Мач усердно принялся думать. Он чесал в затылке, хмыкал, пожимал
плечами, раз пять уже открывал было рот, но замирал и разводил руками
в горестном недоумении. Кача прямо извелась, глядя на это
представление.
- Ну, Мач, ну, братец? Это уж совсем просто! Ну?
- Ну?..
- Эхо! - не выдержала она.
- Ах ты нечистый - эхо, что за несчастье, и надо же - эхо! -
запричитал Мач, явно кого-то передразнивая. - Эхо! А я-то думал -
жена!
И оба расхохотались, а потом заговорили наперебой, окончательно
забыв обо всех на свете гнедых:
- А это - два кота, четыре хвоста?
- Постолы с завязками! А это - ноги есть, а не бежит?
- И не стыдно тебе? Штаны! А это - одну борону пятью лошадками
тяну?
- Мой старый гребень!
- А что так редко боронишь? Лошадки ослабли?
Задавая свои коварные вопросы, Кача придвигалась все ближе к
парню, и на вопрос о лошадках он ответил единственным пристойным
мужчине образом - обнял ее так сильно, что и не пошевелиться, и стал
целовать в щеки, не больно расстраиваясь из-за того, что губ девушка
не давала.
Ночь хоть и летняя, хоть и короткая, а времени на все хватит. Кто
же норовит нахлебаться горячей каши - тот обожжет и губы, и глотку, и
все то, что у человека в животе с этой кашей соприкоснется. Эту
мудрость преподали Мачу и родная мама, и сама жизнь, причем усвоил он
ее не отходя от стола.
- Нет, Мачатынь, нет... - прошептала наконец Кача. - Ты со мной не
справишься...
- Когда-нибудь справлюсь, - уверенно пообещал Мач. - Ты подумай
сама - какое дело богачам до твоего острого язычка? Кто тебя слушать
станет? Им от тебя одно нужно - чтобы коровы были вовремя подоены да
мухи в молоке не плавали. А вот мне как раз умная жена требуется -
чтобы я поменьше глупостей делал.
- Нет, Мачатынь, нет, - упрямо твердила Кача. - Нет, не хочу я всю
жизнь коров доить...
- А чего же ты хочешь? - изумился парень. - И как же это - чтобы
коров не доить?
- Даже если примут меня твои родители, даже если любишь ты меня не
на шутку, но менять один грязный хлев да навозные вилы на другой такой
же хлев и другие такие же вилы - не стоит.
Мач онемел.
Но, невзирая на крайнюю молодость, парень понял - попрекать
девушку зазнайством и обещать ей медный кофейник господина пастора
незачем. Все девушки, отбиваясь от чересчур настойчивых рук, говорят
примерно одно и то же - и куда только пропадает их спесь осенью, когда
женихи издалека приезжают свататься?
Поэтому Мач отпустил свою красавицу. И она, разумеется, не стала
убегать. Когда еще будет та осень, когда еще явятся те женихи, а
сейчас все-таки теплое лето. Если не сейчас, в ночном, - то когда же
целоваться с парнями?
- А помнишь, как мы в Янову ночь цветок папоротника искали? Там,
за малинником? - спросил он. - Я потом понял, почему мы его не нашли.
- Почему?
- Если где папоротник цветет - так возле священных камней. Там, с
краю, он густо-густо вырос.
- Иди ты! - даже рассердилась Кача. - Я туда и днем ходить боюсь!
- А разве ты с Гретой не собирала там землянику?
- Нет, конечно! Туда только змеиные старухи ходят.
- Вот именно потому там и должен был расцвести папоротник. Потому
что туда все боятся заглянуть, - сделал Мач весьма разумный вывод. -
Посуди сама - в других местах, где все истоптано, он не цветет.
Значит, выбирает тихое местечко.
- Пойдем-ка отсюда... - вдруг испуганно прошептала Кача, и парень
сообразил - ведь эти самые валуны, давними предками поставленные на
дыбы да в круг, совсем поблизости. Поэтому он о них и вспомнил.
Поэтому и Кача испугалась. Да еще господин пастор говорил недавно, что
раньше на этих камнях неразумные латыши-язычники кровавые жертвы черту
приносили... Насчет черта Мач не был уверен, но лежавший посередке
неровного круга плоский камень с углублением наводил на какие-то
языческие мысли. Мач не побоялся прийти туда в одиночку - и долго
простоял у камня, размышляя о предках.
