Далия ТРУСКИНОВСКАЯ
НЕСУСВЕТНЫЙ ЭСКАДРОН
Историческая сказка
Глава первая, о мудрой невесте
"Солнце к ночи клонится, лес колышет ветками, пастухи с собой в
ночное взяли кокле золотое..."
Солнце действительно давно уже скрылось за лесом, но вот ветки
деревьев даже не колыхнулись при этом, а что касается золотого кокле -
так было у пастухов обычное, деревянное, на котором еще и струн не
хватало. Да и кто бы дал им в ночное стоящую вещь? Родители позволили
взять чего попроще - старые наплечные цветные накидки-виллайне со
свалявшейся бахромой, что ткут из шерсти, и серые накидки-снатене, на
которые идет лен. Да еще строго наказали - не стелить слишком близко к
костру. Впрочем, петь про золотое кокле не возбранялось.
"Дай, отец, коня седого и купи кафтан мне серый, чтобы я туманным
утром был, как сокол на лету..."
Отца проси не проси - новый кафтан обещан только к свадьбе. Что
касается коня - какого сам вырастишь из неуклюжего жеребенка, на таком
и поедешь за невестой. Но петь, опять же, не возбраняется!
А соседские ребята ленятся скакать в ночное - кони у пустой
кормушки отжевали хвост друг дружке!
Это уже девушки проказничают. Отец ворчит всерьез, если дочка
увяжется за парнями в ночное, а мать если и ругнет, то без особой
злости - потому что ночное немало парочек сосватало. Жаль, не у всех
до венца дело дошло.
Так что пасутся кони, медленно переступая, выискивая мягкими
губами травинку подушистее, и доносится из-за леска озорная песня.
За пшеничным же полем, там, где оставлен паровой клин, крепнущий
мальчишеский голос вывел совсем другое - я коня привязывал у цветущей
яблоньки, и осыпан мой конь яблоневым цветом... Тут все и примолкло.
Лишь по траве неслышный шелест пробежал - как будто добрый мужичок
Усинь, покровитель всех крестьянских лошадей и пчел, обходя дозором
ночные луга, прокрался поближе - послушать.
Видно, смутила певца эта неожиданная тишина, он собрался с духом и
дурашливым голосом жалостливо затянул - ах ты, чертов соловей, что ж
так сладко распевал, как заслушался я песен - вороного потерял!..
И стайка молодежи у костра дружно расхохоталась - не столько
простенькой песне, сколько актерскому таланту исполнителя.
Так и перелетали песни от костра к костру, и тренькали струны
кокле, и вдруг кто-то, вглядевшись в темноту, крикнул:
- Мач! Беги за гнедыми! Уйдут в господские овсы - потом всю жизнь
не расплатишься!
От костра немедленно поднялся невысокий, ладный, крепко сбитый
парень и заспешил, и растаял в темноте. А на освободившееся место
присела в обнимку парочка, только что вернувшаяся с опушки. Очевидно,
этих двоих ночное уже сосватало.
Неизвестно, где и как искал гнедых их совсем еще юный хозяин, и
помог ли ему добрый мужичок Усинь, но некоторое время спустя парень
оказался на той же опушке, довольно далеко от костра. С ним была
девушка. Они медленно шли к старому, в три обхвата дубу, и пальцы
парня как бы невзначай ловили руку девушки, а она слегка отстранялась,
но вовсе этих прикосновений не избегала.
Сто лет назад, когда по Курземе прогулялась чума и многие места
подчистую вымерли, было сюда завезено немало крещеных татарских
ребятишек с тем, чтобы, когда вырастут, переженить их с местными
жителями. Чего-чего, а татарской малышни у русского царя было
предостаточно - охотно поделился с герцогом Курляндским.
Старухи, подумав, сказали бы точно - какая из прабабок
позаботилась о черных тонких бровях этой высокой и тонкой
красавицы-правнучки, о нездешнем разрезе карих глаз. Но другая
прабабка, пощаженная чумой, завещала девушке длинные темные косы с
ореховым отливом, и нежный румянец, и белизну лица. Откуда же у нее,
батрачки, взялись совсем господские руки, с овальными ногтями, хоть и
грязноватыми, да зато почти не попорченными полевой работой? Откуда
научилась она легкой полуулыбке и умному обращению с господами? Этого
даже бабки сказать не могли бы. Странные сюрпризы преподносит человеку
его собственная кровь, странные...
