шведы. А скорее всего, какой-нибудь бравый немецкий рыцарь лет триста
назад снизошел до хорошенькой крестьянки.
- Посадил ли ты, Фриц, те семена, что я дал тебе в прошлый
вторник? - сурово спросил господин барон.
- Посадил, милостивый господин, в тот же день. Хотя и странные это
семена, совсем рыбья икра... Одно слово - господские семена.
- Пойдем, посмотрим всходы, - распорядился господин барон.
- Какие же всходы? - удивился Прицис. - Всходам быть, милостивый
господин, еще рано.
- Но ведь ты посадил семена три дня назад! - возмутился господин
барон. - Выходит, ты нерадивый слуга. А что делают с нерадивыми
слугами? Пойдем, Фриц, посмотрим на твою грядку.
И господин барон с достоинством направился по дорожке, а Прицис,
приличным образом склонившись и заглядывая сбоку в баронскую
физиономию, не отставал от него.
- И Господь один знает, что может взойти и вырасти из таких
диковинных семян! - приговаривал он перепуганно, и тем не менее
почтительно. - Ни дать ни взять селедочная икра... Но из господских
семян и цветы должны вырасти господские!
Когда господин барон и его садовник наконец увидели искомую
грядку, то оба замерли перед ней в полнейшем ужасе.
И было отчего!
Из заботливо взрыхленной и с раннего утра политой земли торчали
аккуратным строем рыбьи головы с дружно раскрытыми ртами.
Селедочный рассол еще не успел обсохнуть на них.
- Нечистый! Это сам нечистый! - опомнившись, первым прохрипел
Прицис, ибо голос его от такой неожиданности словно бы провалился
куда-то вовнутрь глотки.
Реакция же господина барона свидетельствовала о практическом
складе его ума.
Господин барон еще не успел осмыслить, человеческих или
дьявольских рук это дело, но что виновный нуждается в исправлении -
это он уразумел сразу.
- Выпороть! - возопил господин барон, да так, что Прицис в панике
шарахнулся, споткнулся и растянулся на грядке. Еще бы - это могло
относиться в первую очередь к нему...
- Выпороть!! - еще громче заорал господин барон. - Вы-по-роть!!!
По песчаным дорожкам к нему уже неслись, почуяв неладное, Лотхен,
Анхен, Лизхен, Гретхен, Амальхен, госпожа баронесса, болонки,
камердинеры, горничные, младшие садовники - все, кто в эту минуту
находился в парке и около. Следом за юными баронессами поскакал и
привыкший к их беготне барашек.
Никто ничего толком не понял в происходящем, потому что Лотхен
первой налетела на Прициса, споткнулась и повалилась на него, кто-то
из лакеев рухнул на Лотхен, перекатился через девицу и оказался у
самых баронских ног, обутых в великолепные пантуфли. А тут подоспели и
прочие юные баронессы, чтобы рухнуть и завизжать истошными голосами.
Последней, естественно прибыла хозяйка дома, но ей и вовсе ничего не
удалось понять, потому что к той минуте один из камердинеров,
вытаскивая из всей этой колготни Амальхен, утратил равновесие и сел на
грядку с селедочными всходами. Болонки, обезумев от радости, оглашали
все это столпотворение торжествующим лаем, так что и слов человеческих
было не разобрать. Время от времени девицам удавалось перекричать
болонок.
- Выпороть! Выпороть! - вскрикивал господин барон, и уже было
решительно непонятно, к кому это относится, поскольку командовал он,
по колено торча из возившегося и брыкавшегося клубка конечностей и
безнадежно в нем увязнув.
Каким-то непонятным образом в эту возню замешался баран. Но юным
баронессам было не до нежностей. А от кого-то из слуг баран схлопотал
основательный пинок.
Оглушенный лаем и воплями, насмерть перепуганный баран метнулся
вправо, влево и наконец влетел прямо в розовые кусты.
И оттуда бедное животное вдруг провозгласило совершенно
человеческим и возмущенным голосом:
- Скотина ты чертова!