- Пойдем, - согласился он. - Я тебя к твоим отведу, если ты к
нашему костру не хочешь.
Они пошли вдоль опушки, где густо росли папоротники.
- Смотри... - Мач, приобняв Качу, мотнул подбородком, указывая ее
взгляду направление.
Кача мгновенно присела за куст, заставив и парня опуститься на
корточки. Таким образом, касаясь руками земли, они вдвоем
проскользнули поглубже в лес вслед за обнявшейся парочкой. Можно
сказать, сопроводили ту парочку прямо к месту грехопадения.
- Все ясно, Анна из Закюмуйжи и длинный Бертулис, - безошибочно
определила Кача, хотя из кустов доносилось лишь сопение. - Тоже,
наверно, про цветок папоротника вспомнили. Так я и думала...
- Какое тебе дело до Бертулиса? - удивился Мач. - Он же не сын
господина барона и не внук господина пастора. Он тебе еще меньше, чем
я, подходит - он же у отца четвертый сын!
- При чем тут это? Я за Анну радуюсь - дождалась-таки жениха. Хоть
и четвертый сын, а для нее - находка, - с ехидством, достойным змеиной
старухи, объяснила Кача. - Ей, бедняжке, конюхи из усадьбы всю юбку
оборвали. А замуж-то не берут...
Мачатынь, не размыкая объятия, повел было Качу дальше, но вдруг
оба остановились как вкопанные.
Что-то меж причудливо вырезанных листьев внезапно засветилось, и
обозначились за их зубчатыми сквозными силуэтами вроде как очертания
светящегося шара.
Был этот шар с человеческую голову величиной. Свет он испускал
хотя достаточно яркий, но не слепящий, так что можно было разглядеть
вьющиеся по его поверхности розовые, рыжие и золотые язычки.
- Цветок папоротника! - опомнившись, радостно воскликнул Мач и,
отпустив Качу, ринулся к шару сквозь кусты. Но тут уж девушка
вцепилась ему в рукав.
- Не ходи! Это болотные черти заманивают!
Мач застыл в нерешительности - а если и впрямь? Да, скорее всего,
никакой это не цветок, потому что Янова ночь давно миновала, а в
другое время ему цвести не положено. Но если - он? Ведь если просто
подойти и посмотреть - вреда не будет?..
Парень вывернулся, чуть не оставив рукав у Качи, устремился было к
шару, но тут шар вдруг налился багровым цветом, да так сердито, что
всякому стало бы ясно - предупреждает, чтобы зря не трогали. После
чего в лицо Мачу ударил жар, мгновенно обвил тело огненной змеей, от
шеи к пяткам, и улетучился...
Когда парень, отскочив назад и ощупав лицо, раскрыл глаза, шара не
было. Не было и Качи.
Тут-то Мачатыню и стало крепко не по себе...
Девушка исчезла, не вскрикнув, не хрустнув веткой, не прошуршав,
не подав ни единого звука или знака.
- Кача! Кача... - нерешительно позвал Мач. И никакого ответа не
услышал.
Служанки из баронского имения рассказывали, что барышни, бывает,
падают и лежат без движения - придурь у них такая. Тогда нужно
хлопотать вокруг, подносить к носу флакончик с вонючей солью,
растирать бедняжке руки и виски, можно даже водой побрызгать. Конечно,
Кача могла с перепугу вот так же грохнуться замертво. Но тогда она и
лежала бы тут же, поблизости, в трех шагах от погнавшегося за огненным
шаром Мача.
На всякий случай Мач пошарил впотьмах по кустам. Никакого
бессознательного тела он не нашел.
- Ка-ча-а! - заорал он в полном отчаянии. Никто не откликнулся.
Теперь оставалось одно - звать на помощь. Добежать до костра,
поднять переполох, чтобы парни смастерили факелы и как следует
прочесали опушку.
Мач кинулся было - и вдруг застыл, как вкопанный. Он не понимал,
куда идти. Вроде бы шар они с Качей увидели почти что на самой опушке.