Рядом с ней - а одень ее в городское платье, и не отличить бы от
баронской дочки, ее друг выглядел совсем простым деревенским
парнишкой. И не потому, что был он босиком, а она - в аккуратных, хоть
и стареньких постолах. Не потому даже, что одет был хуже - и она не
блистала нарядом, а их украшений была на ней лишь крошечная круглая
сакта, скреплявшая ворот рубашки. А просто таким он уродился -
невысоким, крепеньким, с лицом на первый взгляд, может, и простоватым,
но лишь на первый...
Под дубом девушка остановилась, запрокинула голову, вглядываясь в
высокую многоярусную крону, и вдруг подкинула ввысь свой ромашковый
привядший венок. Венок, не застряв в ветвях, шлепнулся на траву,
парень поднял его и вернул подруге.
- Янова ночь давно прошла, - сказал он, - что же теперь-то гадать?
Все одно у тебя получилось - не выйдешь ты замуж в этом году. И тем
лучше - приданое у тебя все равно еще не готово, ни одеяла сотканы, ни
варежки связаны. Знаешь что?... Брось-ка еще!
- А я и не спешу замуж! - гордо ответила она, вовсе не удивившись
неожиданному предложению. - Зачем же еще кидать?
- Чтобы в будущем году сбылось.
- Нет, не стану. Да и не за кого мне тут выходить.
При этом она покосилась на парня - загадочно, с прищуром, да еще
сверху вниз.
- Иди за меня, Кача, раз никого получше нет, - очень просто сказал
тот. - Мы хорошо заживем, вот увидишь. Мать тебя полюбит. Наряжать
тебя буду... И Бог с тем приданым! Обойдутся наши поезжане без
варежек!
- Без варежек нельзя, люди засмеют! - торопливо ответила Кача, и
вдруг сообразила, о чем это она толкует. Смутилась девушка и метнулась
было прочь, но парень загородил ей дорогу, да еще и за плечи удержал.
А руки у него были каменные, не по росту и по годам крепкие руки. Так
и остались они стоять, потупившись, а издали совершенно некстати
залетела песня - кто-то весело требовал, чтобы спящая невеста
проснулась, обулась и прибежала к нему, к жениху, в ночное. Вместе с
песней прилетел от костра горьковатый дымок.
- Не пойду я за тебя, - сказала Кача, - сам знаешь, что не пойду.
Какой ты мне жених? Третий отцовский сын! Дождись сперва, пока старшие
братья удачно женятся.
Но на самом деле она имела в виду совсем другое - ты сперва
объясни своей сердитой матушке, почему решил на мне жениться! А если
она на радостях не открутит тебе, глупому, ухо или не треснет по спине
вилами, тогла и говори про сватовство...
- Мои умные братья и впрямь удачно женятся, - усмехнулся парень. -
Говорят, на днях хромая мельничиха Дарта, что троих мужей схоронила,
по четвертому поминки справила.
- Врешь!.. - так и ахнула Кача.
- Правда, левый глаз у прекрасной мельничихи смотрит вправо и
вверх, а правый - влево и вниз, да денежки она за версту видит, не
ошибется, и на кривых своих ножках до них быстрее жеребца добежит, -
продолжал третий отцовский сын, не больно заботясь о правдоподобии и
не отметая упрека во вранье. - Да еще поговаривают, что у прекрасной
мельничихи две внучки на выданье, но только я не верю - Дарте лет
пятьдесят, не больше, откуда ж тут взрослым внучкам взяться? Она еще
красотка в самой поре, да и мельнице не пропадать же без хозяина! Вот
я и боюсь, как бы мои умные братцы из-за этой ненаглядной Дарты не
передрались...