В кустах произошла короткая и энергичная возня, завершившаяся,
очевидно, еще одним пинком. После чего баран легче пташки вылетел
обратно, врезался в кучу-малу и угодил господину барону башкой пониже
живота.
Господин барон не то чтобы сел - а как бы приземлился на
несуществующий стул, настолько прочно его ноги увязли в человеческой
каше. При этом он успел ухватиться за рога.
- Выпороть! - проорал господин барон прямо в баранью ошалелую
рожу.
Но баран потерял всякое представление о реальности. Он, недолго
думая, уперся задними ногами и попер прямо на господина барона. То ли
это было минутное помешательство, то ли бедная скотинка решила наконец
рассчитаться за годы унизительного хождения с бантиками и вынужденного
холостяцкого положения, но страху он на всех нагнал препорядочно.
Ему удалось-таки опрокинуть господина барона, сбить с ног
взывающую к небесам госпожу баронессу и много синяков понаставить
всем, кто не успел увернуться.
Господина барона поставили на ноги - и при очередной попытке
барана взять разбег с него всю монументальность как ветром сдуло.
Господин барон попросту побежал по дорожке к усадьбе, причем побежал
босиком, потому что пантуфли увязли в свалке. И бежал он, совсем
несолидно подхвативши полы халата, - лишь бы подальше от ополоумевшего
барана.
Пока растаскивали и приводили в чувство девиц, пока ловили барана
и усмиряли болонок, Мач прокрался в дальний конец парка, махнул через
ограду и понесся прочь со всех ног.
Положение возникло - хуже не придумаешь.
Кроме всего, он поцарапал в розовых кустах лицо и руки, порвал
рубашку. Дома показываться в таком виде, мягко говоря, не стоило.
Умнее всего было бы найти Качу и попросить ее помощи. У девушки вполне
могли быть при себе иголка и нитки, хотя, скорее уж, она прихватила
спицы с клубком. Хорошая пастушка успевала за день, проведенный на
пастбище, связать рукавицу. Мач всегда удивлялся, как это девушки
вяжут на ходу, да еще и напевают при этом. Или ей дали ручной ткацкий
станочек, чтобы за день она изготовила пояс.
Он отыскал Качу там, куда она обычно выгоняла овец. И явился как
раз вовремя - девушка присела на кочке под кустом и устроилась
перекусить.
Она достала из узелка выданный ей на весь день огромный ломоть
хлеба и задумчиво на него смотрела. Вроде и рука сама к нему тянулась,
однако что-то запрещало поднести этот черный, душистый, вкуснейший,
хотя и выпеченный с отрубями, даже чуть ли не с соломой хлеб. Был еще
туесок с квашей, поставленный от жары в самую середину развесистого
куста.
Увидев этот туесок, Мач вспомнил, что с самого утра ничего не пил
- только облизал смоченные селедочным рассолом пальцы. И сразу же на
него напала жажда. С каждым шагом она делалась все неприятнее. А когда
Кача запрокинула голову, угощаясь из туеска, Мачу и вовсе чуть худо не
стало.
- Не угостишь? - спросил, возникая из куста, Мач.
Кача чуть не выронила туесок с кисловатой и прохладной курземской
квашей, главным летним блюдом косцов и пастухов.
- Кто это тебя так отделал? Ты что, с кошками воевал? - ошарашенно
спросила она.
- С бараном, - честно и лаконично отвечал Мач.
Но в это трудно было поверить.
- Где ж ты раздобыл барана с когтями? - язвительно
полюбопытствовала девушка. - Небось, в Риге купил, деньги платил?
- Это не когти, - понуро объяснил Мач. - Это господские розы, будь
они неладны...
И тогда, разумеется, Кача потребовала подробного отчета о всех
событиях этого бурного утра.
- Откуда же я знал, что господин барон сам туда забредет? -
оправдывался парень, поглядывая на туесок. - Я хотел только этого
подлизу Прициса проучить! Представляешь, как он с перепугу на грядки
грохнулся? Да он же сам все и подсказал... Когда господин барон дал
ему эти немецкие семена, Прицис три дня ворчал - что за господские
причуды, не семена, а селедочная икра, что путного вырастет из этой
икры!.. Ну, я и решил ему показать, что путного вырастет из икры...