А опушки-то и не стало! Была узкая тропа среди елового сухостоя - и
здорово же ободрался Мач, ломясь впотьмах наугад и с большим трудом
выбравшись из этого мерзкого места! Опять же, попади сюда огненный шар
- сухие ветки мгновенно занялись бы. И Мач твердо помнил, что видел
играющие язычки сквозь листья папоротника. Значит, в сухостой он
залетел уже потом, с перепугу. Но как, как?
Да и сухостоя этого он, честно говоря, вспомнить не мог. Не было с
той стороны леска ничего подобного. А может, и было, да только с
перепугу из головы вывалилось.
Потом оказалось, что Мач карабкается на холм. И только одолев этот
непонятно откуда взявшийся холмик и переведя дух, он узнал местность.
Это уже была почти что опушка. Отсюда ближе было не до того костра,
где баловался песенками Мач, а до другого - откуда он этой ночью увел
Качу.
Выбирать не приходилось - Мач быстрыми шагами пошел к костру.
Молодежь уже угомонилась и подремывала у тлеющего костерка. В
теплых отсветах розовели спокойные лица. Не поверив глазам, Мач
опустился на корточки - вместе с подружкой, укрывшись одним на двоих
старым покрывалом, спиной к спине, спала Кача.
Мач осторожно похлопал ее по щеке. Девушка приоткрыла глаза.
- Ложись... - пробормотала она. - До рассвета еще долго...
Мач едва не опрокинулся на спину. Лежит и спит! Как будто не было
страшного полыхающего шара! А может - и не было?
Мач растер и как следует помял рукой физиономию. О том, что в
здешнем лесу водится наваждение, которое заманивает и целыми днями
таскает по бурелому, он слыхивал. Если это оно - парень с девушкой
дешево отделались. Но огненный жаркий шарик?..
- Ты ложишься? - спросила сонная Кача.
- Я к своим пойду, - шепнул ей Мач, - и потом коней сразу же домой
поведу. У меня с утра пораньше кое-какие дела.
И добавил для весомости:
- По хозяйству.
- Это хорошо... - одобрила заспанная девушка. - Кто рано встал -
тот много сделал...
В ответ на эту несомненную мудрость Мач как-то странно хмыкнул.
Глава вторая, о селедочном переполохе
Неизвестно, удалось ли в то утро Мачу вздремнуть. Равным образом
неизвестно, позавтракал ли он, а если позавтракал - то чем именно.
Хотя, скорее всего, достался ему кусок подсохшего хлеба с половиной
обезглавленной прошлогодней селедки, которая и была куплена по дешевке
на ярмарке только за свой почтенный возраст.
Заведя гнедых в стойла и напоив их, Мач проскользнул в дом и
провел там некоторое время. Вышел же он на цыпочках, улыбаясь и
прикусывая губу, причем в руках у него был странный сверток.
То, что он завернул в заранее припасенный лопух, протекало - с
пальцев и с лопуха капала на тропинку коричневатая жидкость.
В кустах возникли две настороженные морды, одна - рыжая, по-лисьи
вытянутая, с короткими усами, другая - плоская, в серо-пятнистой
маске, с розовым носом и с длинными усами.
Неразлучные, вопреки всем пословицам о псе и коте, Кранцис и Инцис
пошли вслед за Мачатынем, обнюхивая загадочные следы. Инцис, не
поверив собственному носу, лизнул каплю - и застыл в недоумении.
Кранцис тоже лизнул - и уставился в спину Мачу с выражением полнейшей
растерянности. Больше всего на свете эта жидкость походила на
селедочный рассол.
Почуяв неладное, Кранцис тихо заскулил вслед молодому хозяину. Тот
обернулся и показал мокрый кулак.
Кулак означал - если сейчас из-за тебя, дурака, проснется мать, а
ей уже пора просыпаться и идти в хлев доить коров, так что спит она
вполглаза, то я тебе этого вовеки не прощу!
Хвостатые приятели сразу поняли - Мач опять затеял какое-то
безобразие. И удержать его невозможно.
Парень скрылся вовремя. В доме действительно послышался
материнский голос. И заревела вдруг маленькая сестричка - последняя
дочка в семействе, родившаяся у немолодых родителей как-то нечаянно.
Закряхтел и высказался по поводу внучки старый дед. Ему что-то
возразил заспанный отец. В клети проснулись оба старших брата. И
