атаках, и о многом ином, чего ранее не касались.
В свете грядущей свободы все это было для парня крайне
увлекательно.
Мач больше не спрашивал, что делать дальше и куда ехать, а
напрасно. Двинулись они в общем-то наугад, и в какой-то час Мач понял,
что они возвращаются к его родимым местам. Но выехали они прямиком к
вражескому биваку.
Увидев одинокого русского гусара, прусские черные уланы удивлялись
недолго, а вскочили наконец и поскакали к нему. Сергей Петрович и Мач
опомниться не успели, как неприятель оказался совсем уже близко.
Мач потянул из ножен баварскую саблю, но что с ней делать дальше -
моментально забыл. А двое пруссаков, видя, что он как будто
изготовился к бою, направили коней прямо на него, и спасения уже не
предвиделось.
Сергей, метнув взгляд, все понял.
- Беги, дурень! - свирепо крикнул он. И рассек над головой воздух
стремительным клинком.
Мач кинулся бы на помощь, непременно кинулся бы, но... но разве
сам гусар не велел сейчас убегать?.. А он знает, как себя вести, не
впервые в бою!.. И медлить уж некуда...
Быстрый звон и скрежет клинков вернули Мача от перепуганных мыслей
к действительности. Пятеро улан, окружив Сергея Петровича, напоролись
на неожиданное и отчаянное сопротивление. И один уже покатился под
копыта собственному коню.
Секунду глядел Мач на схватку, словно навеки запоминая ее, а потом
повернул гнедого и понесся вскачь.
Трое улан, из тех, что весело следили за неравным боем,
переглянулись, вскочили на коней и помчались в погоню. Поскольку
всадник, чьего лица они не разглядели толком, одетый в домотканую
рубаху и такие же штаны, но вооруженный саблей с богатым эфесом, еще
неизвестно кем мог оказаться. И то, что отчаянный гусар жертвовал
собой, спасая его, о многом говорило...
Мач гнал коня, как только мог, но коротконогий крепыш был не
соперник кавалерийским скакунам. Хорошо хоть, дорога петляла, то роща
выручит, то орешник. Для пистолета парень пока был недосягаем, но и
укрыться было негде.
Навстречу ему кто-то ехал на телеге. Миновав поворот, парень
оказался, увы, на открытом месте. И увидел цыганскую кибитку.
Вожжи держали два замурзанных цыганенка. Остальные возились и
визжали внутри. А рядом с лошадью неторопливо шагали Ешка и Рингла, о
чем-то оживленно беседуя.
Мач в надежде на спасение придержал коня.
Ешка и Рингла замолчали, с интересом глядя на странного всадника.
- А-а, это ты! - первым признал его Ешка. - А куда ж ты девал
цыганского благодетеля?
- Гонятся за мной! - воскликнул парень. - Слышишь?
- Слышу... - озадаченно сказал цыган. - Эти?.. Как их там?
- Они, - подтвердил Мач.
- Ну-ка, Пичук, покажи свое умение! - распорядился цыган. - А ты -
с коня!
Десятилетний мальчик, как видно, старший Ешкин сын, выскочил из
кибитки.
- А ну, бери ноги на плечи, живот подмышку! - скомандовал Ешка,
одной рукой указывая на гнедого, а другой давая Пичуку легкий
подзатыльник. - Запутай следы и возвращайся.
Сам он ловко расседлал гнедого и бросил деревянное седло - в
кусты, а старые покрывала, заменявшие потник - Рингле в охапку.
- В кибитку! - крикнула Мачу девочка. - Живо! И накройся с
головой!
В черных глазах Пичука сверкал неугасимый восторг. Мальчишка
перехватил у Мачатыня повод и, едва коснувшись босой ногой ступицы
колеса, взвился на коня. И поскакал, подобравшись по-кошачьи, с места
подняв гнедого в галоп.
Мач боком ввалился в кибитку, и там на него обрушились цыганята.
Сделали они это вовремя - к кибитке подскакали черные уланы.
- Эй, цыган, тут никто не проезжал на гнедой лошади? - крикнул
один.
- На гнедой лошади? - задумчиво переспросил Ешка. - Да вроде
проезжал тут один. Только чего же мне на чужую лошадь смотреть? Цыган
даже если только поглядит на коня, все уже вопят - украл!