- И правду говорят, что третий сын у отца часто неудачным
получается! - рассердилась девушка. - Зубоскалишь, зубоскалишь, а что
толку? Твои братья, хотя и попроще тебя, почтенными людьми станут... и
женятся, между прочим, удачно, им любая мать дочку отдаст! А про тебя
так до смерти и будут говорить - этот шальной Мачатынь! Какой Мачатынь
- а тот самый, что со всеми бродячими собаками целуется, тот, за кого
ни одна девушка, ни одна вдова не пошла, потому что он до седых волос
воробьев в кармане носит! Вот уж действительно - велика честь пойти
замуж за шалопая...
Мач вздохнул - действительно, какой только живности у него в
карманах не перебывало, вот и теперь там притих лягушонок, пойманный
заранее с похвальной целью развеселить Качу. Но парень живо взял себя
в руки - кто же это сватается ночью да с постной физиономией?
Покачав головой, как оно и полагается при получении нагоняя, Мач
вдруг так усмехнулся, что при дневном свете всякому и всякой стало бы
ясно - это сокровище не так просто довести до тоски.
- А придется, - уверенно заявил он, - потому что другой тебя так,
как я, любить не станет. Или ты ждешь, пока сын господина барона
приедет из Германии, чтобы жениться на тебе?
Баронский сын-студиозус пропадал в университете какого-то Богом
позабытого городка уже по меньшей мере лет десять, и о родном доме
вспоминал лишь тогда, когда привозился ему положенный от родителей
немалый полугодовой пенсион.
- А хоть бы и так! - отрубила Кача, голосом и всем видом давая
понять, что уж лучше непутевый студиозус. - Разве не бывало, что умная
девушка за богача замуж выходила? Если толково себя повести, да
матушка Лайма красотой не обделила... Не помирать же мне в батрачках!
Или я лучшей доли не стою?
- Во времена герцога Екаба, может, и выходили умные девушки за
богачей, - насмешливо охладил ее пыл Мач. - А теперь богачи почему-то
и жен богатых ищут. Наверно, потому, что деньги к деньгам идут.
- Вот у господина барона пять дочек, денег у них немало, а ума
что-то не видно, - возразила девушка. - Только и знают, что гулять по
парку и платья менять. А богатому человеку, между прочим, умная жена
нужна, чтобы в хозяйстве порядок был, чтобы батраки без работы не
бродили, чтобы и клети полные, и сундуки, и гостей принять, и в
церковь с честью поехать...
- Так я подарю тебе серебряную сакту с решето величиной, чтобы по
блеску тебя богатый жених издали разглядел, так уж и быть, - пообещал
Мач. - А ум - он ведь в голове тихо сидит, его разглядеть непросто.
- Значит, господин пастор назвал меня умной девицей, а ты в моем
уме сомневаешься? - возмутилась Кача. - Господин пастор мне даже
сказал, что такую умницу охотно взял бы в экономки, что бы там люди ни
сплетничали! Правда, кофе я варить не умею, и эти самые хлебцы с
булочками печь... Но ведь научусь! А ты? Да что с тобой говорить! Кто,
как не я, все твои загадки разгадал?
- Невелика честь для порядочной девушки - стать пасторской
экономкой! - сурово отвечал Мач, прекрасно понимая подлинный смысл
комплиментов пастора. - А загадки я новые узнал, ты их вовек не
разгадаешь.
- Новые? - девушка заинтересовалась. Щегольнуть хорошей загадкой -
это было полегче, чем щегольнуть сложным узором вышивки, хотя и то, и
другое служило сельской девице как бы аттестатом развитого ума и
сообразительности.
- Одной рукой сено косит, другой - сразу к стогу носит, - сразу
перешел к делу Мач.
- Чепуха! Это - овцу стригут и шерсть в кучу складывают. Дальше!
- Какому господину деревья кланяются?
Кача призадумалась, но скоро сообразила:
- Ветру, братец!
- Хорошо... А это что такое: в одну дырку влез, в три вылез... -
Мач сделал выразительную паузу и завершил торжествующе: - ... а все
равно внутри остался!
- А это ты, Мач, - незамедлительно отвечала Кача, сделала такую же
паузу и выпалила: - в новой рубашке!
- Почему - в новой? - спросил озадаченный парень.
- Потому что в старой у тебя, братец, не три дыры, а трижды три! И
я их тебе зашивать не собираюсь. Теперь ты разгадывай. За кем всегда
остается последнее слово?
