- А бес ее знает! - со всей возможной беззаботностью отвечал Ешка.
- Как-то утром просыпаемся, а ее нет. Ушла с другим табором.
- А твой-то табор где?
- А бес его знает... Отбился я от своих.
- Шестеро, говоришь? Скольки ж лет ты женился? - не унимался с
расспросами Сергей Петрович.
- Да шестнадцати, наверно... Кто ж цыганские годы считать будет?
Захотелось жениться - значит, пора.
- И то верно. Что ж, потрудился ты на славу, - заметил Сергей
Петрович, запустив обе руки в жесткие волосы двоих
мальчишек-шестилеток, или около того...
- Кто рано встал, тот много сделал, - с большим достоинством
ответствовал Ешка, молниеносно удержав подзатыльником одно из своих
чад от вторжения в Сергееву ташку.
В синих глазах гусара сверкнули развеселые искры, он попытался
было совладать с собой, но не сумел - расхохотался так заливисто, что
и цыганята, на него глядя, тоже засмеялись.
Мач некоторое время слушал неуемный смех, соображая, к чему же он
относится, поскольку к пословице, употребленной цыганом столь кстати,
привык сызмала и, как на всякое воспитательное средство, уже не
обращал на нее внимания.
Наконец он-таки сообразил...
И очень его расстроило то, что он, уже взрослый парень, до сих пор
не умеет принять на равных участие в мужском разговоре.
Мач решил немедленно реабилитироваться в глазах гусара и Ешки.
- Хотел бы я взглянуть на твою жену, - сказал он, а у самого серые
глаза уже прищурились, как если бы затевал он новую каверзу, на манер
селедочной.
- Чего на нее смотреть... - пожал плечами невозмутимый Ешка. -
Была жена, как все цыганские жены. Днем у нее и черт будет ангелом по
струнке ходить, а ночью она черт знает чего натворит...
На сей раз Сергей ограничился быстрой улыбкой.
- Замечательное у тебя семейство, - сказал он цыгану. - Жаль,
гадалки не нашлось. Поскольку военные действия начались, не худо бы
про судьбу свою разведать...
- Как это - без гадалки? У меня девчонка так гадает - все
расскажет, что было, что будет, что за пазухой прячешь, на чем сердце
успокоится! - вдруг затрещал Ешка, расхваливая товар. - Эй, Рингла! А
ну-ка, беги сюда живо, погадай господину! Если цыганке положить грош в
левую руку, да два гроша в правую, да еще дать ей платок, и в один
угол завязать монетку, все равно какую, а в другой угол - две монетки,
но лучше серебряные, а в третий - три, а уж в четвертый лучше всего
золотую, и дать цыганке, чтобы она зарыла это ночью на перекрестке...
- То все богатые невесты мои будут! - подхватил Сергей Петрович. -
Ну, где же твоя красавица?
Девочка, издали смотревшая на гусара, нерешительно подошла. Должно
быть, впервые в жизни застеснялась она своей продранной домотканой
юбки, и низко вырезанной, еще материнской кофты, в которую дважды
могла завернуться, и босых грязных ног.
Гусар протянул ладонью вверх левую руку, и девочка взяла ее в обе
свои бережно, как драгоценную чашу. И застыла очарованная
прикосновением.
- Ну, рассказывай скорее, какие ты там чудеса разглядела! - строго
велел Ешка.
- Говори, не бойся! - ободрил цыганочку Сергей Петрович. - Сколько
войн пережить мне? Когда стану генералом? Или нет - когда наконец
получу эскадрон?
Рингла вгляделась в ладонь.
- После этой войны, милостивый господин, других у тебя не будет, -
прошептала она. - А погибнешь ты все же в бою... на белом снегу... И
виновата в этом будет женщина. Но не твоя суженая...
- А эскадрон как же? - забеспокоился гусар.
Рингла поглядела на него с недоумением.
- Скажи - будет господин большим военным начальником или не будет,
- объяснил Ешка.
- Большим - не будет...
- Теперь - про суженую! - Ешка видел, что обычно бойкая девчонка
словно язык проглотила, и помогал изо всех сил.
- Ждет? - спросил гусар, с любопытством заглядывая в черные глаза
цыганочки своими синими-синими.