- Давно он проехал? - сразу два голоса перебили цыгана.
- А это как смотреть, милостивый господин! - развел руками Ешка. -
Время у такого знаменитого офицера и у бедного цыгана по-разному
тянется. Если, скажем, у господина оно от обеда до ужина бежит быстро,
то у цыгана ох как долго, потому что ужин у него, может быть, еще
только через два дня случится...
- Да вот же он!..
Уланы разглядели-таки довольно далеко наездника на гнедом коньке.
Он как раз огибал немалый овраг и должен был вот-вот скрыться из виду.
И скрылся!
Уланы переглянулись - им и с Ешкой хотелось рассчитаться за его
цыганскую философию, и беглеца догнать. Предпочли они беглеца.
Когда стук копыт стих, Мач высунул голову из кибитки.
- Как же ты мальчишку послал?.. - с запоздалой тревогой напустился
он на цыгана. - Они же его изувечат!
- Пусть сперва поймают! - гордо отвечал Ешка. - Парень - золото,
во всех таборах такого не сыскать! За его будущее я могу не
беспокоиться. Лучшим конокрадом во всей Курляндии будет! Так куда же
все-таки цыганский благодетель девался?
Мач опустил голову.
- Он нам тогда здорово помог, - как бы через силу молвил Ешка. -
Ну, что там у вас стряслось?
Мач совсем коротко рассказал.
- Плохо дело, - постановил цыган. - Могли зарубить. Могли принять
за лазутчика и взять живым.
- Не дался бы он живым! - уже уяснив себе отчаянную гусарскую
натуру, буркнул Мач.
- А если ранен?
Мач не ответил. Распихав лежавших на нем цыганят, он выбрался из
кибитки, заправил рубаху в штаны и сказал решительно:
- Ну, спасибо тебе. Коня моего можешь оставить на долгую память. А
если у тебя совесть есть - к родителям моим отведи... Будь здоров.
- Куда ж ты собрался? - спросил обеспокоенный цыган.
- Выручать Сергея Петровича. Если только жив...
И покраснел парень, вспомнив, как услышал себе оправдание в крике:
"Беги, дурень!.."
Тут Ешка подошел к нему поближе, изогнулся, заглянул в глаза - а
выпрямился почему-то уже стоя за спиной у Мача, что и дало ему
возможность отвесить парню хороший подзатыльник, как своим цыганятам.
- Умная голова, а дураку досталась! - сердито заметил он. - Ну,
что ты сделаешь с целым полком? У тебя и ножа-то порядочного нет. А
тот, что есть, подари моему младшему, Янке. Знаю я ваши тучики - ведь
вы их так зовете? Ими только в зубах ковырять!
Про баварскую саблю он не сказал ни слова - и правильно сделал.
Толку от нее в руках у Мача не было ни на грош.
Высказавшись, Ешка оперся о борт кибитки и задумался. Ему под руку
подвернулась Рингла.
- Я все слышала! - прошептала она. - Давайте, я пойду! Я и
погадаю, я и спляшу! Пусти, Ешка...
Ешка, не вслушавшись, дал и ей подзатыльник.
- Да пусти же ты меня! - не обижаясь, продолжала цыганочка, и в
огромных ее глазах была тревога. - Я узнаю, что с ним... с тем
господином...
- С Сергеем Петровичем, - хмуро поправил Мачатынь.
- ... и вернусь! Не бойся, Ешка, никто меня не обидит!
Она долгим умоляющим взглядом смотрела в глаза приемному отцу. Тот
засопел и яростно поскреб в затылке.
- Ну, что за цыганская судьба такая! Вечно всякие передряги! -
вдруг пожаловался Ешка - и не Рингле с Мачем, а синему небу и зеленым
лугам. - Ни самому покоя нет, ни детям! И за что ты только, парень,
мне на шею свалился? Мало мне разве было того проклятия? Так еще и ты!
И зачем только я этой дорогой поехал? И черт меня дернул принять тогда
эти деньги!..
Тут Ешка стал перечислять в обратном порядке все несчастья - как
свои лично, так и цыганского племени вообще, перемежая их упоминаниями
некого мерзкого проклятия. И добрался бы он в конце концов,
закапываясь все глубже в историю, до исхода своих предков из Индии, с
чего и начались все цыганские беды, но вдруг померещился ему стук
копыт, и замер он, прислушиваясь, склонив набок молодое, полное
необъяснимого обаяния лицо.
