать не станут! Увидят, что ответа на
письмо нет, и что же тогда? А тут еще этот чертов полковник по
