- Ждут тебя, милостивый военный господин, великие походы и
сражения! - глядя на перчатку, лихой скороговоркой пророчествовала
Рингла. - Будут и победы, и деньги! А главное - недолго тебе
оставаться в твоем нынешнем чине. Все тебя слушаться будут, ты станешь
великим, знаменитым, как тот...
Тут Рингла наконец стянула перчатку с полковничьей руки и всерьез
вгляделась в линии.
- Как тот, на кого ты похож... - неуверенно произнесла она и
подняла глаза. Но физиономия полковника ничего ей не напомнила.
Что-то важное, однако, было вписано в линии и касалось именно
сходства.
Слова Ринглы заставили улан - переглянуться, а полковника -
приосаниться.
- Ты во всем на него похож, и судьба у тебя будет, как у него... -
прошептала цыганочка. - И пришли вы вместе, и уйдете вместе, и жена у
вас...
- Одна жена, что ли? - изумленно спросил полковник. Рингла
отчаянно замотала кудрявой головой.
- Целую руку милостивому господину, дай ему Боже здоровья и денег
побольше! - вдруг воскликнула она. - А еще хочется мне милостивого
господина порадовать, сплясать для него, коли он позволит!
Общение полковника с наивной девочкой немало развлекало и офицеров
полка, и его самого.
- Пляши! - под общий смех позволил полковник.
Возле костра освободили место. Рингла вышла в круг и приготовилась
танцевать.
Сперва, опустившись на колени, она разложила солнцем широченную
материнскую юбку неслыханной пестроты поверх старых юбок, что служили
ей нижними. Потом склонила голову и тихо-тихо затянула заунывную
странную мелодию, слегка раскачиваясь и закрыв глаза. Затем цыганочка
запрокинула голову, приоткрыла губы, набирая дыхания, - и словно
молния ударила ей в сердце!
Рингла вскочила и бешено закружилась, закинув руки за голову,
выкрикивая слова древней и бешеной цыганской песни. Потом побежала по
кругу, всплескивая складками юбки. Потом вернулась в середину,
выкинула руки вперед - и дрожь пробежала по ней с головы до ног, такая
дрожь, что зазвенело монисто, и затрепетало худенькое тело. Она,
вытянувшись, опять замерла, опять выкрикнула дикие слова - и опять
помчалась по кругу в буйной упоительной радости.
Таким получался этот танец, что суровые уланы, как завороженные,
следили за легким бегом девочки, за ее одухотворенным лицом. Брал он
за душу, этот танец, уже взял, уже вцепился намертво, и все тут! Он
запустил в душу острые коготки - и хотелось душе, метнувшись вслед,
изойти протяжным стоном, умереть на самом высоком всплеске!
А тайна власти этого танца над душой объяснялась просто - он ведь
был о любви...
Рингла танцевала свою встречу с синеглазым гусаром.
Сперва - то, как она, получив от Ешки заслуженный нагоняй, сидела
в кибитке и дулась на весь белый свет. Потом - как выглянула на голос.
Потом - то смятение, что овладело ею. И все это она рассказывала
танцем, хотя никто из притихших улан все равно бы ее вовеки не понял.
Но переполненному сердцу девочки так хотелось излиться, что Рингла и в
полном одиночестве так же страстно проплясала бы свою внезапную
любовь, свою завороженность синим взглядом, свою дрожь от первого
прикосновения любимой руки...
Пока девочка плясала, Паризьена и будущий главный конокрад
Курляндии бежали по лесной тропинке туда, где ждали сведений от Ринглы
Ешка и Мач.
Бежать пришлось недолго - и скоро, обменявшись условным свистом,
они встретились.
Ночь выдалась светлая, и Паризьена, разглядев, какие странные люди
собрались спасать гусара, остановилась в некоторой растерянности. Они
тоже не ожидали, что Пичук приведет женщину.
- Ты кто такая? - спросил недоверчивый Ешка.
- А ты кто такой? - недовольно ответила вопросом же Адель.
- Выйди-ка на свет Божий, что ты там застряла в кустах? А мы на
тебя поглядим! - велел Ешка.
Паризьене было нечего бояться таких испытаний. Она смело вышла.