Кача нахмурилась.
- Когда Прициса пороть поведут, он сразу все вспомнит, - хмуро
сказала мудрая невеста. - Как ты его про селедочную икру
расспрашивал... Не он - так его чертов внучек!
- Под розги не лягу! - хрипло, но решительно заявил Мач. -
Прициса-то давно пора... доносчик он подлый, а не садовник... вместе с
внучком!
Перед внутренним взором Мача встала длинная блеклая физиономия,
которую свисающие вдоль щек льняные пряди делали еще длиннее и
неприятней. К тому же, внучек вымахал на две головы повыша Мача, и это
тоже было неприятно.
- Далеко не убежишь, - сразу поняв намерение неудачного своего
жениха, возразила Кача. - У тебя и денег-то нет...
- Дай хоть кваши хлебнуть, - попросил Мач. Теперь селедочная
проделка не казалась ему больше такой замечательной. - Пить хочу,
прямо помираю от жажды.
Кача протянула было ему туесок, но вдруг окаменела. Что-то
следовало сейчас сделать... что-то важное... выполнить долг...
Другой рукой она провела по груди и нашарила каменный пузырек.
Бессознательно Кача нашла на шее волосяной тонкости кожаный шнурок и
потянула за него. Каменный пузырек медленно пополз вверх, к вороту
рубахи.
- Если тебе дать - ты прямо до дна все выпьешь, - сказала Кача. -
Дай-ка я еще отхлебну.
Она поднесла туесок к губам. И руки сами сделали все, что
требовалось. Одна держала туесок так, чтобы понадежнее прикрыть грудь.
Другая вытянула из-под рубахи шнурок с каменным пузырьком. Отнимая
край туеска от губ, Кача ловко плеснула в него прозрачного зелья. И
проделала это настолько быстро, что Мач ровно ничего не заметил. Очень
удивилась Кача, как это у нее получилось, а главное - зачем? Ей даже
показалось странным - откуда вдруг на шее взялся такой странный то ли
талисман, то ли оберег? И тут же Кача поняла, что пузырек был всегда.
- Где же тебя спрятать? - задумчиво спросила Кача, протягивая
туесок и уже не думая о пузырьке.
- Если б я знал! Счастье еще, что меня никто там не видел. А все
этот проклятый баран... Я думал, он меня с ног собьет, такая
здоровенная туша! Сам удивился, когда устоял. Домой мне показываться
нельзя. Может, я у вас на сеновале заночую?
Мач отпил прохладной и приятно кисловатой кваши. Несколько
мгновений длилось полнейшее блаженство! Оно текло от горла вниз, к
животу, и наполняло тело сладостной свежестью. Стало легко и
привольно, как будто все неприятности разом кончились.
И тут Мача осенило.
- Мне же ненадолго! - воскликнул он. - Мне бы только несколько
дней переждать! А потом придут французы!
- Какие еще тебе французы? - изумилась Кача.
- Французская армия, которая всех освободит! - и тут на круглой
физиономии Мача изобразился такой отчаянный восторг, что мудрой
невесте стало даже как-то страшновато. - Пасторский кучер говорил, а
он с пастором вчера из Митавы вернулся, что французы уже близко! И
русские господа улепетывают!
Мач произнес это - и вкралось в его душу некое подозрение. Ведь он
не видел пасторского кучера уже довольно долго, не меньше недели. Да и
не собирался пастор в Митаву, ему здесь дел хватало.
Но подозрение оказалось какое-то туманное. Парнем полностью
овладело то, что он назвал бы логикой сна, если бы знал слово "логика"
и если бы не одурманило его зелье. Провалившись в сон, живешь не
только теми вещами, которыми он тебя окружил, и теми событиями, через
которые он тебя тащит, но и знаешь откуда-то предысторию этих событий,
считаешься с ней и уважаешь ее.
Именно это и произошло с Мачем. Стоило ему сказать про пасторского
кучера - как секретный разговор на конюшне стал для него подлинным