Помолчав же, сказал не хныкливым да причитающим, а обычным
человеческим голосом:
- Ладно, Рингла... Ладно, парень... Вот сейчас вернется Пичук,
сядем и что-нибудь придумаем... Да не смотрите вы так тоскливо! Мне и
самому тошно...
Глава девятая, о лихой амазонке
Сергей Петрович бился с уланами молча, лишь сабля его резала
воздух, звенела и скрежетала о вражеские клинки.
Он один отбивался от пятерых.
А для прочих улан это было неожиданное и весьма приятное
развлечение. Вот они и галдели, окружив бойцов неровным кругом, без
хвостатых шапок, без оружия, а кто и вовсе босиком. Неравная эта
схватка очень их веселила, они смеялись, поддразнивали своих бойцов и
даже громко хвалили гусара за каждый удачный, пусть и не достигший
цели удар. Разумеется, они громко дивились безумству этого непонятного
русского, продолжавшего бой. И немало сомнительных комплиментов своим
умственным способностям услышал тогда гусар...
Игра длилась недолго - рассвирепевший Сергей Петрович нанес
несколько серьезных ударов. Уж как ему это удалось - непонятно, да
только чуть ли не в одно мгновение двое улан взвыли от боли, а третий
полетел с коня.
Немедленно замолчали шутники. Взамен вышедших из игры немедленно
объявились еще трое охотников - сбегали за лошадьми, выхватили сабли,
налетели на синеглазого гусара. Теперь уж не легкомысленный, а злой и
опасный шум пролетел над биваком.
Оставив разведенные костры, перестав доставать с повозок и ставить
палатки, уланы сбегались к побоищу. И многие были с пистолетами...
Как раз напротив схватки, на другом конце немалой поляны, стояла
повозка маркитантки. В аккуратную эту тележку, снабженную навесом из
белой холстины, была впряжена крупная сытая лошадь. Она и сейчас мирно
жевала, по уши уткнув морду в холщевую торбу с овсом. Другая,
тонконогая гнедая кобылка о трех белых чулках и со звездочкой во лбу,
миниатюрная, легонькая и нервная, была привязана рядом, к борту
повозки, и оседлана.
Никто не спешил к маркитантке со стаканом, никто не вызывал ее
нетерпеливым голосом, из чего следовало, что хозяйка этого бродячего
кабачка или отлучилась, или спит.
Она-таки спала, устав во время длительного марша.
Но внезапный шум разбудил ее, и она, вовсю зевая, высунулась
из-под холстины взглянуть, что за ерунда творится на поляне. А заметив
схватку, встала, чтобы сверху разглядеть ее получше.
Одета маркитантка была не Бог весть как нарядно - в просторную
синюю юбку из грубой шерсти, в мужскую рубаху без ворота, с
закатанными выше локтя рукавами... Вместо корсажа грудь ее
крест-накрест охватывал клетчатый красно-синий платок, завязанный
сзади хвостатым узлом. Свои пышные черные косы она заправила под
окрученный вокруг головы ярко-алый шарф, сильно смахивавший на
фригийский колпак, модный во времена Робеспьера и карманьолы.
Но загорелые сильные руки, и смуглое лицо, и румянец, и гордая
осанка молодой женщины словно выступали из более чем скромной одежды,
так что если бы спросить любого из черных улан, в каких туалетах
щеголяет маркитантка, он бы и ответить не сумел, пожалуй.
Маркитантка сообразила, что всадники играют, как кошка с мышкой, с
заблудившимся русским гусаром, а прочие уланы радуются потехе. Она,
привыкшая видеть и в бою, и в учебной схватке хороших фехтовальщиков,
отметила про себя мастерство вражеского гусара. И совсем было
вернулась маркитантка под свой полог досматривать прерванный сон, как
положение на поле боя изменилось, и она, опытная в военных делах, это
сразу почуяла.
Маркитантка, привстав на цыпочки, постаралась разглядеть побоище,
потому что ей уже стало чуть-чуть жалко отчаянного гусара.
И тут непостижимым образом ее глаза встретились с синими глазами