И Ешка увидел Паризьену...
Хотя ночь и можно было назвать светлой, все же это была ночь. И
тем удивительнее оказалась Ешкина реакция на появление маркитантки.
Цыган распахнул глазищи, рот его невольно приоткрылся, какие-то
ехидные словечки умерли, не родившись, на губах. Такой женщины он еще
не встречал...
Высокая, почти одного с ним роста, статная и сильная Адель
показалась ему, легкому и тонкому, прекрасной, как мраморная
обнаженная богиня, подсмотренная в одном господском парке.
Непостижимым образом Ешка разглядел сквозь мрак и высокую, благородной
лепки грудь, и красиво развернутые плечи, и стройные крепкие бедра, и
множество иных прочих достоинств, дорогих его пылкому сердцу.
Черные глаза цыгана вспыхнули, он сделал шаг навстречу. Адель,
привычная к таким сценкам, сразу же прочла в кипящем взгляде все, что
в него было вложено, - обещание неуемной настойчивости, блистательной
неутомимости и неукротимой нежности. И все это - невзирая на мрак...
Обожги ее такой замечательный взгляд сутки назад - она могла бы
весело покориться на пару деньков его власти. Но теперь это было
невозможно. Потому Адель сделала вид, будто никаких вспыхнувших
страстей не замечает.
- Мы зря теряем время, дьявол меня задери! - сердито напомнила
она.
- Ты знаешь, где Сергей Петрович? - вмешался Мачатынь.
- Серж? Знаю, конечно. В моей повозке.
И Адель быстро описала обстановку на биваке.
Мач, выслушав, совершенно растерялся. И с надеждой уставился на
Ешку.
- Перестань сопеть! - одернул его тот. - Цыган что-нибудь
придумает!..
- Думать можно и по дороге, - напомнила Адель. - Идем же, каждая
минута дорога!
И они поспешили обратно к биваку.
А Рингла все плясала, и дыхание не изменяло ей. Но никто не
замечал, что она свой танец начала с самого начала. Она опять сидела в
кибитке, но уже не просто сидела - ждала какого-то решительного
события, волновалась, считала мгновения. Она опять выглядывала на
незнакомый голос - но голос-то был родным и долгожданным! И девочка
плясала, счастливая от того, что может еще раз пережить эти минуты,
что они становятся острее, полнее и прекраснее, более того - именно
такими они навеки врезаются в память.
Краем глаза она заметила меж пары широко расставленных уланских
ног в грубых сапогах физиономию Пичука. Братец подобрался совсем
близко и скроил веселую гримаску.
Цыганочка поняла, что дело спасения гусара сдвинулось с мертвой
точки. И мгновенно перестала видеть лицо сводного братца. И блеск
позументов на черных мундирах, и лица, и глаза - все на свете для нее
пропало. Танец владел ею, танец, вдруг озарившийся не ожиданием
счастья, а самим счастьем.
Постепенно Рингла расширяла круги, по которым носилась,
всплескивая рваными юбками, и круги эти перемещались все дальше и
дальше от повозки Паризьены. Завороженные уланы не замечали, что
следуют за очарованной цыганочкой, потому что даже на их жесткие, как
подошвы кавалерийских сапог, души подействовала в этот вечер ее
самозабвенная пляска. Древняя пылкая кровь заговорила - женским
лукавством, женской страстью дышали движения и улыбки, женская сила
была в быстрых выкриках девочки.
И намного ли старше была ее мать, когда впервые кинулась в такую
же пляску?
Возле повозки тем временем разворачивались такие беззвучные
события.
Первым пошел на дело великий конокрад Пичук. Он ловко отвязал от
борта повозки и отвел к отцу серого Аржана и гнедую Фортуну. Потом он
прокрался под повозку и поскребся в дно. Гусар не отвечал. Пичук
попробовал позвать его - и с тем же успехом.
- Стой! - крикнул вдруг Карл.
Никто, естественно, не встал, а Пичук затаился.
- Тебе послышалось, - проворчал Ханс. - Никого тут нет.
- Может, и нет, а вот ветки только что шелестели.
- Шелестели, - согласился Карл. - Птица на ночь устраивалась.