- Ждет... - тут девочка горестно вздохнула.
- Что же, не женюсь я на ней? - правильно понял этот вздох Сергей
Петрович.
- Женишься ты... - тут милое личико Ринглы не на шутку омрачилось.
Видимо, в линиях на ладони увидела она что-то неладное. Но от ясного и
ласкового взгляда красавца гусара девочка вдруг осмелела. Острым
ноготком она внезапно царапнула широкую ладонь, пометила какую-то из
линий, вывела на ней знак и трижды без слюны туда плюнула.
- Ты чего это? Чего дурака валяешь? - напустился на нее Ешка. И
ловко ухватил приемную дочку за ухо. Рингла ойкнула, но гусарской руки
не выпустила.
- Да будет вам, - сказал, смеясь, Сергей Петрович. - Никакого мне
вреда не будет! Ты же не во вред мне ворожила красавица?
- Нет... - прошептала Рингла.
- А что же ты затеяла?
Ответа он не дождался.
- Мало ли что она затеяла... - буркнул Ешка. - Иди, хозяйством
занимайся! Рано тебе еще гадать! А жаль - способная она к этому
делу... (тут цыган, отпустив девчоночье ухо, уже изготовился держать
речь перед гусаром и Мачем). Мать у нее была - ну, мастерица! Кажется,
и десяти слов господину не скажет - а уже полная горсть денег! И
сколько же она кур с гадания приносила! И варежки порой получит, и
холста... И полную корзинку хлеба принесет! Только она ведь по-умному
гадала, судьбу наоборот не разворачивала... А эта!..
- Что она такое сделала? - спросил Мач.
Ешка сердито глянул на Ринглу, вовсе не желавшую уходить.
Очевидно, уж очень он был недоволен девочкой, раз выдал ее сокровенную
тайну.
- Задумала, чтобы господин офицер на ней женился... И была бы она
офицерша цыганская! Гадай, гадай, да милостивого господина не смеши!
Рингла кинулась бежать прочь.
Но Сергей Петрович вовсе даже не рассмеялся, а смутился.
- Да есть у меня уже невеста, - сказал он. - Наташенькой зовут...
- Красивая барышня? - с уверенностью в ответе, спросил Ешка.
- Красавица, умница! Мадам Жанлис и господина Флориана
по-французски читает, да так бойко! - похвастался гусар. - Коса у ней
- Господи, что за коса, русая, золотистая, до подколенок, под модный
чепчик не помещается!
- И ведь молоденькая? - с большим интересом допытывался цыган.
- Семнадцать лет Наташеньке. Вот кончится война - Бог даст,
вернусь к ней, повенчаемся...
И опять из синевы гусарских глаз вынырнула и скрылась уже
известная Мачу невыразимая тоска.
- И приданое, должно быть, есть, Сергей Петрович? - будучи
человеком, при всех своих каверзах, практическим, спросил Мач.
- Приданое знатное. Потому родители и разборчивы. Сватался я
весной - отказали. Оно конечно - род древний, предки при царе Алексее
Михайловиче в Думе сидели, им кавалергарда подавай... Разве же спесь
позволит отдать единственную доченьку за армейца?! А Наташенька меня,
меня полюбила! - вдруг звонко выкрикнул гусар. - Слово мы друг другу
дали. Обещалась ждать и родителей уговорить.
- Все будет ладно, Сергей Петрович, - тут Мачатынь некстати
вспомнил свою чересчур мудрую невесту. - Прибудете в полк, получите
этот... как его...
- Я же не к себе в полк возвращаюсь, - со вздохом объяснил гусар.
- А-а, долго объяснять. Наташина маменька всю родню на ноги подняла,
добилась-таки моего перевода. А перевод в другой полк для офицера...
Гусар помотал бедовой головой, из чего Мачу и цыгану стало ясно:
перевод в другой полк для офицера - дело неприятное, а то и вовсе
скандальное.
- Но напрасно все это, - решительно заявил гусар. - И Наташенька
своему слову хозяйка. И я не ветрогон какой-нибудь, не мальчик уж.
Постараюсь соблюсти верность!
- Трудновато придется, - справедливо заметил Ешка. - Вот бы
милостивому господину получить этот, ну!..