Пока они переговаривались, Пичук змейкой выскользнул и нырнул в
кусты.
Услышав странную новость, Адель потеряла всякое самообладание от
великого беспокойства.
- Он без сознания, он умирает! - убежденно шептала маркитантка. -
Клянусь пузом святого Гри, он умирает!..
Мач не находил, чего бы возразить. Все-таки Адель была взрослой,
немало повидавшей, умной женщиной, с которой не шли ни в какое
сравнение его деревенские тетушки. И парень был склонен верить
безоговорочно каждому ее слову. Смерть синеглазого гусара, с одной
стороны, сильно огорчила бы его. А с другой - вся компания, убедившись
в этом несчастье, могла бы спокойно убираться в безопасное место, и
риск бы окончился...
А вот Ешка сразу догадался о причине такого буйного волнения.
Покачал он головой и недовольно посопел, пока Адель причитала, а Мач
поддакивал. Но время не стояло на месте...
- Ну, так что же будем делать? - грубовато спросил цыган. - Тело,
что ли, вызволять?
- А сумеем ли? - усомнился Мач. - Они ведь даже за шалью Адель в
повозку не пустили. Как же мы заберем... тело?..
- Вместе с повозкой, дурень, - лаконично объяснил Ешка.
Адель оживилась.
- Может, еще не поздно. Там всего двое часовых, - куда спокойнее
сказала она. - Одного я беру на себя.
- Ты? - ушам своим не поверил цыган.
- Я десять лет с полком разъезжаю, получше любого лазутчика знаю,
как часового снимать. Думаешь, я в разведку не ходила? - усмехнулась
Адель.
Цыган вместо ответа горестно вздохнул, начиная понимать, на какие
трудности может напороться его внезапная страсть.
- Пойдем, - позвала его Адель. - Знаешь, как это делается?
Опозориться перед ней Ешка никак не мог.
- Просто это делается, - буркнул цыган, доставая из-за голенища
нож.
Мач шагнул было следом за ними. Они одновременно обернулись.
Мач там и окаменел от спокойного взгляда Адели и строгого лица
Ешки.
- Держи здесь лошадей, - велела маркитантка. - Фортуна моя,
Фортуна, сестричка!..
Она шагнула к гнедой кобылке, та потянулась к хозяйке, и Адель
поцеловала ее прямо в бархатный храп. А потом вместе с цыганом исчезла
во мраке.
- Ничего, - сказал Пичук. - Тятька справится. Он сильный. Он бы в
таборе бароном был, если бы его не прокляли.
- А если они не справятся? - безнадежно спросил Мач.
- Тогда у нас Рингла за старшую будет, и мы опять к табору
пристанем, - отвечал Пичук. - Может, даже мамку найдем.
От спокойствия, с каким цыганенок сказал это, Мачу нехорошо
сделалось. Он хотел было отчитать мальчишку за жестокосердие и
равнодушие к судьбе родного отца, но вдруг сообразил - Ешка и так ведь
каждый день рисковал не только спиной, но и жизнью, овечьего вора
крестьяне могли, поймав, попросту забить. И он, зная такую особенность
своего ремесла, заранее научил детей, что им делать, если он однажды
не вернется.
Вскоре кусты затрещали и Ешка торопливо вывел под уздцы
запряженную в повозку кобылу. Адель с пистолетом шла сзади, все время
оборачиваясь.
- Держи! - велел Ешка Пичуку, и тот вцепился в оголовье кобылы.
Сам же Ешка подошел к Адели, молча забрал у нее пистолет, взял двумя
руками и уставил во мрак тропы, по которой они пригнали повозку
маркитантки. Адель молниеносно и без единого слова кинулась в повозку.
- А часовые? - спросил Мач.
- Может быть, и очухаются, - не оборачиваясь, сказал Ешка.
Тут из повозки с мертвым телом донеслась довольно громкая, но
совершенно неисполнимая команда:
- По трое в ря-ад!.. На-ли-ва...
Судя по тому, как оборвалась эта лихая команда, рот поручика
Орловского был запечатан ладонью Паризьены.
- Ах, дьявол тебя истреби, тысяча чертей тебе в глотку и столько