И Ешка, и Мач имели в виду эскадрон, который значил так много для
гусара. Очевидно, командиру эскадрона полагалось в жизни куда больше
радости, чем просто поручику.
- Так что пора мне в новый мой полк спешить, - сурово сказал
Сергей. - Теперь, когда военные действия начались, я многого смогу
добиться. Может, все и к лучшему... Так что прощаться будем. Ты,
цыган, впредь того - поосторожнее... Больше тебе на проезжей дороге
никакой Дон-Кишот Ламанчский не встретится.
- Донкишот... Донкишот... - попробовал Ешка на разные лады
незнакомое слово. - Что за славное имя! Был бы еще один сын - назвал
бы его Донкишотом...
Сергей Петрович опять заразительно расхохотался, не удержался и
Мач, хотя не совсем понял, что так насмешило гусара.
- Прощай! - вскочив на коня, сказал гусар цыгану. - Время военное
- детишек береги. И барышню свою - неровен час...
- Прощай, Ешка! К моим в хлев и на огород не очень-то заглядывай,
братцы мои за гнилую репу удавиться рады, - с этими словами Мачатынь
тоже вскочил в деревянное седло, хотя и не смог смаху усесться там,
как влитой, на гусарский лад, еще порядком поерзал.
Тут стремительно вылетела из-за кибитки Рингла и, подбежав,
поправила перекрутившийся повод Аржана.
Ей нужен был всего лишь прощальный взгляд!..
- И ты прощай, голубушка! Вырастай красавицей! - ласково
усмехнулся гусар. - Ну-ка, пусти...
Наездники обернулись, помахали цыганятам и дали коням шенкелей.
От цыгана они, зная его гордый норов, никаких прощальных
реверансов не ждали.
- Счастливый путь! - крикнул вдруг Ешка. - Храни вас ваш Бог,
помогай вам ваши святые, как вы цыгану помогли!
Было это настолько неожиданно, что Мачатынь ушам своим не поверил.
Но умница Аржан уже ломился сквозь высокий, ему по холку, иван-чай
на лесную дорогу, а Сергей Петрович, полностью ему доверясь, сидел в
седле вполоборота, оттягивая миг, когда цыганское семейство скроется
из виду.
Гнедой последовал за Аржаном.
- Ну, теперь - без остановок! - предложил гусар.
- Будь он неладен, этот Лесной Янка... - вспомнил Мач зайца. -
Столько времени потеряли... И хоть бы этот Ешка куском хлеба
угостил...
Мач был откровенно голоден. Утром, вылавливая селедок из горшка и
обезглавливая их, он перекусил на лету. Потом Кача угостила странной
квашей. А когда будут полдник и ужин, он и понятия не имел. Скорее
всего, что и вовсе их не будет...
- Ему самому есть нечего было, - заметил гусар. - Не беда!
Наверстаем!
И легонечко подбоднул Аржана шпорами.
Глава седьмая, о прекрасных баррикадах
- 24 февраля 1812 года Пруссия заключила союзный трактат с
Наполеоном. Она обязалась выставить вспомогательный корпус в 20 тысяч
человек, который должен был постоянно пополняться в случае убыли и
всегда быть равным своей первоначальной численности, - прочитала я на
странице четыреста тридцать третьей книги Е.В.Тарле "1812 год". -
Пруссия также брала на себя обязательство предоставлять французским
военным властям овес, сено, спиртные напитки и т.п. в определенных
огромных количествах. За это прусский король выпросил у Наполеона
обещание пожаловать Пруссии что-нибудь из отвоеванных русских земель.
Я долго вспоминала, как звали этого шустрого прусского короля, но
все же вспомнила сама - Фридрих-Вильгельм третий. Так что же он там
выклянчил?
- ... король потребовал от французского правительства в случае
успешного исхода кампании уступки Курляндии, Лифляндии и Эстляндии...
- обнаружилось на той же странице чуточку ниже.
Я задумалась - мог ли об этом знать барон фон Нейзильбер,
благодушно ожидая в своем поместье прусских женихов для дочек?
Вполне мог, сукин сын!
И очень все это для него было выгодно. Ведь при победе Наполеона
Бонапарта все государственные имения, которых в Курляндии было немало,
перейдут в руки тех сообразительных господ, которые заблаговременно
